Как большинство портовых рабочих, он умел кое-как сказать несколько слов на разных языках. – Du bist Schweinehund, nicht wahr?
– О ja , – поспешно согласился пленный.
– Du, du… sie alle Faschisten, sie sind… – Аркадию не хватало слов, – Sie sind sehr kleine Menschen, verfluchte, dreckische .
– О ja, ja! – охотно подтверждал фашист.
– Тьфу! – плюнул Аркадий. – Я его крою последними словами, а он соглашается. Просто за человека обидно, когда видишь фашистов. Я не понимаю – где ж тот народ, великий немецкий народ, который мы всегда уважали? А?
– Их эта гадина Гитлер обработал, – ответил Часиков.
– Как мог он это сделать? – с силой сказал Аркадий. – Особенно такое ничтожество, как Гитлер? Нет, я этого не пойму. Сколько ни думаю, я этого не пойму. И никто мне этого не может объяснить.
Он махнул рукой и отвернулся.
Мы ехали в молчании по дороге среди лесов. Всем стало немного грустно. Мы смотрели на гитлеровца и, подобно Аркадию, старались по грубым и ничтожным чертам его лица понять – что же заставило бесчисленные орды этих жалких и кровожадных людей наброситься на нашу землю, разорять и безобразить ее? И каждый из нас повторил в эту минуту в сердце своем призыв родины истребить всех фашистских оккупантов, всех до одного! Ничего, мы справимся с этим зверьем, как люди, как сильные, свободные люди.
Аркадий вынул из кармана свой щегольской портсигар и угостил всех папиросами. Эсэсовца тоже.
7
Офицер связи остановил машину у покосившегося верстового столба с замазанной цифрой.
– Валяйте напрямик, через лес, – сказал он нам, – и вы попадете точно к себе в батальон. Он сейчас во втором эшелоне. Так шагов тысячи полторы. Все время на северо-северо-восток. Конечно, вы можете поехать с нами в штаб полка, но оттуда вам придется дать порядочного крюка.
– Спасибо, товарищ лейтенант, – сказал Аркадий, – мы потопаем прямо…
Мы крепко пожали руки Часикову и шоферу (Васильев спал) и углубились в лес. Мы шли гуськом с интервалом шагов пятьдесят, впереди Аркадий, позади Саша, я в середине.
Было еще серо, но птицы уже запевали. Они долго, не улетали в этом году, – осень выдалась необычайно теплая.
В лесу было тихо, и мы без приключений добрались до батальона. Нам повезло: отсюда шел попутный связной броневичок в четвертую роту, и через полчаса мы вскарабкались на красные глинистые холмы, поросшие могучими соснами. Здесь расположился первый взвод.
– Саша, мы дома! Чувствуешь? – сказал Аркадий и хлопнул гиганта по спине.
Саша радостно улыбнулся. Да, это был их родной дом! Что из того, что рота переменила позиции и отошла из деревни в лес! Для солдата дом – это не место, а товарищи, вместе с которыми ешь, спишь, дерешься, помираешь. Люди окружили Аркадия и Сашу. Галанин снял с плеча пулемет и передал Саше. Саша открыл затвор и сказал огорченно:
– Запакостили… Гляди, канал-то ствола как отхожее место. Зачем таскали мой примус-то в бой? Чо, своих мало?
– А ты соображаешь, что тут вчера было? – со злостью ответил Галанин.
– Оставь его, Саша, – пренебрежительно сказал Аркадий, – видишь, студент в расстроенных чувствах. Никак не может привыкнуть, шё на войне стреляют.
Саша, ворча, принялся чистить пулемет.
Аркадий с торжественным видом выгрузил из карманов свои ленинградские покупки и крикнул:
– Галанин!
– Я! – отозвался студент.
– Получай бритвы.
– Спасибо, – буркнул Галанин.
– Шапошников!
Молчание. Потом чей-то голос:
– Убит вчера.
– Шапиро! – выкрикнул Аркадий как ни в чем не бывало.
– В госпитале. Ранен вчера.
Аркадий нахмурился. Потом не очень уверенным голосом:
– Кожевников!
Кожевников протянул руку и получил свои подворотнички.
– Тарасовский!
– Убит вчера.
Аркадий замолчал. Потом он сказал:
– Видать, вчера горячо было?
– Да. Баня…
Аркадий помотал головой.
– Так. Тут, значит, люди потели, а мы с тобой, Саша в убежище с девчонкой прохлаждались.
– 'у тебя девчата завелись, Аркадий? – спросил кто-то.
– У меня? Куды мне! Это у нашего красавчика Саши невеста в Ленинграде.
– Да ну? – закричали в траве – Хороша девушка?
Саша, сидя за пулеметом, застенчиво улыбнулся.
– Ничего. Все на месте. Только… – Аркадий кинул лукавый взгляд на Сашу и очень смешно, в лицах, изобразил, как Саша всю дорогу хвастал своей невестой, а когда они пришли к ней, она его не узнала, и Саша якобы бил себя кулаками в грудь и кричал: «Это я! Это же я, ваш Саша-с-Уралмаша!»
– Ну, в общем, я вижу – Сашина невеста на него нуль внимания, в общем, тот случай…
– Трепаться-то брось, – прервал его Саша.
В тихом голосе гиганта было что-то такое, что заставило Аркадия на секунду замолчать. Но рассказ получался как будто забавный, кое-кто засмеялся, и Аркадию жаль было расстаться с успехом.
Он продолжал в своем обычном тоне издевательских рассказов о Саше. Но странно: чем больше Аркадий изощрялся в придумывании смешных и унижающих Сашу подробностей, тем, чувствовал он, слушатели все больше охладевали к его рассказу. Некоторые вставали и уходили.
Он закончил рассказ среди молчания. Гладышев презрительно плюнул и отошел. В общем, провал.
Аркадий надменно пожал плечами и кинул как бы случайный взгляд в сторону Саши. Отлично вычищенный и смазанный пулемет стоял под деревом, но самого Саши не было. Аркадий поискал его глазами. Он увидел Сашу вдали. Своим тяжелым, развалистым шагом гигант удалялся в лес. Голова его и плечи были опущены, что-то скорбное почудилось Аркадию во всей его фигуре, и ему захотелось броситься вслед за Сашей и сказать ему что-нибудь сердечное, товарищеское.
Но кругом стояли люди, и Аркадий засвистал «Махну в Анапу я» и дружески подхватил под руку Галанина, который во всей роте был самым восторженным его поклонником.
Галанин сказал:
– Прости меня, милый, что я вмешиваюсь… но на твоем месте я пошел бы и извинился перед Сашей.
– Иди ты со своими советами знаешь куды? – гневно закричал Аркадий.
Он оттолкнул студента и спустился в землянку для пулеметчиков.
Здесь он вынул из вещевого мешка мандолину и заботливо обтер ее куском замши, который хранил специально для этого. Он натянул на мандолину новые струны, привезенные из Ленинграда. Потом он вынул из кармана маленький камертон и ударил им о край нары, и земляная дыра наполнилась широким, вибрирующим и сладким звуком «lа». Аркадий тщательно настроил мандолину. Все время при этом на его лице сохранялось сердитое и вызывающее выражение. Потом он ударил по струнам черепаховой косточкой и запел.
Никогда еще не пел он так хорошо. Откуда брались в его скрипучем голосе эта мягкость и завлекательность? Бойцы кучками скапливались возле землянки и слушали. Он пел о друзьях и о девушках, о дальних странствованиях и о прекрасной Одессе. Он пел грустные и залихватские песни портовых грузчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– О ja , – поспешно согласился пленный.
– Du, du… sie alle Faschisten, sie sind… – Аркадию не хватало слов, – Sie sind sehr kleine Menschen, verfluchte, dreckische .
– О ja, ja! – охотно подтверждал фашист.
– Тьфу! – плюнул Аркадий. – Я его крою последними словами, а он соглашается. Просто за человека обидно, когда видишь фашистов. Я не понимаю – где ж тот народ, великий немецкий народ, который мы всегда уважали? А?
– Их эта гадина Гитлер обработал, – ответил Часиков.
– Как мог он это сделать? – с силой сказал Аркадий. – Особенно такое ничтожество, как Гитлер? Нет, я этого не пойму. Сколько ни думаю, я этого не пойму. И никто мне этого не может объяснить.
Он махнул рукой и отвернулся.
Мы ехали в молчании по дороге среди лесов. Всем стало немного грустно. Мы смотрели на гитлеровца и, подобно Аркадию, старались по грубым и ничтожным чертам его лица понять – что же заставило бесчисленные орды этих жалких и кровожадных людей наброситься на нашу землю, разорять и безобразить ее? И каждый из нас повторил в эту минуту в сердце своем призыв родины истребить всех фашистских оккупантов, всех до одного! Ничего, мы справимся с этим зверьем, как люди, как сильные, свободные люди.
Аркадий вынул из кармана свой щегольской портсигар и угостил всех папиросами. Эсэсовца тоже.
7
Офицер связи остановил машину у покосившегося верстового столба с замазанной цифрой.
– Валяйте напрямик, через лес, – сказал он нам, – и вы попадете точно к себе в батальон. Он сейчас во втором эшелоне. Так шагов тысячи полторы. Все время на северо-северо-восток. Конечно, вы можете поехать с нами в штаб полка, но оттуда вам придется дать порядочного крюка.
– Спасибо, товарищ лейтенант, – сказал Аркадий, – мы потопаем прямо…
Мы крепко пожали руки Часикову и шоферу (Васильев спал) и углубились в лес. Мы шли гуськом с интервалом шагов пятьдесят, впереди Аркадий, позади Саша, я в середине.
Было еще серо, но птицы уже запевали. Они долго, не улетали в этом году, – осень выдалась необычайно теплая.
В лесу было тихо, и мы без приключений добрались до батальона. Нам повезло: отсюда шел попутный связной броневичок в четвертую роту, и через полчаса мы вскарабкались на красные глинистые холмы, поросшие могучими соснами. Здесь расположился первый взвод.
– Саша, мы дома! Чувствуешь? – сказал Аркадий и хлопнул гиганта по спине.
Саша радостно улыбнулся. Да, это был их родной дом! Что из того, что рота переменила позиции и отошла из деревни в лес! Для солдата дом – это не место, а товарищи, вместе с которыми ешь, спишь, дерешься, помираешь. Люди окружили Аркадия и Сашу. Галанин снял с плеча пулемет и передал Саше. Саша открыл затвор и сказал огорченно:
– Запакостили… Гляди, канал-то ствола как отхожее место. Зачем таскали мой примус-то в бой? Чо, своих мало?
– А ты соображаешь, что тут вчера было? – со злостью ответил Галанин.
– Оставь его, Саша, – пренебрежительно сказал Аркадий, – видишь, студент в расстроенных чувствах. Никак не может привыкнуть, шё на войне стреляют.
Саша, ворча, принялся чистить пулемет.
Аркадий с торжественным видом выгрузил из карманов свои ленинградские покупки и крикнул:
– Галанин!
– Я! – отозвался студент.
– Получай бритвы.
– Спасибо, – буркнул Галанин.
– Шапошников!
Молчание. Потом чей-то голос:
– Убит вчера.
– Шапиро! – выкрикнул Аркадий как ни в чем не бывало.
– В госпитале. Ранен вчера.
Аркадий нахмурился. Потом не очень уверенным голосом:
– Кожевников!
Кожевников протянул руку и получил свои подворотнички.
– Тарасовский!
– Убит вчера.
Аркадий замолчал. Потом он сказал:
– Видать, вчера горячо было?
– Да. Баня…
Аркадий помотал головой.
– Так. Тут, значит, люди потели, а мы с тобой, Саша в убежище с девчонкой прохлаждались.
– 'у тебя девчата завелись, Аркадий? – спросил кто-то.
– У меня? Куды мне! Это у нашего красавчика Саши невеста в Ленинграде.
– Да ну? – закричали в траве – Хороша девушка?
Саша, сидя за пулеметом, застенчиво улыбнулся.
– Ничего. Все на месте. Только… – Аркадий кинул лукавый взгляд на Сашу и очень смешно, в лицах, изобразил, как Саша всю дорогу хвастал своей невестой, а когда они пришли к ней, она его не узнала, и Саша якобы бил себя кулаками в грудь и кричал: «Это я! Это же я, ваш Саша-с-Уралмаша!»
– Ну, в общем, я вижу – Сашина невеста на него нуль внимания, в общем, тот случай…
– Трепаться-то брось, – прервал его Саша.
В тихом голосе гиганта было что-то такое, что заставило Аркадия на секунду замолчать. Но рассказ получался как будто забавный, кое-кто засмеялся, и Аркадию жаль было расстаться с успехом.
Он продолжал в своем обычном тоне издевательских рассказов о Саше. Но странно: чем больше Аркадий изощрялся в придумывании смешных и унижающих Сашу подробностей, тем, чувствовал он, слушатели все больше охладевали к его рассказу. Некоторые вставали и уходили.
Он закончил рассказ среди молчания. Гладышев презрительно плюнул и отошел. В общем, провал.
Аркадий надменно пожал плечами и кинул как бы случайный взгляд в сторону Саши. Отлично вычищенный и смазанный пулемет стоял под деревом, но самого Саши не было. Аркадий поискал его глазами. Он увидел Сашу вдали. Своим тяжелым, развалистым шагом гигант удалялся в лес. Голова его и плечи были опущены, что-то скорбное почудилось Аркадию во всей его фигуре, и ему захотелось броситься вслед за Сашей и сказать ему что-нибудь сердечное, товарищеское.
Но кругом стояли люди, и Аркадий засвистал «Махну в Анапу я» и дружески подхватил под руку Галанина, который во всей роте был самым восторженным его поклонником.
Галанин сказал:
– Прости меня, милый, что я вмешиваюсь… но на твоем месте я пошел бы и извинился перед Сашей.
– Иди ты со своими советами знаешь куды? – гневно закричал Аркадий.
Он оттолкнул студента и спустился в землянку для пулеметчиков.
Здесь он вынул из вещевого мешка мандолину и заботливо обтер ее куском замши, который хранил специально для этого. Он натянул на мандолину новые струны, привезенные из Ленинграда. Потом он вынул из кармана маленький камертон и ударил им о край нары, и земляная дыра наполнилась широким, вибрирующим и сладким звуком «lа». Аркадий тщательно настроил мандолину. Все время при этом на его лице сохранялось сердитое и вызывающее выражение. Потом он ударил по струнам черепаховой косточкой и запел.
Никогда еще не пел он так хорошо. Откуда брались в его скрипучем голосе эта мягкость и завлекательность? Бойцы кучками скапливались возле землянки и слушали. Он пел о друзьях и о девушках, о дальних странствованиях и о прекрасной Одессе. Он пел грустные и залихватские песни портовых грузчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17