В пространстве металось недоумение, нервный смешок и нарастало напряжение. Только звездное небо оставалось невозмутимо спокойным, а Мастер невозмутимо веселым.
– Вы принесли весть? Мы просто не слышим? – Прозвучал робкий полувопрос из дальнего угла комнаты.
Ангел уже готовый шагнуть в пляшущее, смертельно-животворящее море огня, в последнее мгновение все-таки пожалел нас и обернулся. И каждый, кто видел это, навсегда запомнил взгляд, проникший именно в его душу.
В это же время на острове, посреди одного из самых благосклонных к человечеству морей, на открытой веранде небольшой виллы, на холме земли столь древней, что историки уже давно молчаливо прекратили выяснять, когда же началась здесь жизнь человеческая, одетый в изумрудный, в тон моря балахон, перед мольбертом стоял художник. Одежда предавала ему вид несколько романтический, седые кудри легко трепал сухой горячий ветер с гор, пахнущий всем, чем только может пахнуть ветер в месте, где растут мандарины, бананы, гранаты, цветут бугенвилии и пасутся козы.
Картина на мольберте была только что закончена.

Часть вторая
Какая красивая женщина! Чуть тронутая солнцем кожа, прекрасная линия плеч, открытое, с удивительным изгибом губ и неожиданно серьезным и глубоким взглядом зеленых глаз, лицо. Нет, дело не в этом. Цельная, сильная, как безупречно взятый аккорд, как чистый открытый звук.
Какая женщина!
Она увидела и узнала Птицу Певчую в толпе встречающих сразу, как будто та стояла одна на пустынном берегу.
– Здравствуй, зачем приехала?
– Ну, дела! – не в силах соблюдать хоть какие-то приличия она опустилась на ближайший стул и разразилась почти истерическим хохотом.
– Девочки, все в мире, конечно, повторяется, но не до такой же степени.
Мороз был адский. Она шла по пустынной улице совершенно незнакомого городка, пытаясь разглядеть в темноте таблички на домах, время от времени ей навстречу попадались тихие закутанные люди с бидонами, расспрашивать их о чем-либо не хотелось. Недостроенный дом темной громадой возвышался в конце улицы: «Похоже, что сюда». Она с опаской пробралась по строительным сходням и, освещая путь зажигалкой, поплелась на седьмой этаж. Запах плова. Кому еще так везло с путеводной нитью!
Дверь открылась. В дверях стояла молодая женщина: «Зачем приехала?»
Она уверенно шагнула через порог.
– Успела? – раздалось из глубины квартиры.
– Если пустишь, значит успела.
– Проходи, проходи, – он появился на пороге кухни, как всегда неожиданно большой, домашний. – Девочки, потом будете отношения выяснять, давай сначала кормить человека с дороги.
– На картину посмотреть. Тебя разве не предупредили? Говорят, здесь написана единственная в своем роде картина.

***
Они ехали вдоль берега моря, не спеша, иногда перебрасываясь вежливыми фразами о красоте этих мест, природе, погоде.
Да и куда было спешить. Так многое произошло, так многое могло произойти.
Мир чудесного не терпит суеты.
С трудом вскарабкавшись на крутую гору, машина остановилась у ворот небольшой виллы.
– Двери открыты, еда на столе, все, что понадобится, найдешь, не маленькая. Я буду часа через три.
Она резко развернула машину, и та мгновенно исчезла за изгибом горы.
«Так, значит».

***
Они смотрели в упор, не мигая, не отводя взгляда ни на мгновение. Они не о чем не спрашивали и ничего не ждали. Чистый взгляд – ни зова, ни обещания. Тайна холодна, у тайны нет определений. Ею нельзя овладеть, к ней можно приобщиться… и замолчать.
Пространство вибрировало, переливалось разноцветьем, плотный мир растворился и исчез. Ровный золотистый свет расширился и вобрал ее в себя. Она растерянно оглядывалась, почти ослепленная, что-то мягко развернуло ее от света, и она увидела.
Хаос и порядок, начало и конец, ад и рай, – все эти слабые попытки людей описать, передать все, что она увидела, мелькнули перед ней и исчезли, где-то внутри метались воспоминания о возможности ужаснуться, восхититься, поставить преграду между собой и этим видением…, но не чем было.
Все привычное растворилось и сгорело в золотистом свете. Чистый взгляд – ни радости, ни горя, ни любви.
Порыв ветра с моря взметнул шторы на окнах, раздался звон разбитого о мрамор веранды стакана, телефонный звонок и обрывки разговора.
Видение исчезло, мир уплотнился и… стал таким как прежде?
С огромной картины на белой стене на нее смотрели семь женщин, семь полуобнаженных женских фигур, таких разных, таких узнаваемо-незнакомых. Фон картины сверкал всеми оттенками золота и казался написанным не красками, а светом.
– Ты хочешь сказать, что мы такие же?
– Когда я хочу сказать, я говорю, а это, если ты, конечно, обратила внимание, картина.
– Как же теперь с этим жить?
– Попробуй для начала помнить.

***
Птица Певчая, вся порыв и дрожание натянутой струны, возникла в дверях:
– Мастер звонил, и сказал, что ты можешь остаться до его приезда. Он говорит, что ты не помешаешь.
– Наконец-то. Завтра я увижу их всех.
– Смотри, как бы они тебя не «увидели».
Они съезжались весь следующий день. Большими или меньшими компаниями, прилетая разными рейсами, из разных городов. Все как обычно. Более или менее искренние объятия, более или менее теплые приветствия.
– Здравствуй дорогая! Как хорошо выглядишь.
– Выбрались все-таки, какие молодцы!
– Нет, Мастер приедет потом. Не знаю. Да найдем что делать. Море теплое, солнце светит. Сад одичал.
Она сидела в тени на веранде виллы рядом с домом Мастера. Иногда, среди вновь приехавших мелькали уже знакомые лица: небрежно – удивленное – «Ты здесь?» – Сказочницы. Веселый, узнающий взгляд Поэта. В одной из компаний она с удивлением узнала того, кто всегда был рядом с Мастером. Он был оживлен, дружелюбен и как всегда неколебимо спокоен. Она неконтролируемо долго задержала на нем взгляд, он обернулся, что-то мелькнуло в пространстве, и тут же исчезло. Показалось?
К концу дня на вилле, где ее поселили, собралось еще восемь женщин. Птица Певчая коротко представила ее всем, сообщила, что она здесь на вольных правах, может во всем участвовать или не участвовать ни в чем, и на нее тут же перестали обращать внимание.
– Тоже мне: своя – среди чужих, чужая – среди своих.
– Держись. Никто не говорил, что будет просто.
– А что? Кто-то жалуется?

***
Очень раннее утро началось с голоса Птицы Певчей. Она сновала по дому Мастера, то, появляясь на веранде, то, исчезая в саду. Это не была какая-то определенная песня, казалось, ее голосом поет, дом, сад, все к чему она прикасается, занимаясь обычными утренними делами старательной хозяйки дома.
– Утро доброе! Я вчера была не очень внимательна, извини, я всегда волнуюсь перед большим съездом, а тут еще ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26