Удары застучали, задышали они неровно, по полу затопали. Да так быстро все стало, что и не разберешь, что происходит – но один раз мисс Амелию так назад отшвырнуло, что на ногах едва удержалась и чуть не упала, а в другой раз Марвин Мэйси удар предплечьем словил и закружился кубарем. Так и продолжалась эта драка, неистово и жестоко, и ни с какой стороны послабления не наблюдалось.
Во время такой борьбы, когда недруги сильны и крепки, как эти двое, стоит иногда от сумятицы боя отвернуться и посмотреть на самих зрителей. Люди-то в стенки как можно ближе повжимались – Кочерыжка Макфэйл пригнулся в углу, кулаки от сочувствия сжал, да только странно похрюкивал. Бедолага Мерли Райан так рот раззявил, что туда муха залетела, и проглотил ее Мерли, так и не сообразив, что же с ним произошло. А вот Братишка Лаймон – о, на него стоило поглядеть. Горбун все так же стоял на прилавке, возвышаясь над всем кабачком. Руки в боки, головою вперед, а ножонки так свои согнул, что колени наружу торчали. От возбуждения весь пошел пятнами – только губы бледные кривятся.
С полчаса, наверное, прошло, пока ход боя не поменялся. Уж сотнями ударов они обменялись, а все равно никак. Вдруг Марвину Мэйси удалось стиснуть мисс Амелии левую руку и за спину ей завести. Она вырвалась и умудрилась его за пояс перехватить; тут-то настоящая битва и началась. Бороться при драке в местах этих свойственно: на кулаках драться – чересчур быстро, тут нужно много думать и сосредотачиваться. А теперь, когда мисс Амелия с Марвином Мэйси сцепились вплотную, толпа из оторопи своей вышла и сгрудилась теснее. Некоторое время борцы только мускулы друг другу сжимали, костями бедер сплетясь. Вперед да назад, из стороны в сторону – так они и покачивались. Марвин Мэйси не вспотел ни капли, а на мисс Амелии вся роба вымокла, и столько пота лилось по ее ногам, что на полу оставались мокрые отпечатки. Вот и настало им испытание – и в такие мгновения ужасного напряжения сил мисс Амелия была сильнее. Марвин Мэйси-то в сале весь, ухватить его – дело хитрое, но она – сильнее. И перегнула его постепенно назад, и дюйм за дюймом все ближе и ближе к полу прижимала. Страшно смотреть на такое – лишь их хрип в кабачке раздавался. И повалила она его на пол, наконец, и сама верхом на него села. И большие сильные руки у него на горле сомкнулись.
Но в то же мгновение, только схватка вся решилась, в кабачке вдруг раздался крик, от которого яркая пронзительная дрожь пробежала у всех по спинам. И что там дальше произошло – до сих пор для всех загадка. Весь городишко там собрался, все подтвердить могут – да только все эти люди не поверили своим глазам. Поскольку прилавок, на котором стоял Братишка Лаймон, – футах в двенадцати был от борцов, посреди кабачка схватившихся. Но в тот самый миг, когда мисс Амелия стиснула глотку Марвину Мэйси, подскочил горбун и по воздуху полетел, точно успел отрастить себе ястребиные крылья. Припал на широкую сильную спину мисс Амелии и шею ей сдавил своими когтистыми ручонками.
Остальное – сплошь суматоха. Побили мисс Амелию, не успела публика и в себя прийти. Из-за горбуна бой выиграл Марвин Мэйси, а мисс Амелия в конце на полу распростерлась, руки по сторонам раскинув без движения. Марвин Мэйси стоял над нею, чуть выпучив глаза, но по-старому ухмылялся в полрта. А горбун же – горбун вдруг куда-то подевался. Может, испугался того, что сам натворил, а может и обрадовался так, что захотелось ему отпраздновать наедине с собой. Как бы то ни было, он выскользнул тихонько из кабачка и под ступеньки задней веранды заполз. Мисс Амелию какая-то добрая душа обрызгала водичкой, и через некоторое время поднялась она медленно на ноги и до конторы своей доковыляла. И в открытую дверь публика видела, как она сидит за своим столом, уронив голову в излучину руки, и всхлипывает из последних сил своего сорванного измученного дыхания. Один раз только собрала кулак и стукнула им три раза по конторскому столу, а потом рука вяло разжалась, упала ладонью кверху и больше уже не двигалась. Кочерыжка Макфэйл выступил вперед и закрыл дверь.
Тихо стояла толпа, и один за другим люди начали выходить из кабачка. Будили да отвязывали мулов, заводили рычагами автомобили, а трое мальчишек из Сосайэти-Сити пешком по дороге прочь пошли. Над такой дракой не сильно-то и позубоскалишь потом, таким боем не очень похвалишься; людишки разошлись по домам, да одеяла на головы понатягивали. Весь городок погряз во тьме, только в доме мисс Амелии свет гореть остался – и освещали лампы его комнаты всю ночь напролет.
Марвин Мэйси с горбуном из городка ушли, должно быть, за час до рассвета – или около того. А прежде, чем уйти, вот что они совершили:
Они открыли горку ее личную и все курьезы оттуда вытащили.
Они сломали механическое пианино.
Они все столы в кабачке жуткими словами изрезали.
Они нашли часы, что сзади на картинку с водопадом открывались, и тоже забрали с собой.
Они разлили по всему кухонному полу галлон соргового сиропа и поразбивали все банки с консервами.
Они на болото пошли и разгромили там винокурню – большой новый змеевик с охладителем раскурочили, а саму хижину подожгли.
Они приготовили тарелку любимой еды мисс Амелии – овсянку, жаренную с колбасой, – и столько яду в нее, как приправы, насыпали, что всю округу поубивать бы хватило, а тарелку выставили соблазнительно на прилавок.
Они, в общем, всякий разор учинили, который только могли придумать – но так, чтобы в саму контору не вламываться, где мисс Амелия ночь коротала. А потом – ушли вдвоем. Один и другой.
Вот так и осталась мисс Амелия одна в городишке. Люди-то помогли бы ей, коли знали бы, как, поскольку были б они добрее, если бы им случай почаще выпадал. Несколько кумушек с вениками сунулись было к ней в дом, предлагая вычистить весь разор, да мисс Амелия только глянула на них обессиленными косенькими глазами и покачала головой. Кочерыжка Макфэйл на третий день заглянул купить брикет табаку «Королевна», и мисс Амелия сказала, что цена ему – один доллар. В кабачке вдруг все до одного доллара в цене поднялось. Что ж это за кабачок тогда, спрашивается? Да и врачевать она чудно стала. Все эти годы была мисс Амелия гораздо знаменитее доктора в Чихо. Никогда не валяла дурака с душой хворого, не запрещала ни выпивки, ни табака, ни других первых надобностей. Лишь редко-редко могла осторожно предупредить больного – тебе, мол, жареных арбузов есть нельзя, или другого какого блюда, которое человеку и в голову не взбредет пробовать. Теперь всему мудрому врачеванию настал конец. Половине больных своих заявляла она сразу, что они помрут, а другой половине прописывала снадобья такие неестественные и мучительные, что ни один в здравом уме и при памяти пользоваться ими ни минуты бы не помыслил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20