В своем неудержимом восторженном стремлении вперед, он был чужим ей, еще более прекрасным и любимым, но чужим, рвущимся от нее в мир, где ей не могло быть места, в ней крепла какая-то одержимая фанатическая уверенность, что если он уедет сейчас – это навсегда, если останется с ней – тоже навсегда.
Три дня они вели этот бесконечный спор, три дня все понимающие бабушки молились, плакали и пили валерьянку. Все были измучены до предела.
Стемнело уже давно, и все ощутимее тянуло холодом от воды. Он одел на Олю свой свитер поверх вязаной кофточки и теперь зяб в тонкой тенниске, а может, это был нервный озноб. Болела голова. Ольга уже даже не плакала, а только всхлипывала, по-детски сотрясаясь всем тельцем. Впервые он почувствовал кроме безумной жалости к ней еще и раздражение. «Господи милосердный, придет ли конец моим мучениям», – говорила обычно бабушка, страдая тяжелыми приступами мигрени. Он повторил сейчас эту фразу про себя слово в слово…
– Пойдем домой, – он поднялся с сырых досок старого, полуистлевшего причала и легко потянул девушку за стянутый на затылке хвостик, – завтра наступит утро и ты поймешь…
Она не дала ему договорить, вырываясь, резко дернула головой, вскочила и, близко глядя на него снизу вверх, закричала громко, каким-то не своим визгливым голосом:
– Нет, я не хочу завтра, я не доживу до завтра… Как ты не видишь, как ты можешь быть таким жестоким… Я же не смогу без тебя жить, не смогу жить, понимаешь ты. – Она захлебнулась рыданиями, схватила его за руки повыше локтей и начала трясти, больно царапая кожу остренькими ноготками. – Я же прошу тебя, умоляю, хочешь, я стану перед тобой на колени, хочешь, я буду за тобой ползти на коленях по улицам… Скажи, скажи, что мне сделать, чтобы ты остался?
– Олька, пожалуйста, перестань, – он пытался оторвать ее руки, но она еще больнее впивалась в него, – Оля, ты делаешь мне больно, слышишь, мне больно.
– Больно? А мне, как ты мне делаешь больно? Я, я… я не буду больше жить, я утоплюсь сейчас, вот что, я утоплюсь на твоих глазах.
– Топись, – он наконец оторвал ее от себя, – топись, если ты ничего не хочешь слушать. Ты сумасшедшая, вот ты кто. Сумасшедшая. – Он повернулся и быстро пошел с причала.
Его бил озноб и болели ссадины от ее ногтей. Он словно продолжал видеть перед собой ее лицо, распухшее, с мокрыми глазами и мокрым носом, некрасиво кривящиеся мокрые губы. Он первый раз в жизни видел так близко потерявшую над собой контроль, кричащую и плачущую женщину, и это зрелище было ему противно. Сзади раздался всплеск воды. «Ничего, охладись», – зло подумал он и, неловко ступая по сырой гальке старого пляжа, пошел прочь.
Пляж этот действительно был старым, заброшенным – раньше здесь была тихая бухта, с чистой и относительно теплой водой и слабым течением, но озеро мелело, кромка воды все отступала от берега, и уходящий некогда в бесконечную водную гладь причал теперь стоял на мелководье, возле самого дальнего его края глубина едва достигала метра. На старый пляж уже давно никто не ездил купаться, днем в жаркую погоду здесь безбоязненно плескались дети, вечерами жгли костры подростки и уединялись влюбленные пары.
Он дошел до трамвайной остановки, постепенно замедляя шаг, ожидая и не желая одновременно того, чтобы она догнала его и все началось сначала. Он уже решил, что не будет с ней ни о чем сейчас говорить, проводит домой, и все. Он понятия не имел, что будет делать и как себя вести завтра, но это и следует решать завтра, сейчас он хотел только поскорей добраться домой, согреться, смазать чем-нибудь царапины, чтоб не болели, поужинать и лечь спать.
Трамвая ждать пришлось довольно долго. Он пришел, громыхая особенно уныло, почти пустой, продуваемый ветром, грязный. Некоторое время он раздумывал, зябко переступая с ноги на ногу у распахнутой двери-гармошки, но усталость, раздражение, голод и холод были очень сильны – он запрыгнул в вагон, однако стоял у дверей, вглядываясь в темноту. Когда трамвай уже тронулся и двери, противно лязгнув, поползли навстречу друг другу, из темноты метнулась чья-то фигура и неуклюже запрыгнула на подножку. Но это была не Ольга.
Это был Лазарь – так все называли этого довольно смазливого, но жутко закомплексованного и оттого заносчивого и конфликтного парня, сына одинокой и какой-то затравленной преподавательницы географии. Он учился с Ольгой в одном классе, и однажды она показала его записку, написанную в довольно ироничном стиле и довольно складно. В ней Лазарь предлагал Ольге встретиться в модном кафе. Ольга смеялась и одновременно немного гордилась его вниманием. Несмотря на скверный характер, Лазарь многим девочкам нравился. Записка не затронула его никак: Лазаря он не принимал всерьез и даже не помнил, как его зовут, хотя в общем-то не любил кличек и редко пользовался ими, общаясь с людьми. Конечно, она ни в какое кафе с Лазарем не пошла, и он забыл об этой истории, почти сразу.
Они поздоровались, и Лазарь остался стоять рядом с ним, как-то странно глядя мимо него и дергая губами, то ли посмеиваясь, то ли гримасничая.
– Ты чего? – У него получилось довольно грубо, но Лазарь, похоже, этого не заметил. Он опять как-то странно то ли всхлипнул, то ли хихикнул и мотнул головой.
– Ничего. Сурово ты с ней, старик.
– Подслушивал? – В этот момент он был настолько разбит и измучен, что не нашлось даже сил как следует взбеситься. Драться он не любил, но, как ни странно, умел, получалось как-то само собой, то ли от гордости, то ли от упрямства, но довольно убедительно для противника. Отделать Лазаря следовало немедленно, но он только угрожающе повернулся к нему и смотрел в упор, с высоты своего приличного роста. С Лазарем к тому же явно что-то происходило, он словно не мог совладать со своим лицом – по нему пробегали быстрые гримасы, но думать на эту тему совсем не было сил.
– Просто услышал, обходя окрестности. Леди, я извиняюсь, орала как резаная.
– Ты, подонок, тля болотная. – Он как-то вдруг взял Лазаря за лицо, практически накрыв его ладонью. Трамвай в этот момент подошел к остановке, двери, жалобно поскрипывая, разъехались в стороны. Он даже не толкнул, а лишь слегка надавил рукой, голова противника послушно подалась назад, увлекая за собой тело. Лазарь медленно падал со ступенек, откидываясь назад, пока не опрокинулся на мостовую, запрокинув голову и безвольно раскинув руки в стороны. Он и не пытался сопротивляться.
Тело Ольги нашли ранним утром следующего дня там же, где она прыгнула в воду, – у причала, на глубине семьдесят сантиметров в воде валялась ржавая металлическая скоба, некогда стягивающая бревна, поддерживающие дощатый настил, на голове у девушки была глубокая рана, а вода вокруг густо окрасилась кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Три дня они вели этот бесконечный спор, три дня все понимающие бабушки молились, плакали и пили валерьянку. Все были измучены до предела.
Стемнело уже давно, и все ощутимее тянуло холодом от воды. Он одел на Олю свой свитер поверх вязаной кофточки и теперь зяб в тонкой тенниске, а может, это был нервный озноб. Болела голова. Ольга уже даже не плакала, а только всхлипывала, по-детски сотрясаясь всем тельцем. Впервые он почувствовал кроме безумной жалости к ней еще и раздражение. «Господи милосердный, придет ли конец моим мучениям», – говорила обычно бабушка, страдая тяжелыми приступами мигрени. Он повторил сейчас эту фразу про себя слово в слово…
– Пойдем домой, – он поднялся с сырых досок старого, полуистлевшего причала и легко потянул девушку за стянутый на затылке хвостик, – завтра наступит утро и ты поймешь…
Она не дала ему договорить, вырываясь, резко дернула головой, вскочила и, близко глядя на него снизу вверх, закричала громко, каким-то не своим визгливым голосом:
– Нет, я не хочу завтра, я не доживу до завтра… Как ты не видишь, как ты можешь быть таким жестоким… Я же не смогу без тебя жить, не смогу жить, понимаешь ты. – Она захлебнулась рыданиями, схватила его за руки повыше локтей и начала трясти, больно царапая кожу остренькими ноготками. – Я же прошу тебя, умоляю, хочешь, я стану перед тобой на колени, хочешь, я буду за тобой ползти на коленях по улицам… Скажи, скажи, что мне сделать, чтобы ты остался?
– Олька, пожалуйста, перестань, – он пытался оторвать ее руки, но она еще больнее впивалась в него, – Оля, ты делаешь мне больно, слышишь, мне больно.
– Больно? А мне, как ты мне делаешь больно? Я, я… я не буду больше жить, я утоплюсь сейчас, вот что, я утоплюсь на твоих глазах.
– Топись, – он наконец оторвал ее от себя, – топись, если ты ничего не хочешь слушать. Ты сумасшедшая, вот ты кто. Сумасшедшая. – Он повернулся и быстро пошел с причала.
Его бил озноб и болели ссадины от ее ногтей. Он словно продолжал видеть перед собой ее лицо, распухшее, с мокрыми глазами и мокрым носом, некрасиво кривящиеся мокрые губы. Он первый раз в жизни видел так близко потерявшую над собой контроль, кричащую и плачущую женщину, и это зрелище было ему противно. Сзади раздался всплеск воды. «Ничего, охладись», – зло подумал он и, неловко ступая по сырой гальке старого пляжа, пошел прочь.
Пляж этот действительно был старым, заброшенным – раньше здесь была тихая бухта, с чистой и относительно теплой водой и слабым течением, но озеро мелело, кромка воды все отступала от берега, и уходящий некогда в бесконечную водную гладь причал теперь стоял на мелководье, возле самого дальнего его края глубина едва достигала метра. На старый пляж уже давно никто не ездил купаться, днем в жаркую погоду здесь безбоязненно плескались дети, вечерами жгли костры подростки и уединялись влюбленные пары.
Он дошел до трамвайной остановки, постепенно замедляя шаг, ожидая и не желая одновременно того, чтобы она догнала его и все началось сначала. Он уже решил, что не будет с ней ни о чем сейчас говорить, проводит домой, и все. Он понятия не имел, что будет делать и как себя вести завтра, но это и следует решать завтра, сейчас он хотел только поскорей добраться домой, согреться, смазать чем-нибудь царапины, чтоб не болели, поужинать и лечь спать.
Трамвая ждать пришлось довольно долго. Он пришел, громыхая особенно уныло, почти пустой, продуваемый ветром, грязный. Некоторое время он раздумывал, зябко переступая с ноги на ногу у распахнутой двери-гармошки, но усталость, раздражение, голод и холод были очень сильны – он запрыгнул в вагон, однако стоял у дверей, вглядываясь в темноту. Когда трамвай уже тронулся и двери, противно лязгнув, поползли навстречу друг другу, из темноты метнулась чья-то фигура и неуклюже запрыгнула на подножку. Но это была не Ольга.
Это был Лазарь – так все называли этого довольно смазливого, но жутко закомплексованного и оттого заносчивого и конфликтного парня, сына одинокой и какой-то затравленной преподавательницы географии. Он учился с Ольгой в одном классе, и однажды она показала его записку, написанную в довольно ироничном стиле и довольно складно. В ней Лазарь предлагал Ольге встретиться в модном кафе. Ольга смеялась и одновременно немного гордилась его вниманием. Несмотря на скверный характер, Лазарь многим девочкам нравился. Записка не затронула его никак: Лазаря он не принимал всерьез и даже не помнил, как его зовут, хотя в общем-то не любил кличек и редко пользовался ими, общаясь с людьми. Конечно, она ни в какое кафе с Лазарем не пошла, и он забыл об этой истории, почти сразу.
Они поздоровались, и Лазарь остался стоять рядом с ним, как-то странно глядя мимо него и дергая губами, то ли посмеиваясь, то ли гримасничая.
– Ты чего? – У него получилось довольно грубо, но Лазарь, похоже, этого не заметил. Он опять как-то странно то ли всхлипнул, то ли хихикнул и мотнул головой.
– Ничего. Сурово ты с ней, старик.
– Подслушивал? – В этот момент он был настолько разбит и измучен, что не нашлось даже сил как следует взбеситься. Драться он не любил, но, как ни странно, умел, получалось как-то само собой, то ли от гордости, то ли от упрямства, но довольно убедительно для противника. Отделать Лазаря следовало немедленно, но он только угрожающе повернулся к нему и смотрел в упор, с высоты своего приличного роста. С Лазарем к тому же явно что-то происходило, он словно не мог совладать со своим лицом – по нему пробегали быстрые гримасы, но думать на эту тему совсем не было сил.
– Просто услышал, обходя окрестности. Леди, я извиняюсь, орала как резаная.
– Ты, подонок, тля болотная. – Он как-то вдруг взял Лазаря за лицо, практически накрыв его ладонью. Трамвай в этот момент подошел к остановке, двери, жалобно поскрипывая, разъехались в стороны. Он даже не толкнул, а лишь слегка надавил рукой, голова противника послушно подалась назад, увлекая за собой тело. Лазарь медленно падал со ступенек, откидываясь назад, пока не опрокинулся на мостовую, запрокинув голову и безвольно раскинув руки в стороны. Он и не пытался сопротивляться.
Тело Ольги нашли ранним утром следующего дня там же, где она прыгнула в воду, – у причала, на глубине семьдесят сантиметров в воде валялась ржавая металлическая скоба, некогда стягивающая бревна, поддерживающие дощатый настил, на голове у девушки была глубокая рана, а вода вокруг густо окрасилась кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22