…Наряду с таким взглядом на видения в образе животных существовало представление о являющемся ясновидящим или в снах животном-защитнике или друге, отразившееся в поверьях, связанных с душой и духами, бытовавших в дохристианские времена среди лопарей и многих других финно-угорских народов Северной Европы и Азии. В XVII веке Форбус в своем труде, посвященном лопарям и их верованиям, упоминает о Nemo-qvelle, передаваемом ребенку при рождении его отцом и полученном им в свое время от его отца:
«…и вместе с именем ребенок также получает Nemo-qvelle, которое часто проявляет себя и идет перед ним вблизи озер и морей».
Это слово происходит от саамского Namma-Guelle, означающего «рыбье имя», и его дают ребенку, чтобы оно защищало его от злых сил на протяжении всей жизни. Упоминание озер и морей подразумевает рыбу, которую можно увидеть в воде, но лопари также верили и в духов животных, обитающих в воде. Но, как говорится в миссионерских записях 1726 года, вера в таких духов была распространена не у всех саами, а лишь у незначительной их части, у тех, что жили на востоке. У других северных народов были иные названия сопровождающих духов: у остяков (хантов) это jepil, дух, будто бы возникающий в виде тени; у вогулов и зырян (коми) — urt или ort, якобы живший вместе с человеком, которого он охраняет; у лопарей был kadz, и считалось, что каждая семья, хотя и не обязательно каждый ее член, имеет такого духа. А норвежские лопари верили, что охраняющий дух подчиняется noidi, или шаману, и может принимать облик животного, рыбы или птицы. Здесь мы подошли к тому, что связано с понятием fylgja в сагах. Есть предположение, что оно имеет отношение к слову Onfulga, означающему тонкое покрытие или оболочку, и могло применяться для обозначения плаценты, как в современном исландском. Слово ham на некоторых норвежских диалектах тоже может использоваться как для обозначения плаценты, так и кожи. Основное же значение слова fylgja — «следовать», и, каков бы ни был его первоначальный смысл, это понятие, нет сомнений, укрепляло представление о существовании у человека духа, который следует за своим владельцем, куда бы он ни направлялся.
Шаманское устное наследие у саами и других финно-угорских народов содержит множество историй, в которых оберегающие духи шаманов сражаются под видом животных. У лопарей это обычно олени, но могут быть и быки, киты, рыбы и разные другие существа, причем трудно понять, духи ли это самих шаманов, отправившиеся в иной мир в то время, как их тела остались лежать в коме, или же это духи, которым они покровительствуют. Эпизод с медведем в «Саге о Хрольве», бившемся на поле боя в то время, как Бодвар сидел в своей палатке, представляет собой пример такого «животного»-духа. Считалось, что этих духов можно использовать для того, чтобы причинить кому-то вред, и говорят, что русские лопари (группа саамов) до сих пор верят, будто злой noidi может принимать обличья медведя, волка, змеи или хищной птицы и отправляться за указанными ему жертвами.
…Самые впечатляющие истории, несомненно, связаны с превращениями в диких животных. В некоторых из них люди обращаются в диких свиней, но эти эпизоды имеют иной характер, чем эпизоды с превращениями в волков и медведей. Зверь очень сильный и довольно свирепый, кабан всегда ассоциировался с противоборством, со схваткой, и его изображение носили на шлемах, ножнах и мечах, а у германцев и скандинавов было принято боевое построение, из-за его конусовидной формы именуемое «свиньей» или «кабаньей головой», с передней частью, называемой «рыло», где находились два лучших воина, возглавлявших атаку. В сказаниях к превращениям в борова или свинью прибегают как к средству, чтобы вызвать отвращение у врагов и избежать их нападения, как, например, в рассказе о колдуне, который стоял в образе борова на страже и с приближением врагов разбудил находившихся в доме людей…
Полагаю, следует отметить, что не существует преданий или сказок, в которых бы люди превращались в лошадей. Локи (в скандинавской мифологии бог, который иногда вступает во враждебные отношения с другими богами, насмехается над ними, проявляя свой злокозненный характер, хитрость и коварство. — Ред.) обращался в кобылу, но предположить, что такой-то человек может последовать этому примеру, значило смертельно оскорбить его. Это было бы равносильно предположению, что этот человек способен на какие-то недостойные, отвратительные действия. Подобное оскорбление можно было нанести лишь возведением для этого человека позорного столба с деревянной лошадиной головой наверху — такой столб ставили, когда хотели призвать позор и несчастья на голову какого-либо злодея, для чего на лошадиной голове вырезали соответствующие руны. Мотивы этого обычая слишком сложные, чтобы их здесь рассматривать, и, хотя они имеют отношение к связанной с животными магии, они уведут нас в сторону от обсуждения непосредственно превращений.
Создается впечатление, что, как правило, эпизоды с превращениями в сагах рассказывались не «взаправду», хотя события, на фоне которых они якобы происходили, вполне возможно, имели место. Эти эпизоды служат художественным целям, внося в саги элемент фантазии, разжигая воображение слушателя и вызывая у него смех или страх, в зависимости от желания рассказчика. Но своими корнями, конечно, они уходят в народные предания. Вернер, рассуждая на тему возникновения у германцев личных имен, идущих от названий птиц и животных, приводит на этот счет две противоположные гипотезы: согласно первой, эти имена должны были приносить удачу, если судить по особым качествам носящих их зверей, а по второй — их давали из-за того, что эти имена часто встречаются в героической поэзии. Не может быть так, говорит он, чтобы обе теории оказались верными, но я, со своей стороны, не вижу, почему бы и нет. Очевидно, давность традиции использования в поэзии имен, связанных с животными, помогает выделить те особые качества, которые связывались с тем или иным зверем или птицей и которые, как считалось, были необходимы бойцу, и, давая их, надеялись придать будущему воину дополнительную силу, привлечь к нему удачу.
Корни воинского эпоса, а также охотничьей магии покоятся в очень далеком прошлом германцев, и вдохновляющим фактором на создание лучших историй с превращениями были дикие звери, обитавшие на севере Германии и в Скандинавии, а широкое распространение представления о духе-защитнике, существовавшее у финно-угорских народов, а также у многих других, должно было способствовать и распространению народных сказаний о людях, принимающих звериный облик. Выражениям, имеющим метафорический смысл, вероятно, давали в повествованиях буквальное толкование, а наивные верования, облекаемые в художественную форму, могли использоваться умелыми рассказчиками для выражения каких-то глубоких мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123