Он, можно сказать, тащит на себе всю дедушкину ферму. А Бадди - он в Мобиле… да ты знаешь, он никогда не был мастером писать письма. Но Бадди умеет ладить с людьми, так что я за него не беспокоюсь. Он с кем хочешь может ужиться.
Они молча сидели за столом. Порция поглядывала на часы на буфете - Длинному и Вилли давно пора прийти. Доктор Копленд свесил голову над тарелкой. Он с трудом держал вилку, словно она была тяжелой, и пальцы его дрожали. К пище он едва притрагивался и каждый глоток делал с усилием. Между ними снова возникла какая-то натянутость, и обоим очень хотелось завести разговор.
Доктор Копленд не знал, как его начать. Иногда ему казалось, что в прошлом он так много говорил своим детям и они так мало понимали, что теперь ему вовсе нечего им сказать. Наконец он отер рот платком и неуверенно произнес:
- Ты почти ничего не говоришь о себе. Расскажи о своей работе. Что ты последнее время делала?
- Да все так же служу у Келли, - сказала Порция. - Но понимаешь, отец, просто не знаю, долго ли я там протяну. Работа тяжелая, и хватает ее на целый день. И не в этом беда. Вот с жалованьем - хуже. Мне положено три доллара в неделю, но миссис Келли недодает мне то доллар, то пятьдесят центов. Конечно, она мне всегда доплачивает, когда сама получит деньги. Но из-за этого я не могу свести концы с концами.
- Это неправильно, - сказал доктор Копленд. - Почему ты ей это разрешаешь?
- Она не виновата. Что ей делать? - возразила Порция. - Половина постояльцев за квартиру не платят, а содержать такой дом - расходов не оберешься. У Келли вот-вот все пойдет с молотка, честное слово. Им самим тяжело приходится.
- Но ты, наверное, могла бы найти другую работу?
- Ну да. Но таких белых хозяев, как Келли, надо поискать. Я же их очень люблю. Эти трое детишек мне как родные. Будто я сама Братишку и младшенького выкормила. И хотя мы с Мик вечно цапаемся, она мне тоже все равно как сестренка.
- Но ты должна подумать и о себе, - сказал доктор.
- Мик… - продолжала Порция. - Вот это фрукт! Никто не может с нею сладить, с этой девчонкой! Уж такая заноза, а упрямая - как козел. У нее что-то в голове все время варится. И я тебе вот что скажу: в один прекрасный день она еще нас всех удивит. Но как удивит: по-хорошему или по-плохому - не знаю. Я иногда, на нее глядя, только руками развожу. А все равно люблю.
- Ты прежде всего должна подумать о том, как себе заработать на жизнь.
- Я же тебе говорю, миссис Келли тут не виновата. Думаешь, легко содержать такой большой старый дом, когда жильцы не платят? Из всех квартирантов только один прилично платит и в срок, как часы. Зато он и живет без году неделю. Знаешь, он… этот… как его… глухонемой. Первый раз вижу глухонемого. Но очень порядочный белый человек.
- Высокий, худой, с зелеными глазами? - внезапно спросил доктор Копленд. - Всегда такой вежливый и очень хорошо одет? Совсем не такой, как здешние люди, больше похож на северянина, а может, даже на еврея?
- Да, это он, - подтвердила Порция.
Лицо доктора Копленда оживилось. Он обмакнул лепешку в капустный соус и вдруг стал есть с аппетитом.
- У меня есть один глухонемой пациент, - сообщил он.
- А ты откуда знаешь мистера Сингера?
Доктор Копленд закашлялся и прикрыл рот платком.
- Я просто видел его несколько раз.
- Уберу-ка я со стола, - сказала Порция. - Длинному и Вилли пора бы уже прийти. У тебя такая хорошая раковина, да и вода всегда есть в кране; я мигом перемою тарелочки.
Холодное, оскорбительное высокомерие белых - вот о чем он уже многие годы старался не думать. А когда его охватывало негодование, он принимался размышлять о чем-нибудь важном или читал научную книгу. Сталкиваясь с белыми, он пытался сохранить достоинство и всегда молчал. Когда он был молод, его окликали: «Эй, ты, парень!», а теперь: «Эй, дядя!» «Эй, дядя, сбегай на угол, до заправочной станции, и пришли механика!» - крикнул ему недавно из машины какой-то белый. «Парень, а ну-ка подсоби!», «Дядя, сделай это». А он, не обращая внимания, молча, с достоинством проходил мимо.
Как-то недавно на улице к нему привязался какой-то пьяный белый и потащил за собой. Доктор шел со своим саквояжем и решил, что кто-то ранен. Но пьяница приволок его в ресторан для белых, и белые возле стойки стали выкрикивать оскорбительные слова. Доктор понял, что пьяный над ним издевается. Но даже и тогда не уронил своего достоинства.
А вот с этим высоким белым человеком с серо-зелеными глазами у него получилось так, как никогда еще не бывало с белыми людьми.
Несколько недель назад, в темную, дождливую ночь, он возвращался от роженицы и стоял на углу под дождем. Ему хотелось курить, но спички в коробке отсырели и гасли одна за другой. Он долго стоял с незажженной сигаретой в зубах, как вдруг этот белый подошел и зажег ему спичку. Спичка сразу их осветила, и они смогли разглядеть друг друга. Белый улыбнулся ему и дал прикурить. Доктор просто не знал, что сказать, - ничего подобного с ним еще не случалось.
Они молча постояли минуту-другую, а потом белый подал ему свою визитную карточку. Доктору очень хотелось с ним поговорить и задать ему кое-какие вопросы, но он не был уверен, что тот его правильно поймет. Он так привык к оскорбительному высокомерию белых, что боялся проявить излишнюю приветливость и поступиться своим достоинством.
Но этот белый дал ему прикурить, а потом улыбнулся, явно не гнушаясь его обществом. С того дня доктор часто о нем думал.
- У меня есть один пациент, глухонемой, - сказал доктор Копленд Порции. - Пятилетний мальчик. И почему-то я не могу побороть ощущения, что виноват в его беде. Я его принимал и, отдав роженице два послеродовых визита, конечно, и думать о нем забыл. У него заболели уши, но мать не обратила внимания, даже когда из них стал выделяться гной, и его ко мне не принесла. Когда же наконец мне его показали, было уже поздно. Он ничего не слышит и поэтому не умеет говорить. Но я внимательно к нему приглядываюсь, и мне кажется, что, будь он здоров, он был бы очень умным ребенком.
- Тебя всегда тянуло к маленьким детям, - сказала Порция. - Ты их любишь гораздо больше, чем взрослых, правда?
- Ребенок позволяет надеяться… - сказал доктор. - А этот глухой мальчик… Я все собираюсь навести справки, нет ли для таких, как он, специального заведения.
- Мистер Сингер может тебе это сказать. Он хоть и белый, но очень добрый и никогда не задирает нос.
- Не знаю… - усомнился доктор Копленд. - Я даже подумывал, не написать ли ему записку. Может быть, он что-нибудь об этом знает.
- Я бы на твоем месте обязательно написала. Ты ведь так красиво пишешь письма, напиши, а я передам письмо мистеру Сингеру. Недели две назад он принес мне на кухню несколько рубашек и попросил простирнуть. Рубашки были до того чистые, будто их носил сам Иоанн Креститель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Они молча сидели за столом. Порция поглядывала на часы на буфете - Длинному и Вилли давно пора прийти. Доктор Копленд свесил голову над тарелкой. Он с трудом держал вилку, словно она была тяжелой, и пальцы его дрожали. К пище он едва притрагивался и каждый глоток делал с усилием. Между ними снова возникла какая-то натянутость, и обоим очень хотелось завести разговор.
Доктор Копленд не знал, как его начать. Иногда ему казалось, что в прошлом он так много говорил своим детям и они так мало понимали, что теперь ему вовсе нечего им сказать. Наконец он отер рот платком и неуверенно произнес:
- Ты почти ничего не говоришь о себе. Расскажи о своей работе. Что ты последнее время делала?
- Да все так же служу у Келли, - сказала Порция. - Но понимаешь, отец, просто не знаю, долго ли я там протяну. Работа тяжелая, и хватает ее на целый день. И не в этом беда. Вот с жалованьем - хуже. Мне положено три доллара в неделю, но миссис Келли недодает мне то доллар, то пятьдесят центов. Конечно, она мне всегда доплачивает, когда сама получит деньги. Но из-за этого я не могу свести концы с концами.
- Это неправильно, - сказал доктор Копленд. - Почему ты ей это разрешаешь?
- Она не виновата. Что ей делать? - возразила Порция. - Половина постояльцев за квартиру не платят, а содержать такой дом - расходов не оберешься. У Келли вот-вот все пойдет с молотка, честное слово. Им самим тяжело приходится.
- Но ты, наверное, могла бы найти другую работу?
- Ну да. Но таких белых хозяев, как Келли, надо поискать. Я же их очень люблю. Эти трое детишек мне как родные. Будто я сама Братишку и младшенького выкормила. И хотя мы с Мик вечно цапаемся, она мне тоже все равно как сестренка.
- Но ты должна подумать и о себе, - сказал доктор.
- Мик… - продолжала Порция. - Вот это фрукт! Никто не может с нею сладить, с этой девчонкой! Уж такая заноза, а упрямая - как козел. У нее что-то в голове все время варится. И я тебе вот что скажу: в один прекрасный день она еще нас всех удивит. Но как удивит: по-хорошему или по-плохому - не знаю. Я иногда, на нее глядя, только руками развожу. А все равно люблю.
- Ты прежде всего должна подумать о том, как себе заработать на жизнь.
- Я же тебе говорю, миссис Келли тут не виновата. Думаешь, легко содержать такой большой старый дом, когда жильцы не платят? Из всех квартирантов только один прилично платит и в срок, как часы. Зато он и живет без году неделю. Знаешь, он… этот… как его… глухонемой. Первый раз вижу глухонемого. Но очень порядочный белый человек.
- Высокий, худой, с зелеными глазами? - внезапно спросил доктор Копленд. - Всегда такой вежливый и очень хорошо одет? Совсем не такой, как здешние люди, больше похож на северянина, а может, даже на еврея?
- Да, это он, - подтвердила Порция.
Лицо доктора Копленда оживилось. Он обмакнул лепешку в капустный соус и вдруг стал есть с аппетитом.
- У меня есть один глухонемой пациент, - сообщил он.
- А ты откуда знаешь мистера Сингера?
Доктор Копленд закашлялся и прикрыл рот платком.
- Я просто видел его несколько раз.
- Уберу-ка я со стола, - сказала Порция. - Длинному и Вилли пора бы уже прийти. У тебя такая хорошая раковина, да и вода всегда есть в кране; я мигом перемою тарелочки.
Холодное, оскорбительное высокомерие белых - вот о чем он уже многие годы старался не думать. А когда его охватывало негодование, он принимался размышлять о чем-нибудь важном или читал научную книгу. Сталкиваясь с белыми, он пытался сохранить достоинство и всегда молчал. Когда он был молод, его окликали: «Эй, ты, парень!», а теперь: «Эй, дядя!» «Эй, дядя, сбегай на угол, до заправочной станции, и пришли механика!» - крикнул ему недавно из машины какой-то белый. «Парень, а ну-ка подсоби!», «Дядя, сделай это». А он, не обращая внимания, молча, с достоинством проходил мимо.
Как-то недавно на улице к нему привязался какой-то пьяный белый и потащил за собой. Доктор шел со своим саквояжем и решил, что кто-то ранен. Но пьяница приволок его в ресторан для белых, и белые возле стойки стали выкрикивать оскорбительные слова. Доктор понял, что пьяный над ним издевается. Но даже и тогда не уронил своего достоинства.
А вот с этим высоким белым человеком с серо-зелеными глазами у него получилось так, как никогда еще не бывало с белыми людьми.
Несколько недель назад, в темную, дождливую ночь, он возвращался от роженицы и стоял на углу под дождем. Ему хотелось курить, но спички в коробке отсырели и гасли одна за другой. Он долго стоял с незажженной сигаретой в зубах, как вдруг этот белый подошел и зажег ему спичку. Спичка сразу их осветила, и они смогли разглядеть друг друга. Белый улыбнулся ему и дал прикурить. Доктор просто не знал, что сказать, - ничего подобного с ним еще не случалось.
Они молча постояли минуту-другую, а потом белый подал ему свою визитную карточку. Доктору очень хотелось с ним поговорить и задать ему кое-какие вопросы, но он не был уверен, что тот его правильно поймет. Он так привык к оскорбительному высокомерию белых, что боялся проявить излишнюю приветливость и поступиться своим достоинством.
Но этот белый дал ему прикурить, а потом улыбнулся, явно не гнушаясь его обществом. С того дня доктор часто о нем думал.
- У меня есть один пациент, глухонемой, - сказал доктор Копленд Порции. - Пятилетний мальчик. И почему-то я не могу побороть ощущения, что виноват в его беде. Я его принимал и, отдав роженице два послеродовых визита, конечно, и думать о нем забыл. У него заболели уши, но мать не обратила внимания, даже когда из них стал выделяться гной, и его ко мне не принесла. Когда же наконец мне его показали, было уже поздно. Он ничего не слышит и поэтому не умеет говорить. Но я внимательно к нему приглядываюсь, и мне кажется, что, будь он здоров, он был бы очень умным ребенком.
- Тебя всегда тянуло к маленьким детям, - сказала Порция. - Ты их любишь гораздо больше, чем взрослых, правда?
- Ребенок позволяет надеяться… - сказал доктор. - А этот глухой мальчик… Я все собираюсь навести справки, нет ли для таких, как он, специального заведения.
- Мистер Сингер может тебе это сказать. Он хоть и белый, но очень добрый и никогда не задирает нос.
- Не знаю… - усомнился доктор Копленд. - Я даже подумывал, не написать ли ему записку. Может быть, он что-нибудь об этом знает.
- Я бы на твоем месте обязательно написала. Ты ведь так красиво пишешь письма, напиши, а я передам письмо мистеру Сингеру. Недели две назад он принес мне на кухню несколько рубашек и попросил простирнуть. Рубашки были до того чистые, будто их носил сам Иоанн Креститель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91