Он попытался откатиться в сторону, но расставленные ноги Маккона помешали ему.
Потом до него вдруг дошло, что он не ощущает цепенящего холода, который едва не прикончил Ронина в двух предыдущих схватках с Макконом. Он вспомнил слова Боннедюка Последнего, сказанные им Ронину перед отплытием из Хийяна на поиски Ама-но-мори:
«Пока тебе еще не одолеть Маккона». Но он уже не Ронин. Снова где-то в глубинах его существа взревел Черный Олень, и вместе с этим могучим воплем пришло осознание того, что теперь они с Макконом равны.
Маккон взвыл, и Воин Заката увернулся от мощного удара когтей.
Ударом неимоверной силы он сбил Маккона на землю.
Он молотил по его лицу, а память о Мацу переполняла его, как аромат благовоний, туманной пеленой застилала ему глаза. Он не обращал внимания на приближающиеся к нему лапы даже тогда, когда они сомкнулись у него на горле.
Он продолжал бить Маккона, глядя в зловещие глаза с черными щелями зрачков. Услышав хруст сломанного клюва, он возликовал про себя и ударил еще раз.
Клюв рассыпался на куски, отлетевшие ему в лицо. Горячая кровь Мацу и обрывки ее плоти тошнотворным дождем залили Ронину глаза. Омерзительная, чудовищная голова моталась из стороны в сторону.
Но тут Маккон схватил его когтями за горло и резко сдавил. Воин Заката как раз сделал вдох, и у него в легких было еще достаточно воздуха. Он опять замахнулся и всадил сразу два кулака в рыхлую рану. Вырвав из месива плоти обломок клюва, от которого во все стороны разлетались брызги черной холодной крови, он резанул острым обломанным краем Маккону по глазам. Неровные зубцы рассекли глазные яблоки.
Он почувствовал укол когтей, погрузившихся ему в шею, и наклонился пониже, надавив всем телом и продолжая кромсать тело Маккона обломком его же клюва. Плоть отходила длинными кровоточащими полосками. Когти вонзились глубже. Маккон задергал лапами.
Не обращая внимания на отчаянные попытки чудовища разодрать ему горло, Воин Заката вонзил зазубренный осколок в правый глаз Маккона – вогнал его, словно пику, добравшись до мозга.
Огромное тело дернулось под ним, и вверх брызнула кровь, перемешанная с какими-то розовыми и тускло-желтыми ошметками. Он сглотнул и утер лицо предплечьем, не ослабляя при этом давления.
Маккон содрогнулся в последний раз, изо рта у него хлынула булькающая коричневая жидкость, и лапы отпали от шеи Воина Заката.
Стоя на коленях над телом Маккона, он напоследок еще раз ударил кулаком по его разбитой морде. Потом поднялся и подошел к тому месту, где из трупа второго Маккона, словно сверкающее надгробие, торчал его меч. Вырвав клинок из тела поверженного врага, он вложил его в ножны, развернулся и бросился в реку. Стылая вода сразу же смыла с него запекшуюся грязь. Он нырнул с головой и, отфыркиваясь, вынырнул на поверхность.
Уже собираясь вернуться на свой берег, он сквозь шум битвы услышал крик где-то выше по течению. Снегопад на мгновение ослаб, и до него отчетливо донеслись звуки, прокатившиеся, как по акустическому каналу, по поверхности реки.
Противник прорвал оборонительные порядки. Воин Заката прищурился, вглядываясь в предвечерний сумрак, и увидел развевающиеся знамена над бесчисленным войском, выстроившимся клином, которое выбиралось на берег и растеклось по полю перед высокими стенами Камадо.
Разглядев алую ящерицу на черном поле, он почувствовал, как отчаянно заколотилось сердце, и поплыл вперед, делая длинные, сильные гребки.
* * *
«Что бы ни происходило сейчас ниже по реке, где берег удерживают буджуны, – подумал риккагин Эрант, – здесь мы проигрываем». Он развернул коня, лоснящаяся шкура которого была вся покрыта пеной, кровью и грязью. Въезжая на небольшой подъем, конь наступил на нескольких раненых.
Эрант на мгновение застыл в потрясении, обводя взглядом поле боя, являвшее собой монументальную картину торжества смерти. Столько погибло людей… а ведь прошло-то всего полдня.
Равнина превратилась в шумное море из шевелящейся плоти и перемолотых костей, разлетающейся серой пыли и хлещущей крови. Казалось, самый ландшафт изменился с утра, словно сдвинулись пласты земли: там, где когда-то была необъятная ширь с небольшими перепадами высоты, теперь громоздились холмы – груды тел, кровавая жатва сегодняшней битвы. Ледяная крошка, непрестанно сыплющаяся с хмурого неба, таяла от тепла тел и, смешиваясь с кровью павших бойцов, превращала почву в отвратительную топкую жижу.
Он рубанул приземистого воина, налетевшего на него, и отсек ему руку, державшую оружие. Он резко натянул поводья коня, наступившего на упавшее тело и раздробившего копытами череп нападавшего.
Уже не в первый раз он задумался, а не послать ли гонца к буджунам за помощью. Он видел их великолепную, яростную атаку, когда они взяли в клещи мертвоголовых и буквально стерли их с лица земли. Сейчас они сражались ниже по течению, и он повернулся, высматривая, сколько воинов у него осталось – так мало, что он не может себе позволить послать даже одного гонца. Кроме того, маловероятно, что этот гонец уцелеет, пробираясь по полю битвы. Ему остается одно: держаться здесь до последнего, пока не подоспеет помощь.
«Будь проклят этот риккагин, кем бы он ни был!» – подумал риккагин Эрант. Знамена с алыми ящерицами весь день преследовали его конницу, заставляя его то и дело менять тактику, и все это время численное преимущество противника постепенно сминало его оборону.
Его переполняли бессильный гнев и тягостное ощущение собственной беспомощности, словно он угодил в громадные неподвижные тиски, из которых не может выбраться, не может вывести своих людей.
Риккагин Эрант осознавал свой долг, но теперь он уже понимал, что не в состоянии исполнить его. Сегодня на рассвете он выехал на равнину с одной только мыслью: победить. Теперь же ему казались, что победа ускользает от него, как невидимое солнце, тащившееся раненым драконом по неспокойному небосводу.
Неожиданно волна битвы вынесла к нему Моэру. Она сидела на лошади кого-то из убитых солдат. Пробравшись сквозь грязь и кровавое месиво, она подъехала к нему.
– Слишком долго он меня держит на месте, этот проклятый риккагин с ящерицами! – крикнул ей Эрант. – Моэру, ты не можешь возглавить конницу? Мне нужно пробраться к штандартам этого риккагина и убить его, пока его войска не заняли наши позиции.
Моэру кивнула и, пришпорив залитого кровью скакуна, поскакала к обложенным со всех сторон остаткам конницы риккагина Эранта. В живых не осталось уже ни одного командира.
Окликнув конников, она развернула их плотной дугой и повела во фланговую атаку на приземистых пикинеров. Копыта коней служили им тараном.
С удовлетворением отметив, что она приняла верное решение, риккагин Эрант натянул поводья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Потом до него вдруг дошло, что он не ощущает цепенящего холода, который едва не прикончил Ронина в двух предыдущих схватках с Макконом. Он вспомнил слова Боннедюка Последнего, сказанные им Ронину перед отплытием из Хийяна на поиски Ама-но-мори:
«Пока тебе еще не одолеть Маккона». Но он уже не Ронин. Снова где-то в глубинах его существа взревел Черный Олень, и вместе с этим могучим воплем пришло осознание того, что теперь они с Макконом равны.
Маккон взвыл, и Воин Заката увернулся от мощного удара когтей.
Ударом неимоверной силы он сбил Маккона на землю.
Он молотил по его лицу, а память о Мацу переполняла его, как аромат благовоний, туманной пеленой застилала ему глаза. Он не обращал внимания на приближающиеся к нему лапы даже тогда, когда они сомкнулись у него на горле.
Он продолжал бить Маккона, глядя в зловещие глаза с черными щелями зрачков. Услышав хруст сломанного клюва, он возликовал про себя и ударил еще раз.
Клюв рассыпался на куски, отлетевшие ему в лицо. Горячая кровь Мацу и обрывки ее плоти тошнотворным дождем залили Ронину глаза. Омерзительная, чудовищная голова моталась из стороны в сторону.
Но тут Маккон схватил его когтями за горло и резко сдавил. Воин Заката как раз сделал вдох, и у него в легких было еще достаточно воздуха. Он опять замахнулся и всадил сразу два кулака в рыхлую рану. Вырвав из месива плоти обломок клюва, от которого во все стороны разлетались брызги черной холодной крови, он резанул острым обломанным краем Маккону по глазам. Неровные зубцы рассекли глазные яблоки.
Он почувствовал укол когтей, погрузившихся ему в шею, и наклонился пониже, надавив всем телом и продолжая кромсать тело Маккона обломком его же клюва. Плоть отходила длинными кровоточащими полосками. Когти вонзились глубже. Маккон задергал лапами.
Не обращая внимания на отчаянные попытки чудовища разодрать ему горло, Воин Заката вонзил зазубренный осколок в правый глаз Маккона – вогнал его, словно пику, добравшись до мозга.
Огромное тело дернулось под ним, и вверх брызнула кровь, перемешанная с какими-то розовыми и тускло-желтыми ошметками. Он сглотнул и утер лицо предплечьем, не ослабляя при этом давления.
Маккон содрогнулся в последний раз, изо рта у него хлынула булькающая коричневая жидкость, и лапы отпали от шеи Воина Заката.
Стоя на коленях над телом Маккона, он напоследок еще раз ударил кулаком по его разбитой морде. Потом поднялся и подошел к тому месту, где из трупа второго Маккона, словно сверкающее надгробие, торчал его меч. Вырвав клинок из тела поверженного врага, он вложил его в ножны, развернулся и бросился в реку. Стылая вода сразу же смыла с него запекшуюся грязь. Он нырнул с головой и, отфыркиваясь, вынырнул на поверхность.
Уже собираясь вернуться на свой берег, он сквозь шум битвы услышал крик где-то выше по течению. Снегопад на мгновение ослаб, и до него отчетливо донеслись звуки, прокатившиеся, как по акустическому каналу, по поверхности реки.
Противник прорвал оборонительные порядки. Воин Заката прищурился, вглядываясь в предвечерний сумрак, и увидел развевающиеся знамена над бесчисленным войском, выстроившимся клином, которое выбиралось на берег и растеклось по полю перед высокими стенами Камадо.
Разглядев алую ящерицу на черном поле, он почувствовал, как отчаянно заколотилось сердце, и поплыл вперед, делая длинные, сильные гребки.
* * *
«Что бы ни происходило сейчас ниже по реке, где берег удерживают буджуны, – подумал риккагин Эрант, – здесь мы проигрываем». Он развернул коня, лоснящаяся шкура которого была вся покрыта пеной, кровью и грязью. Въезжая на небольшой подъем, конь наступил на нескольких раненых.
Эрант на мгновение застыл в потрясении, обводя взглядом поле боя, являвшее собой монументальную картину торжества смерти. Столько погибло людей… а ведь прошло-то всего полдня.
Равнина превратилась в шумное море из шевелящейся плоти и перемолотых костей, разлетающейся серой пыли и хлещущей крови. Казалось, самый ландшафт изменился с утра, словно сдвинулись пласты земли: там, где когда-то была необъятная ширь с небольшими перепадами высоты, теперь громоздились холмы – груды тел, кровавая жатва сегодняшней битвы. Ледяная крошка, непрестанно сыплющаяся с хмурого неба, таяла от тепла тел и, смешиваясь с кровью павших бойцов, превращала почву в отвратительную топкую жижу.
Он рубанул приземистого воина, налетевшего на него, и отсек ему руку, державшую оружие. Он резко натянул поводья коня, наступившего на упавшее тело и раздробившего копытами череп нападавшего.
Уже не в первый раз он задумался, а не послать ли гонца к буджунам за помощью. Он видел их великолепную, яростную атаку, когда они взяли в клещи мертвоголовых и буквально стерли их с лица земли. Сейчас они сражались ниже по течению, и он повернулся, высматривая, сколько воинов у него осталось – так мало, что он не может себе позволить послать даже одного гонца. Кроме того, маловероятно, что этот гонец уцелеет, пробираясь по полю битвы. Ему остается одно: держаться здесь до последнего, пока не подоспеет помощь.
«Будь проклят этот риккагин, кем бы он ни был!» – подумал риккагин Эрант. Знамена с алыми ящерицами весь день преследовали его конницу, заставляя его то и дело менять тактику, и все это время численное преимущество противника постепенно сминало его оборону.
Его переполняли бессильный гнев и тягостное ощущение собственной беспомощности, словно он угодил в громадные неподвижные тиски, из которых не может выбраться, не может вывести своих людей.
Риккагин Эрант осознавал свой долг, но теперь он уже понимал, что не в состоянии исполнить его. Сегодня на рассвете он выехал на равнину с одной только мыслью: победить. Теперь же ему казались, что победа ускользает от него, как невидимое солнце, тащившееся раненым драконом по неспокойному небосводу.
Неожиданно волна битвы вынесла к нему Моэру. Она сидела на лошади кого-то из убитых солдат. Пробравшись сквозь грязь и кровавое месиво, она подъехала к нему.
– Слишком долго он меня держит на месте, этот проклятый риккагин с ящерицами! – крикнул ей Эрант. – Моэру, ты не можешь возглавить конницу? Мне нужно пробраться к штандартам этого риккагина и убить его, пока его войска не заняли наши позиции.
Моэру кивнула и, пришпорив залитого кровью скакуна, поскакала к обложенным со всех сторон остаткам конницы риккагина Эранта. В живых не осталось уже ни одного командира.
Окликнув конников, она развернула их плотной дугой и повела во фланговую атаку на приземистых пикинеров. Копыта коней служили им тараном.
С удовлетворением отметив, что она приняла верное решение, риккагин Эрант натянул поводья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77