Доктор Копленд сидел возле печки на жестком кухонном стуле, наклонившись вперед и подпирая голову длинными тонкими руками. На его лице лежали красные отсветы пламени из печных щелей; при этом освещении его губы на черной коже казались почти лиловыми, а седые волосы, облегавшие череп как шерстяная шапочка, отливали голубизной. Он давно сидел в такой позе. Даже глаза, мрачно устремленные в одну точку из-под серебряной оправы очков, не меняли выражения. Потом он хрипло откашлялся и поднял с пола книгу. В комнате было очень темно, и, чтобы различать буквы, доктору приходилось держать книгу возле самого огня. Сегодня он читал Спинозу. Ему трудно было постигать сложное хитросплетение мыслей и тяжелые фразы, но, читая, он ощущал за словами могучую, ясную цель и чувством доходил до понимания.
Часто по ночам резкое дребезжание звонка нарушало его покой, и в приемной его дожидался пациент с переломом кости или раной от бритвы. Но сегодня вечером его никто не тревожил. Проводя долгие одинокие часы в темной кухне, он вдруг начинал медленно раскачиваться из стороны в сторону, а из горла его вырывался звук, напоминавший не то пение, не то стон. Вот как раз в такой момент и застала его Порция.
Доктор Копленд заранее узнал о ее приходе. С улицы донеслись звуки гармоники, наигрывавшей блюз, и он сразу понял, что это играет его сын Вильям. Не зажигая света, он прошел через переднюю и отпер входную дверь. На веранду он не вышел, остановился в темной прихожей. Луна светила ярко, и тени Порции, Вильяма и Длинного отчетливо чернели на пыльной улице. Соседние дома выглядели убого. Дом доктора Копленда отличался от других зданий поблизости. Он был прочно выстроен из кирпича и оштукатурен. Небольшой палисадник был огорожен штакетником. Порция попрощалась с мужем и братом у калитки и постучалась в дверь веранды.
- А почему это ты сидишь в темноте?
Они прошли через темную приемную в кухню.
- У тебя ведь такие шикарные электрические лампы - странно, почему ты вечно сидишь в темноте?
Доктор Копленд ввернул лампочку над столом, и комната ярко осветилась.
- Мне хорошо в темноте, - сказал он.
Комната была голая, но чистая. На одном краю кухонного стола лежали книги и стояла чернильница, на другом - тарелка, вилка и ложка. Доктор Копленд сидел очень прямо, перекинув длинную ногу за ногу, и поначалу Порция тоже вела себя чинно. Отец и дочь были очень похожи - у обоих одинаково плоские широкие носы, одинаковые рот и лоб. Но по сравнению с отцом кожа у Порции выглядела совсем светлой.
- Да у тебя тут изжариться можно, - сказала она. - По-моему, зря ты подкладываешь дрова, когда не готовишь.
- Хочешь, перейдем в приемную? - предложил доктор Копленд.
- Нет, не хочу ничего, посидим и тут.
Доктор Копленд поправил на носу очки в серебряной оправе и сложил на коленях руки.
- Как ты жила с тех пор, как мы не виделись? Ты и твой муж… и твой брат?
Порция уселась поудобнее и скинула с ног лодочки.
- Длинный, Вилли и я живем очень хорошо.
- Вильям до сих пор с вами питается?
- Конечно. Понимаешь, у нас ведь свой распорядок, свой уговор. Длинный платит за квартиру. Я за свои деньги на всех покупаю еду. А Вилли заведует церковными взносами, страховкой и субботними развлечениями. Мы трое соблюдаем распорядок, каждый вносит свою долю.
Доктор Копленд сидел, опустив голову, и методично дергал свои длинные пальцы, хрустя суставами. Чистые манжеты спускались ниже запястья, тонкие кисти казались более светлыми, чем лицо, а ладони - бледно-желтыми. Руки свои доктор держал в безупречной чистоте, на них даже сморщилась кожа, словно их без конца терли щеткой и мочили в тазу с водой.
- Чуть не забыла, тут я тебе кое-что принесла, - сказала Порция. - Ты небось еще не ужинал?
Доктор Копленд тщательно произносил слова, словно процеживая каждый слог сквозь выпяченные тугие губы.
- Нет, я еще не ел.
Порция открыла бумажный кулек, который она, придя, положила на кухонный стол.
- Я принесла тебе порядочную головку цветной капусты. Думала, не поужинать ли нам с тобой вместе? И кусок грудинки прихватила, одной зеленью ведь не наешься. Ты не против, если цветную капусту тушить прямо с мясом?
- Мне все равно.
- Ты все еще не ешь мяса?
- Нет. По глубоко личным мотивам я вегетарианец, но если ты хочешь тушить капусту с мясом - пожалуйста.
Порция, не надевая туфель, подошла к столу и стала аккуратно чистить овощи.
- Господи, до чего же приятно ногам на этом полу. Ничего, если я так похожу, в одних чулках? А то лодочки ужас как жмут…
- Не возражаю. Пожалуйста.
- Ладно, тогда покушаем капустку и выпьем кофейку с кукурузной лепешкой. А себе я еще поджарю парочку ломтиков этой жирной грудинки.
Доктор Копленд следил взглядом за Порцией. Она медленно двигалась по комнате в одних чулках, снимала со стены начищенные сковородки, раздувала огонь, отмывала капусту. Он приоткрыл рот, хотел что-то сказать, но снова сжал губы.
Наконец он спросил:
- Значит, вы с мужем и братом живете по общему плану?
- Вот именно.
Доктор Копленд подергал себя за пальцы и похрустел суставами.
- А насчет детей планы у вас есть?
Порция, не глядя на отца, сердито слила воду из кастрюльки с капустой.
- Такие вещи, - сказала она, - я думаю, зависят только от бога.
Больше они не разговаривали. Порция поставила капусту с мясом тушиться и сидела молча, свесив длинные руки между коленей. Голова доктора Копленда опустилась на грудь, словно он спал. Но он не спал; по лицу его то и дело пробегала нервная дрожь. Тогда он глубоко вздыхал, стараясь придать лицу спокойное выражение. В душной комнате запахло едой. В тишине часы на буфете тикали очень громко, и, оттого ли, что об этом был разговор, они будто монотонно твердили одно и то же слово: де-ти, де-ти…
Он повсюду натыкался на кого-нибудь из этих детей - они голышом ползали по полу, играли в камешки, а те, что постарше, обнимались с девушками на темных улицах. Всех мальчиков подряд звали Бенедиктами Коплендами. А вот у девочек были разные имена: Бенни-Мэй, или Мэдибен, или Беннедейн-Медайн. Как-то он подсчитал: в его честь было названо больше дюжины ребят.
Всю свою жизнь он выговаривал, втолковывал, убеждал. Вы не должны этого делать, объяснял он. Все основания к тому, чтобы этот шестой, или пятый, или девятый ребенок не появлялся на свет. Не нужно нам больше детей, нам нужны лучшие условия для тех, кто уже родился. Евгеника должна определять рождаемость у негритянской расы. Вот к чему он их призывал. Он объяснял им простыми словами одно и то же, и с годами это превратилось в гневную поэму, которую он знал наизусть.
Он изучал этот вопрос и следил за развитием каждой новой теории. Он бесплатно раздавал своим пациентам противозачаточные средства. Он был первый и единственный врач в городе, который посмел хотя бы заговорить об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91