– Сейчас «Киоку» ведут не течения и не ветры. Какая-то сила из глубины тащит нас вперед, и, пока она нас не оставит, нам придется смириться с тем, что вы сейчас не капитан, а я не штурман.
– Мойши…
– Дружище…
Видимо, разглядев неподдельную боль на лице своего капитана, штурман положил руку ему на плечо.
– Смотрите сами. Думайте головой, не сердцем. Мы бессильны.
Жива она или погибла, утонула в бушующем море или захвачена в плен птицеобразными воинами…. теперь уже не узнать. Словно откуда-то издалека до Ронина донесся зычный голос Мойши:
– За борт, ребята! Бросайте все в море! Приступаем к очистке палуб!
Вытерев о ближайшее бездыханное тело свой окровавленный меч, Ронин вложил его в ножны. Он осторожно прошел по заваленной трупами палубе, поднялся на высокий полуют, вцепился окаменевшими пальцами в кормовой поручень и вперил невидящий взгляд в бурлящую воду. За спиной слышались всплески: «Киоку» освобождалась от мертвецов. Трупы кружились среди темных пенящихся волн и уходили под воду.
Теперь они были уже далеко – эти кошмарные обсидиановые корабли, гибнущие в неестественном шторме, – и Ронину вдруг показалось, что заходящее солнце слегка потускнело, хотя перед его оранжевым ликом не пробежало ни тучки. Он напряг слух и как будто расслышал вдали ни на что не похожий высокий вой, неровный и тонкий, все дальше и дальше, а впрочем, кто она мне… и что мне до нее?..
– Капитан, – окликнул его Мойши.
Ронин спустился по трапу и присоединился к штурману, руководящему уборкой.
«Теперь вы отмщены, друзья. Смерть Фрейдала не вернет тебя к жизни, Сталиг; и тебе, Боррос, легче не станет. И все же… – Он оторвал взгляд от серебрящейся сине-зеленой поверхности моря, чтобы украдкой взглянуть на Мойши. – Он вспомнил, как тот положил ему руку на плечо. Вспомнил тепло, исходившее от широкой ладони. – …И все же себя не обманешь. Следят ли покойные за делами живых, этого мы никогда не узнаем. Но я отомстил, потому что я должен был это сделать. Прежде всего – для себя. И почему-то мне кажется, что они здесь, где-то рядом. Что им пока еще не все равно. Что же, прощайте, друзья. Можете спать спокойно».
Но в глубине души Ронин понимал, что это только начало, и месть еще не свершилась. Ненависть, что пылает в его душе неутоленным огнем, не погаснет, пока он не встретится с Саламандрой. Потому что еще не оплачены все счета. Потому что бледное и прекрасное лицо К'рин все время стоит у него перед глазами – лицо любимой сестры, погибшей от его собственной неведающей руки, – и только кровь его бывшего наставника смоет мучительное воспоминание о той дьявольской ловушке, которую расставил ему этот изощренный охотник. Раненный в самое сердце, но не побежденный, Ронин тогда все же сумел разжать челюсти хитроумного капкана, а теперь надо было придумать, как загнать самого охотника и расплатиться сполна. За все.
С палуб убрали последние трупы. В сражении полегло почти полкоманды, но, как вроде бы между прочим заметил Мойши, «пернатые» потеряли в полтора раза больше. Теперь моряки забрасывали за борт ведра, зачерпывали морскую воду и лили ее на широкие палубы до тех пор, пока по стокам не перестала течь кровь людей и тварей с обсидианового корабля.
Черное неестественное течение, к которому вскоре присоединился и свежий попутный ветер, продолжало гнать «Киоку» почти точно на юг. Поначалу они еще как-то пытались свернуть в сторону, но даже дополнительные брам-стеньги не замедлили их стремительного движения. В конце концов Мойши сказал Ронину, пожав плечами:
– Нам остается одно: запастись терпением и ждать. Стихию нам не побороть.
И Ронин, который давно уже научился склоняться перед неодолимыми и непостижимыми силами, пусть с неохотой, но все-таки согласился со штурманом.
Он еще долго стоял неподвижно, безмолвно взывая к Моэру. Соленый ветер трепал его плащ. Потом Ронин очистил разум от всех посторонних мыслей и приготовился принять ответ.
Молчание. Полное и безысходное.
Почти всю его жизнь смерть была где-то рядом, поблизости. Она всегда забирала у Ронина самых близких, самых дорогих людей. Человек ко всему привыкает… и все же сейчас он никак не желал примириться с уходом Моэру. Ее аромат, ее голос в его сознании – они не хотели ни таять, ни расплываться неуловимыми воспоминаниями, хотя Ронин и понимал, что среди воинов с обсидиановых кораблей ей не выжить. «Пернатые» явно не намеревались брать пленных. Они напали на «Киоку» с единственной целью – перебить всех до единого на борту.
Он наконец оторвался от перил.
Самое лучшее – если бурлящее черное море забрало ее к себе.
Дни и ночи тянулись мучительно медленно или же пролетали почти незаметно – это зависело от настроения. Ронин вообще перестал заходить к себе в каюту. Теплыми ночами при свете мерцающих звезд он мерил шагами палубу, и тяжелая поступь его сапог не давала заснуть матросам в кубрике.
Днем он обычно спал, укрывшись за бизань-мачтой, пока тени от облаков и искрящийся солнечный свет медленно проплывали над ним. Иногда он вообще не ложился. В такие дни Ронин либо часами точил свой меч, либо забирался на ванты и долго всматривался в ровный горизонт. Пил он немного, ел еще меньше и не слушал Мойши, который из кожи вон лез, чтобы разговорить его.
Постепенно вода становилась прозрачнее и зеленее, а сразу после заката она отливала размытым свечением. Солнце днем припекало, ночи стали заметно теплее.
Все чаще им попадались стаи летучих рыб. Они выпрыгивали из воды, сверкая серебристыми спинами. Чаще всего они появлялись по утрам или по вечерам. Мойши сказал, что это – хороший знак. Ронин, однако, не обратил на него внимания, погруженный в свои темные, потаенные мысли.
Ровно через семь дней после первого появления летучих рыб примерно в полулиге по правому борту показался странный столб воды. Точно дрожащий, сверкающий мост, на поверхность всплыла громадная иссиня-черная туша, отличающаяся при всей своей кажущейся неуклюжести неким своеобразным изяществом. Ее здоровенный хвост взвился в воздух и завис там, трепыхаясь. Время как будто застыло. А потом море сомкнулось над этим загадочным существом, и оно скрылось из виду, взметнув серебристую водную пыль.
В тот же день они увидели птицу – первую птицу с тех пор, как «Киоку» вышла из Хийяна, города-порта на западном побережье континента человека, – первую птицу за девяносто дней. Это была довольно крупная чайка с белыми и пурпурно-серыми крыльями. Она дважды облетела вокруг брам-стеньги на грот-мачте, заложила крутой вираж и улетела на восток.
Мойши велел рулевому держать курс по ней.
Влажная темная ночь. Бегущие в небе тучи закрыли месяц и звезды. Непроглядная тьма. Впередсмотрящие не заметили ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77