Поднимая бокал и рассыпая сожаления по поводу своей неловкости, Алексей взглядом показал Климу, что им нужно поговорить с глазу на глаз. Подыгрывая ему, Клим сказал:
— Так и быть, чтобы не портить царский ужин, прощаю тебя. Пойдём, посветишь мне, пока я буду менять костюм. В моей палатке освещение барахлит.
Когда они остались наедине, Клим положил руку на плечо инженера.
— Ну?
— Разве ты не видишь, что они влюблены?
— Они?!
— Они, — флегматично подтвердил Алексей.
— Сразу видно, что ты ни черта не понимаешь в любви! Да разве так ведут себя влюблённые?
— Люди бывают очень разные, Клим, — терпеливо втолковывал Кронин. — И любовь бывает разная.
— Но я знаю Ивана! И ты его знаешь. Он бы просто сказал этой девочке: я вас люблю. И все! Разве не так?
Алексей вздохнул:
— Ты ведь, кажется, пришёл сюда, чтобы сменить штаны. Так и меняй их между делом!
Клим включил в палатке свет, Алексей торопливо прошипел:
— А свет у тебя — барахлит!
Клим тут же выключил свет и громко констатировал:
— Вот опять! Что я говорил? Зажигается — и тут же гаснет!
— Я завтра посмотрю, — так же громко пообещал Алексей.
— Ты уж посмотри, непорядок! Фонарик у тебя есть? Посвети!
Пока штурман переодевался, их приглушённый до шёпота диалог возобновился.
— Ты серьёзно?
— Этим не шутят, — вздохнул Кронин.
— Не похоже!
— Ты взгляни на ситуацию с другой стороны. — Алексей был само терпение. — Подумай, почему вдруг, не посоветовавшись с нами, Иван привёз Лену на бивак?
— Ну? Будь он влюблён, как тебе чудится, он бы десять раз посоветовался с нами! А так… Взял и привёз! Пожалел девочку и принял такое решение. Знаешь ведь Ивана!
Алексей вздохнул:
— Я-то знаю.
— Хочешь сказать, что я не знаю?
— Знаешь. Но ты по натуре петух, тебе трудно понять его.
Клим даже одеваться перестал.
— Петух? — раздельно переспросил он.
— Извини, это всего лишь образное сравнение.
— Если я петух, кто же тогда ты?
— Я олень, Клим, — грустно сказал Кронин. — Одинокий олень с большими ветвистыми рогами!
Клим положил ему руку на плечо и покорно сказал:
— Ладно, я петух. Что дальше?
— Дальше все очень просто. Ты петух, я олень, а Иван и Лена — это лебеди, понимаешь? Воплощение верности в мире быстротекущих любовных страстей.
— Все это сказки! Образец верности — вовсе не белоснежные красавцы, а гуси, обыкновенные серые гуси. Неужели ты не слышал об этом?
— Глубоких истин нам дороже нас возвышающий обман, — философски заметил Алексей.
— Ох, не всегда!
— Не всегда, — легко согласился инженер. — Я убедился в этом на собственном опыте. Вернёмся к нашим баранам, виноват, к гусям. Итак, Иван и Лена, если следовать глубоким истинам, — это гуси. Иван — гусак, а Лена, соответственно, гусыня.
Клим подавился смехом, инженер толкнул его в бок кулаком, дабы он вёл себя потише.
— Ты меня не убедил, — сказал Клим, задёргивая вход в палатку. — Но задуматься заставил! — Он приобнял товарища за плечи. — Но если ты прав, надо помочь им сдвинуться с мёртвой точки!
— Не надо, — после паузы ответил Алексей, уже на пути к костру. — Настоящая любовь должна созреть. Что толку срывать красивый, но ещё незрелый плод? Я обжёгся как раз на этом и до сих пор морщусь от кислого.
— Как же узнать, что любовь созрела?
— Никак. Она сама упадёт к ногам жаждущих её, источая благоуханье и истекая хмельным соком. — Кронин, конечно, паясничал в своей обманчивой, флегматичной манере, но глаза его смотрели серьёзно.
Из того, что Клим задумался над взаимоотношениями Ивана Лобова и Лены Зим, ничего особенно хорошего, как на то надеялся Кронин, не получилось. Если прежде штурман был естественен в своём шутливо-приподнятом настроении, то теперь и он начал следить за тем, как бы не сказать невзначай чего лишнего, и веселье у костра окончательно потускнело. Царский ужин в праздник так и не превратился. Может быть, поэтому и спать легли пораньше, уговорившись поутру отправиться за грибами.
Выкупавшись в заводи при зеленоватом свете зари ещё до восхода солнца, — вода поверху была тёплой, но стоило нырнуть поглубже, как она ощутимо холодела, — наскоро закусив и выпив по кружке чая, отправились в лукоречье. Грибы в лукоречье водились, хотя не так обильно, как в более северных лесах. Главное внимание кулинар бивака Алексей Кронин приказал уделить поиску рыжиков, которые понадобились ему для какого-то фирменного блюда, что ещё больше осложняло грибную охоту. Шли широкой цепью: слева по течению реки Лена, рядом, стараясь не упускать её из виду, Иван, а справа от него Алексей и Клим, осуществлявшие, по выражению штурмана, свободный поиск.
В лесу было не так сухо, как в заречной степи, но и настоящей росы не было: лишь чуть повлажнели за ночь трава и уже начавшие осыпаться листья. По вершинам деревьев уже вовсю гуляло золотое утреннее солнце, там суетились и шумели птицы, а у земли лес ещё дремал: тут царили голубой свет, тишина и покой. Лишь на поляны прорывалось солнце: косыми лучами и целыми потоками, в которых вспыхивали, будто на мгновение загорались, пролетающие птицы.
Синяя в этот ранний час речка то появлялась в поле зрения Лены вместе с ленивыми, синекрылыми стрекозами над водой, то пряталась за неровным, изрезанным нахоженными тропами массивом кустарника, из которого, точно свечи, там и сям поднимались молодые деревья, а местами и раскидистые лесные патриархи — все больше ивы и тополя, но иногда и дубы. Рыжики Лене не попадались, они жались к соснам, которые росли в глубине леса, но под дубками она нашла несколько белых грибов, по сравнению с настоящими боровиками их портили бледные, точно выцветшие шляпки. Подгоняемая грибным азартом, Лена свернула на поляну, где, окунувшись вершиной в солнечный луч, сиротливо пригрелась берёза. Услышав слева шевеление, Лена обернулась и замерла. На неё строго смотрели круглые зеленые, почти человеческие, но все-таки звериные, а поэтому своею человечностью особенно страшные глаза! Качнулось пёстрое лицо с крючком-носом, шевельнулись кисточки ушей… Почти бесшумно, с бархатным вздохом вскинулись гигантские крылья.
— Иван! — С захолонувшим сердцем, прикрыв локтем лицо и царапая о ветки руки, Лена пробилась сквозь чащу кустарника и повисла на шее Лобова. — Там!
— Успокойся, — негромко сказал Иван, приглаживая её спутанные волосы; он успел заметить пёструю тень и догадался в чем дело. — Это филин, только и всего.
Лена, не отрывая лица от груди Ивана, затрясла головой:
— Нет! Он очень большой. И страшный!
— Это филин, — повторил Лобов. — Большущий филин, с пигмея ростом! Мы зовём его лешим. Не бойся!
— Филин?
Лена приподняла голову и недоверчиво взглянула на Ивана. Он первый раз видел так близко её ещё испуганные, но уже робко улыбающиеся глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50