но все равно, он был полностью бесплоден, крайне бесплоден. Я не преувеличиваю. С тех пор как это случилось с Бетти в Америке, его словно демоны преследовали.
– Вы хотите сказать, что он не мог простить себе своей глупости – невнимания к сестре?
– Это, и не только. Будьте любезны, вообразите тот шок после скандала с бедняжкой Бетти, который испытал юноша, никогда не сталкивавшийся с настоящим злом. Эндрю – а я должна признавать некоторые недостатки даже за своими любимцами – был заученным ослом. Вот почему я и считаю, что его идеи, а они были очень возвышенными, он получил по наследству, а не на основании жизненного опыта. Но даже это меркнет перед лицом их непостижимой целостности друг с другом. Я уже говорила вам, они были как близнецы. Вспоминаю, как в детстве, если Бетти снились кошмары, Эндрю прибегал к ней и утешал. Он говорил мне, что почему-то знает, когда ей снятся кошмары. Ее кошмары будили его, и он был так потрясен, будто те приснились ему самому. И вот тогда, когда Бетти переживала эту ужасную агонию жизни далеко отсюда, Эндрю, я не сомневаюсь, переносил это намного тяжелее, чем обычно полагается любящему брату.
– А вы не думаете, что его безумие, в широком смысле этого слова, появилось из-за этого?
– Безумие? – В ее тоне прозвучала былая свежесть. – Это слишком слабое слово. Безумие, как и другие качества, можно увидеть по глазам, а по предрассудкам – человека. Вы и сами, например, явившись сюда впервые, решили, что у меня расстройство психики. Точно?
Найджел усмехнулся:
– Как само Правосудие с весами, я отменяю свой суд.
– Ага! Вы у нас, оказывается, хитрец! – воскликнула старая леди с обидчивым восхищением. – Нет. Речь идет не о безумии. То, что случилось с Бетти, легло на него как поругание его собственной невинности. Это та рана, от которой сердце не может оправиться. Не было у него и тех сил, которые позволяют превозмочь тривиальную сторону жизни. Вся его жизнь с этого дня, – голос Клариссы перешел на ломкий шепот, – стала покаянием в грехе, который, через Бетти, лег на его душу. Он лишь боролся со своей нетерпимостью к жизни.
Найджел был странно возбужден, почти испуган той силой, которую вкладывал в слова этот хрупкий голос. Ее глаза сияли в блеске каминного пламени, как ягоды ежевики. Руки обнимали трость с игрушечной безмятежностью.
– Вот помню, когда Бетти было десять лет… – снова начала она.
Часом позже, лежа в кровати, Найджел закурил еще сигарету и сделал естественную попытку очистить голову от всех этих гипотез и неуверенности, которые разрослись вокруг смерти Элизабет Ресторик, словно терновая чаща, окружающая Спящую Красавицу. Постепенно они истаяли, их место заняла мешанина образов, и из их толпы с уверенностью дирижера выдвинулось вперед нечто, о чем в тот вечер рассказывала Кларисса Кэвендиш. Все встало по местам: каждый образ добавлял в общую симфонию свою верную ноту, подчиняясь ведущему и платя свою дань неизбежно выстраивающейся теме. Горящая сигарета обожгла его губы. Он рассеянно затушил ее и взял следующую. Это могла быть сигарета с марихуаной, после всего того, что он здесь видел…
На следующее утро Найджел проснулся от журчания воды. Вода булькала в желобках, сбегая по карнизам и повсюду запевая свою протяжную песню. Полицмейстер Филипс был прав. Погода переменилась.
Только успев позавтракать, Найджел направился, хлюпая по тающему снегу, в сторону Мэнор. Там он поговорил с Хивардом Ресториком, опросил его слуг, перекинулся словечком с Джоном и Присциллой и осмотрел театральный сундук. С наступлением дня он уже добрался до Лондона и двинулся в контору старшего инспектора Блаунта.
– Судя по твоему лицу, ты ужасно доволен собой. Небось дело раскрыл?
– Да. Так получилось, что я попал прямо в точку. Наедине сам с собой. Это просто пришло ко мне. Ночью.
– Я сейчас ужасно занят, Стрэнджвейс…
– Так и надо. Правда. Без шуток. Сегодня утром я поговорил с мальчиком Ресториком. У него все время был ключ к разгадке, а он и не знал об этом.
Очень обстоятельно старший инспектор Блаунт разгреб посередине своего письменного стола свободное от бумаг место, протер пенсне, словно собираясь получше рассмотреть Найджела, и язвительно спросил:
– И кого же мне арестовать?
Найджел назвал имя. Блаунт всем своим добродушным видом старательно выражал недоумение. Его пенсне дрожало.
– Эй, приятель, что за новости? Это невозможно. Мы же уже…
Взгромоздившись на угол блаунтовского стола, Найджел заговорил.
Глава 22
Схватить бы хоть раз мне его за бедро,
И всласть накормить древний зуб на него.
У. Шекспир
Когда на следующее утро Найджел с Биллом Дайксом и мисс Кэвендиш шли к Мэнор, они услышали звуки рояля вперемешку с журчанием воды – переливчатой песней талого снега. Музыкальная фраза, старательно сыгранная, вторая, потом – пауза. И фраза снова звенит – на этот раз безупречно.
– Хивард дает Присцилле урок музыки, – откомментировала Кларисса.
– Прекрасно играет, правда? – сказал Вилл Дайке. – Странно, ведь видно же, что такие вещи не для него.
– Так никогда и не удостоите нас своими хорошими манерами?
Дайке не ответил. Глядя на фасад Мэнор, его подобранную остроконечную крышу и снег на ней, спадающий целыми полосами, он проговорил:
– Никогда не думал, что вернусь в этот дом. И надеюсь, что больше уж его не увижу. На нем лежит проклятие.
Через несколько минут компания из Дауэр-Хаус сидела в гостиной, вместе с Ресториками и мисс Эйнсли. Урок Присциллы был прерван.
Найджел обвел их взглядом, одного за другим. Пальцы Хиварда до сих пор играли гамму на ручке кресла. Шарлотта вернулась из сада и забыла снять свои веллингтоны – на них таял снег, капая на ковер. Эвнис довольно вызывающе рассматривала спину Найджела. Вилл Дайке теребил жилетную пуговицу. Только Кларисса Кэвендиш со своей утонченной, словно цветок камеи, алмазной головкой, казалась абсолютно спокойной.
Найджел стал спиной к французским окнам, выходившим на террасу.
– Так или иначе, – сказал он, – вам всем интересно узнать, что произошло в Мэнор. Поэтому я думаю, что будет только справедливо, если вы вместе послушаете мои разъяснения. Даже не знаю, с чего начать.
Он умолк. Повисла напряженная тишина.
– Лучше я сначала объясню, как я докопался до правды. Мне сказал Джон.
Рука Шарлотты нечаянно взметнулась к губам, но она мгновенно ее отдернула.
– Все хорошо, – успокоил ее Найджел. – Он не знает, что все это значит, да ему и незачем знать. Вчера утром я поговорил с ним. По причинам, к которым я еще подойду, я твердо знал, что он может сообщить мне нечто величайшей важности. Так он и сделал. Он сказал, что в ночь смерти Элизабет ее призрак приходил к нему в комнату.
– Призрак?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
– Вы хотите сказать, что он не мог простить себе своей глупости – невнимания к сестре?
– Это, и не только. Будьте любезны, вообразите тот шок после скандала с бедняжкой Бетти, который испытал юноша, никогда не сталкивавшийся с настоящим злом. Эндрю – а я должна признавать некоторые недостатки даже за своими любимцами – был заученным ослом. Вот почему я и считаю, что его идеи, а они были очень возвышенными, он получил по наследству, а не на основании жизненного опыта. Но даже это меркнет перед лицом их непостижимой целостности друг с другом. Я уже говорила вам, они были как близнецы. Вспоминаю, как в детстве, если Бетти снились кошмары, Эндрю прибегал к ней и утешал. Он говорил мне, что почему-то знает, когда ей снятся кошмары. Ее кошмары будили его, и он был так потрясен, будто те приснились ему самому. И вот тогда, когда Бетти переживала эту ужасную агонию жизни далеко отсюда, Эндрю, я не сомневаюсь, переносил это намного тяжелее, чем обычно полагается любящему брату.
– А вы не думаете, что его безумие, в широком смысле этого слова, появилось из-за этого?
– Безумие? – В ее тоне прозвучала былая свежесть. – Это слишком слабое слово. Безумие, как и другие качества, можно увидеть по глазам, а по предрассудкам – человека. Вы и сами, например, явившись сюда впервые, решили, что у меня расстройство психики. Точно?
Найджел усмехнулся:
– Как само Правосудие с весами, я отменяю свой суд.
– Ага! Вы у нас, оказывается, хитрец! – воскликнула старая леди с обидчивым восхищением. – Нет. Речь идет не о безумии. То, что случилось с Бетти, легло на него как поругание его собственной невинности. Это та рана, от которой сердце не может оправиться. Не было у него и тех сил, которые позволяют превозмочь тривиальную сторону жизни. Вся его жизнь с этого дня, – голос Клариссы перешел на ломкий шепот, – стала покаянием в грехе, который, через Бетти, лег на его душу. Он лишь боролся со своей нетерпимостью к жизни.
Найджел был странно возбужден, почти испуган той силой, которую вкладывал в слова этот хрупкий голос. Ее глаза сияли в блеске каминного пламени, как ягоды ежевики. Руки обнимали трость с игрушечной безмятежностью.
– Вот помню, когда Бетти было десять лет… – снова начала она.
Часом позже, лежа в кровати, Найджел закурил еще сигарету и сделал естественную попытку очистить голову от всех этих гипотез и неуверенности, которые разрослись вокруг смерти Элизабет Ресторик, словно терновая чаща, окружающая Спящую Красавицу. Постепенно они истаяли, их место заняла мешанина образов, и из их толпы с уверенностью дирижера выдвинулось вперед нечто, о чем в тот вечер рассказывала Кларисса Кэвендиш. Все встало по местам: каждый образ добавлял в общую симфонию свою верную ноту, подчиняясь ведущему и платя свою дань неизбежно выстраивающейся теме. Горящая сигарета обожгла его губы. Он рассеянно затушил ее и взял следующую. Это могла быть сигарета с марихуаной, после всего того, что он здесь видел…
На следующее утро Найджел проснулся от журчания воды. Вода булькала в желобках, сбегая по карнизам и повсюду запевая свою протяжную песню. Полицмейстер Филипс был прав. Погода переменилась.
Только успев позавтракать, Найджел направился, хлюпая по тающему снегу, в сторону Мэнор. Там он поговорил с Хивардом Ресториком, опросил его слуг, перекинулся словечком с Джоном и Присциллой и осмотрел театральный сундук. С наступлением дня он уже добрался до Лондона и двинулся в контору старшего инспектора Блаунта.
– Судя по твоему лицу, ты ужасно доволен собой. Небось дело раскрыл?
– Да. Так получилось, что я попал прямо в точку. Наедине сам с собой. Это просто пришло ко мне. Ночью.
– Я сейчас ужасно занят, Стрэнджвейс…
– Так и надо. Правда. Без шуток. Сегодня утром я поговорил с мальчиком Ресториком. У него все время был ключ к разгадке, а он и не знал об этом.
Очень обстоятельно старший инспектор Блаунт разгреб посередине своего письменного стола свободное от бумаг место, протер пенсне, словно собираясь получше рассмотреть Найджела, и язвительно спросил:
– И кого же мне арестовать?
Найджел назвал имя. Блаунт всем своим добродушным видом старательно выражал недоумение. Его пенсне дрожало.
– Эй, приятель, что за новости? Это невозможно. Мы же уже…
Взгромоздившись на угол блаунтовского стола, Найджел заговорил.
Глава 22
Схватить бы хоть раз мне его за бедро,
И всласть накормить древний зуб на него.
У. Шекспир
Когда на следующее утро Найджел с Биллом Дайксом и мисс Кэвендиш шли к Мэнор, они услышали звуки рояля вперемешку с журчанием воды – переливчатой песней талого снега. Музыкальная фраза, старательно сыгранная, вторая, потом – пауза. И фраза снова звенит – на этот раз безупречно.
– Хивард дает Присцилле урок музыки, – откомментировала Кларисса.
– Прекрасно играет, правда? – сказал Вилл Дайке. – Странно, ведь видно же, что такие вещи не для него.
– Так никогда и не удостоите нас своими хорошими манерами?
Дайке не ответил. Глядя на фасад Мэнор, его подобранную остроконечную крышу и снег на ней, спадающий целыми полосами, он проговорил:
– Никогда не думал, что вернусь в этот дом. И надеюсь, что больше уж его не увижу. На нем лежит проклятие.
Через несколько минут компания из Дауэр-Хаус сидела в гостиной, вместе с Ресториками и мисс Эйнсли. Урок Присциллы был прерван.
Найджел обвел их взглядом, одного за другим. Пальцы Хиварда до сих пор играли гамму на ручке кресла. Шарлотта вернулась из сада и забыла снять свои веллингтоны – на них таял снег, капая на ковер. Эвнис довольно вызывающе рассматривала спину Найджела. Вилл Дайке теребил жилетную пуговицу. Только Кларисса Кэвендиш со своей утонченной, словно цветок камеи, алмазной головкой, казалась абсолютно спокойной.
Найджел стал спиной к французским окнам, выходившим на террасу.
– Так или иначе, – сказал он, – вам всем интересно узнать, что произошло в Мэнор. Поэтому я думаю, что будет только справедливо, если вы вместе послушаете мои разъяснения. Даже не знаю, с чего начать.
Он умолк. Повисла напряженная тишина.
– Лучше я сначала объясню, как я докопался до правды. Мне сказал Джон.
Рука Шарлотты нечаянно взметнулась к губам, но она мгновенно ее отдернула.
– Все хорошо, – успокоил ее Найджел. – Он не знает, что все это значит, да ему и незачем знать. Вчера утром я поговорил с ним. По причинам, к которым я еще подойду, я твердо знал, что он может сообщить мне нечто величайшей важности. Так он и сделал. Он сказал, что в ночь смерти Элизабет ее призрак приходил к нему в комнату.
– Призрак?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59