Лодка вибрировала.
– Чистого бензинчика бы сейчас в цилиндр, сразу схватит, – шептал Феникс.
Сашка молчал.
Весло с треском лопнуло, и в тот же миг застучал мотор.
Несколько минут лодка вибрировала на месте и, наконец медленно пошла от завала.
– Силен ты, однако, – удивился Феникс. – Прошлый год шесть человек под завал угодили. Неделю его разбирали, чтобы, выходит, трупы извлечь.
Сашка молчал. На месте Феникса маячило только зыбкое пятно, из которого летели трескучие, полные радости от пережитого страха слова.
– А еще в позапрошлом, значит, году был такой случай…
– Дерьмо ты, – перебил Сашка. – Никогда ты не возникал из пепла. Ты так и родился в пепле, дерьмо собачье.
Стучал движок, мелкая злая волна била о борт лодки. Надвинув капюшон штормовки на брови, Сашка сидел, зажмурив глаза. Лицо его было мертвенно-бледным.
Берег стал ниже, и все реже стояли низкорослые, искривленные морозом и ветром деревья. Тундра вгрызалась в них.
У ЭВЕНКИЙСКОГО ЧУМА
Шаваносов и незнакомец вышли на тундровую равнину. Невдалеке маячили сглаженные горы.
– Не в этих ли горах наша цель, Шаваносов? Шаваносов молчал.
– Не бойтесь. Маршрут к вашей птичке умрет в моем сердце.
– Гуси! – показал Шаваносов.
Низко над тундрой, вытянувшись косяком, тяжко летела гусиная стая. Незнакомец вскинул винчестер, повел стволом. Грохнул выстрел. Один гусь сломался в полете и, кувыркаясь, упал на землю.
– Вот и ужин, – весело сказал незнакомец.
На близком бугре возникла человеческая фигурка.
Вскоре они сидели у эвенкийского чума. Эвенкийка кормила грудью младенца, мальчик лет семи не спускал с них глаз, а старый худой эвенк говорил о дороге:
– Не надо туда ходить, – эвенк махнул рукой на дальний хребет. – Его зовут Крайний Камень. Дальше шибко худое место. Озер много, рыбы много, ягеля для оленя много – ходить нельзя.
– Почему?
– Шибко опасно. Сверху трава, внизу лед. Во льду эти… Выкрутило водой. Сверху трава. Стенки гладкие. Олень провалился – пропал. Человек, если один, тоже пропал.
– Встречал такие места, – сказал незнакомец. – Явление термокарста.
– Озера, – как во сне пробормотал Шаваносов. – Равнина… множество птицы…
Парнишка возбужденно поглядывал на Шаваносова и на отца.
– Маленько кочуем здесь, потом в Сексурдах, – рассказывал старый эвенк. – Там наше стойбище.
Шаваносов вынул обтрепанный дневник и принялся писать, положив его на колено.
– Заботитесь о потомках? – усмехнулся незнакомец.
ГИДРОГРАФЫ
Деревянная причальная стенка была выстроена на берегу. Наверху, на обрыве, маячили темные северные избы. Вонзалась в бледное небо мачта радиостанции.
У причальной стенки стояло несколько обшарпанных катеров.
– Прибыли! – хрипло сказал Васька Феникс.
Он вылез из лодки, кинул на песок небольшой якорь, ткнул его сапогом.
Сашка Ивакин отошел к причалу. Сел. Закурил. Из-за берегового мыса вышло небольшое белоснежное судно. Остановилось поодаль от берега. Загремел якорь. Шлюпка отвалилась от судна.
…В шлюпке было трое парней. Они причалили лодку, выпрыгнули на берег и ушли в путаницу домов. Белоснежное, низко сидящее судно маячило на окрашенной закатом воде как мечта.
Ребята вернулись со звякающими и булькающими рюкзаками. Сашка подошел к ним:
– Что за судно, ребята?
– Гидрографы. Картируем отмели, – сказал хрупкий, совсем юный парнишка. Он был молод, белокур, красив какой-то девичьей красотой и оттого, видно, старался говорить тоном бывалого волка.
– А куда вы сейчас?
– На восток. – Высокий, похожий на эстонца парень доброжелательно смотрел на Сашку, низенький бородач укладывал рюкзаки.
– Меня не возьмете?
Бородач разогнулся, хмуро глянул на Сашку:
– Анекдоты можешь травить?
– Нет.
– Коку помочь, гальюн драить?
– Попробую.
– Несерьезный ты бич. – Бородач сплюнул. Они начали сталкивать шлюпку.
– Надо, ребята. Я не бич. Мне надо быть на востоке.
– Сказано, что нельзя, – ответил жестокий юнец. Бородач оценивающе глянул на Сашку.
– «Надо» – слово серьезное, – сказал он, помолчав. – Садись, если «надо»!
Высокий эстонец ободряюще кивнул головой и улыбнулся, показав прекрасные зубы.
В тихом моторном рокоте, в безоблачном солнце по гладкой воде медленно двигалось гидрографическое судно.
В рубке крутился самописец эхолота, вычерчивая прямую линию, и человек возле эхолота, прищурившись, сосал папиросу, косил взгляд на бумажную ленту и мурлыкал привязавшуюся с утра песенку:
…Мы люди моря. Живем на суше.
Нам делать нечего, мы ходим,
бьем баклуши…
С высоты птичьего полета можно было видеть, как судно, пройдя короткое расстояние, описывало кривую, и снова двигалось параллельным галсом, и снова разворачивалось, и снова шло параллельно… Как будто настойчивый упрямец разыскивал оброненную на морское дно небольшую вещицу.
В тесном кубрике с двухъярусными койками было трое. Один после вахты спал, укрывшись по самый нос байковым одеялом, другой читал толстую книгу, а Сашка Ивакин смотрел в потолок и кусал губы.
– Собеседник ты, Саша, изумительный. Как эта книга, – парень повернулся к Сашке и показал обложку «Пятизначные математические таблицы», Б. И. Сегал, К. А. Семендяев.
Сашка молчал.
– И это человек, пользующийся прославленным гидрографическим гостеприимством. Бесплатным проездом… к… месту следования. Ты, случаем, не младенца зарезал?
– Нет, – ответил Сашка.
– И всесоюзный розыск на тебя не объявлен? Или ты сам майор Пронин?
– Тоска, – сказал Сашка. – Третьи сутки на одном месте. Третьи сутки одну и ту же сопку видать. На сколько мы за месяц уплывем?
– Миль двести пройдем. Работа.
– Я понимаю.
– Ты, Саня, плохой человек. Спешишь куда-то. Мозгу точишь. А был бы ты тунеядец. Бродячие тунеядцы, понимаешь, для компании хороши. Анекдот тебе свежий. Пример из собственной жизни. Ужасный случай, который видел своими глазами. От нашей работы обалдеть можно.
– Можно, – согласился Сашка.
Парень глянул на часы, спрыгнул на пол. Посмотрел на спящего, натянул одеяло на его босые ступни, взял с полки мичманку, надел, поправил набекрень и вышел.
Сашка следом за ним поднялся на палубу. Дремотное, как будто никем не управляемое судно двигалось по гладкой воде. С севера, с океана, шли длинные пологие валы.
– Штормит где-то, – сказал парень. – А у нас курорт.
Из-за рубки доносилось бренчание гитары. Сашка обошел рубку. Лицом к заходящему солнцу прямо на палубе сидел бородач в полярной куртке, натянутой на голое тело. Он тихо бренчал на гитаре и пел, мурлыкая для самого себя, для этой тихой минуты жизни.
Увидев Сашку, парень прихлопнул струны ладонью. Приземистый, чернобородый, он напомнил жюль-верновского доктора Сэллинджера.
– Слушай, – сказал парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Чистого бензинчика бы сейчас в цилиндр, сразу схватит, – шептал Феникс.
Сашка молчал.
Весло с треском лопнуло, и в тот же миг застучал мотор.
Несколько минут лодка вибрировала на месте и, наконец медленно пошла от завала.
– Силен ты, однако, – удивился Феникс. – Прошлый год шесть человек под завал угодили. Неделю его разбирали, чтобы, выходит, трупы извлечь.
Сашка молчал. На месте Феникса маячило только зыбкое пятно, из которого летели трескучие, полные радости от пережитого страха слова.
– А еще в позапрошлом, значит, году был такой случай…
– Дерьмо ты, – перебил Сашка. – Никогда ты не возникал из пепла. Ты так и родился в пепле, дерьмо собачье.
Стучал движок, мелкая злая волна била о борт лодки. Надвинув капюшон штормовки на брови, Сашка сидел, зажмурив глаза. Лицо его было мертвенно-бледным.
Берег стал ниже, и все реже стояли низкорослые, искривленные морозом и ветром деревья. Тундра вгрызалась в них.
У ЭВЕНКИЙСКОГО ЧУМА
Шаваносов и незнакомец вышли на тундровую равнину. Невдалеке маячили сглаженные горы.
– Не в этих ли горах наша цель, Шаваносов? Шаваносов молчал.
– Не бойтесь. Маршрут к вашей птичке умрет в моем сердце.
– Гуси! – показал Шаваносов.
Низко над тундрой, вытянувшись косяком, тяжко летела гусиная стая. Незнакомец вскинул винчестер, повел стволом. Грохнул выстрел. Один гусь сломался в полете и, кувыркаясь, упал на землю.
– Вот и ужин, – весело сказал незнакомец.
На близком бугре возникла человеческая фигурка.
Вскоре они сидели у эвенкийского чума. Эвенкийка кормила грудью младенца, мальчик лет семи не спускал с них глаз, а старый худой эвенк говорил о дороге:
– Не надо туда ходить, – эвенк махнул рукой на дальний хребет. – Его зовут Крайний Камень. Дальше шибко худое место. Озер много, рыбы много, ягеля для оленя много – ходить нельзя.
– Почему?
– Шибко опасно. Сверху трава, внизу лед. Во льду эти… Выкрутило водой. Сверху трава. Стенки гладкие. Олень провалился – пропал. Человек, если один, тоже пропал.
– Встречал такие места, – сказал незнакомец. – Явление термокарста.
– Озера, – как во сне пробормотал Шаваносов. – Равнина… множество птицы…
Парнишка возбужденно поглядывал на Шаваносова и на отца.
– Маленько кочуем здесь, потом в Сексурдах, – рассказывал старый эвенк. – Там наше стойбище.
Шаваносов вынул обтрепанный дневник и принялся писать, положив его на колено.
– Заботитесь о потомках? – усмехнулся незнакомец.
ГИДРОГРАФЫ
Деревянная причальная стенка была выстроена на берегу. Наверху, на обрыве, маячили темные северные избы. Вонзалась в бледное небо мачта радиостанции.
У причальной стенки стояло несколько обшарпанных катеров.
– Прибыли! – хрипло сказал Васька Феникс.
Он вылез из лодки, кинул на песок небольшой якорь, ткнул его сапогом.
Сашка Ивакин отошел к причалу. Сел. Закурил. Из-за берегового мыса вышло небольшое белоснежное судно. Остановилось поодаль от берега. Загремел якорь. Шлюпка отвалилась от судна.
…В шлюпке было трое парней. Они причалили лодку, выпрыгнули на берег и ушли в путаницу домов. Белоснежное, низко сидящее судно маячило на окрашенной закатом воде как мечта.
Ребята вернулись со звякающими и булькающими рюкзаками. Сашка подошел к ним:
– Что за судно, ребята?
– Гидрографы. Картируем отмели, – сказал хрупкий, совсем юный парнишка. Он был молод, белокур, красив какой-то девичьей красотой и оттого, видно, старался говорить тоном бывалого волка.
– А куда вы сейчас?
– На восток. – Высокий, похожий на эстонца парень доброжелательно смотрел на Сашку, низенький бородач укладывал рюкзаки.
– Меня не возьмете?
Бородач разогнулся, хмуро глянул на Сашку:
– Анекдоты можешь травить?
– Нет.
– Коку помочь, гальюн драить?
– Попробую.
– Несерьезный ты бич. – Бородач сплюнул. Они начали сталкивать шлюпку.
– Надо, ребята. Я не бич. Мне надо быть на востоке.
– Сказано, что нельзя, – ответил жестокий юнец. Бородач оценивающе глянул на Сашку.
– «Надо» – слово серьезное, – сказал он, помолчав. – Садись, если «надо»!
Высокий эстонец ободряюще кивнул головой и улыбнулся, показав прекрасные зубы.
В тихом моторном рокоте, в безоблачном солнце по гладкой воде медленно двигалось гидрографическое судно.
В рубке крутился самописец эхолота, вычерчивая прямую линию, и человек возле эхолота, прищурившись, сосал папиросу, косил взгляд на бумажную ленту и мурлыкал привязавшуюся с утра песенку:
…Мы люди моря. Живем на суше.
Нам делать нечего, мы ходим,
бьем баклуши…
С высоты птичьего полета можно было видеть, как судно, пройдя короткое расстояние, описывало кривую, и снова двигалось параллельным галсом, и снова разворачивалось, и снова шло параллельно… Как будто настойчивый упрямец разыскивал оброненную на морское дно небольшую вещицу.
В тесном кубрике с двухъярусными койками было трое. Один после вахты спал, укрывшись по самый нос байковым одеялом, другой читал толстую книгу, а Сашка Ивакин смотрел в потолок и кусал губы.
– Собеседник ты, Саша, изумительный. Как эта книга, – парень повернулся к Сашке и показал обложку «Пятизначные математические таблицы», Б. И. Сегал, К. А. Семендяев.
Сашка молчал.
– И это человек, пользующийся прославленным гидрографическим гостеприимством. Бесплатным проездом… к… месту следования. Ты, случаем, не младенца зарезал?
– Нет, – ответил Сашка.
– И всесоюзный розыск на тебя не объявлен? Или ты сам майор Пронин?
– Тоска, – сказал Сашка. – Третьи сутки на одном месте. Третьи сутки одну и ту же сопку видать. На сколько мы за месяц уплывем?
– Миль двести пройдем. Работа.
– Я понимаю.
– Ты, Саня, плохой человек. Спешишь куда-то. Мозгу точишь. А был бы ты тунеядец. Бродячие тунеядцы, понимаешь, для компании хороши. Анекдот тебе свежий. Пример из собственной жизни. Ужасный случай, который видел своими глазами. От нашей работы обалдеть можно.
– Можно, – согласился Сашка.
Парень глянул на часы, спрыгнул на пол. Посмотрел на спящего, натянул одеяло на его босые ступни, взял с полки мичманку, надел, поправил набекрень и вышел.
Сашка следом за ним поднялся на палубу. Дремотное, как будто никем не управляемое судно двигалось по гладкой воде. С севера, с океана, шли длинные пологие валы.
– Штормит где-то, – сказал парень. – А у нас курорт.
Из-за рубки доносилось бренчание гитары. Сашка обошел рубку. Лицом к заходящему солнцу прямо на палубе сидел бородач в полярной куртке, натянутой на голое тело. Он тихо бренчал на гитаре и пел, мурлыкая для самого себя, для этой тихой минуты жизни.
Увидев Сашку, парень прихлопнул струны ладонью. Приземистый, чернобородый, он напомнил жюль-верновского доктора Сэллинджера.
– Слушай, – сказал парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27