"Вот обезьяны! - зло подумала я о гимназистках, которые не переставали смеяться. - Нужно было бы окатить их отваром".
А между тем в сердце и в груди у меня как-то тревожно и неприятно щемило.
Я сошла с тротуара на проезжую часть дороги, чтобы избежать встречи с надвигавшейся на меня новой веселой компанией учениц. Вскоре я обратила внимание на то, что почти все прохожие приостанавливаются и показывают друг другу на тройку саней, несущихся посередине дороги. Такие сани не часто можно было увидеть на улице. Огромные, украшенные всевозможными узорами, запряженные красавцами конями и побрякивающие новой упряжью, они невольно привлекали внимание. Однако прохожие смотрели не столько на санки, сколько на сидящих в них особ.
Я тоже приостановилась, чтобы посмотреть…
Откуда мне знакомо это лицо? Седовласый пожилой господин в меховой шапке и шубе сидел в санях и разговаривал с другим солидным господином в цилиндре. На санях, которые ехали впереди и позади, полно было военных. На их фуражках с огромными козырьками, обрамленными металлическими кантами, сверкали серебряные звезды и галуны.
Почтенный, седовласый господин смотрит на людей и улыбается той же самой беспечной, заученной улыбкой, какой одаривает он нас с портрета в школьном классе. Только там он изображен с орденской лентой и со звездой.
Санки проносятся мимо меня. Искусственная, неживая улыбка застывает где-то между нами. Между моим нищенским бидоном и тем миром, который в шубах, мехах, звездах беззаботно пролетает мимо на санках, не замечая меня.
- Ах, боже! - услышала я тихий шепот.
Рядом со мной стояла сестра Алоиза с открытым от восторга ртом, щеки ее ярко горели румянцем, глаза блестели. Она не отрываясь провожала взглядом узорчатые сани, полные шикарных полковников.
- Стоишь тут и глазеешь, - обратилась она ко мне суровым тоном. - А я говорила тебе, чтобы ты шла прямо в приют.
Я взяла бидоны и пошла быстро вперед. Но очень скоро устала и остановилась, чтобы передохнуть. А потом я останавливалась всё чаще и чаще, чтобы перевести дух. Бидоны были тяжелы, словно в них кто-то налил свинец. Руки без перчаток коченели, и ручки бидонов выскакивали из онемевших пальцев.
Тогда я начала понемногу отливать жидкость из бидонов. А делая это, умирала от страха при одной только мысли о том, что сестра Алоиза может заметить мой маневр. Я повторяла его через каждый десяток шагов - и таким образом дорога от скотобойни до монастыря превратилась для меня в греховную и рискованную игру с собственной совестью: я уже перестала обращать внимание на то, отвернулась ли в сторону монахиня, по пятам следующая за мной, или она смотрит как раз на меня в тот момент, когда я отливаю в снег отвар. Но всё же, когда этот момент наступал, меня прошибал пот. Два чувства боролись во мне: надежда - а вдруг удастся! - и страх: если не удастся, то будет мне в приюте порка!
Но пока что удавалось. И так - всю дорогу. На снегу оставались желтые пятна. Бидоны становились всё легче и легче. Теперь-то уж можно было с ними управиться.
На крыльце моего прихода ожидала, как всегда, группа девчонок.
Едва мы с сестрой Алоизой появились на дороге, как они сбежали с лестницы, вырвали у меня из рук бидоны и помчались с ними вперед.
Бедняги! Я окинула их сочувствующим взглядом. Они рвались к куску сала, который оказывался в бидоне, если мясник был милосерден или невнимателен. Я отказывалась от своей доли, поскольку чувствовала себя уже не воспитанницей приюта, а человеком, который через два дня будет есть обед в своем родном доме.
Только я успела раздеться и повесить плащ на чердачке, где на гвоздях, вбитых в стену, висела вся наша одежда, как туда вошла Зоська и позвала меня вниз. Бросив на меня злой, насмешливый взгляд, она выбежала, хлопнув дверью.
Сестра Алоиза, спрятав одну руку за спину, стояла посередине столовой.
- Вытяни руку! - приказала она мне.
Я сразу поняла, что меня ожидает.
- А нельзя ли в левую руку? - решилась попросить я, так как левая рука у меня была обморожена не так сильно и болела меньше, чем правая.
- Не беспокойся, получишь и в левую.
Сестра Алоиза и на этот раз, как всегда, сдержала свое слово…
Заворачивая опухшую ладонь в грязный носовой платок, я не чувствовала обиды на нашу воспитательницу. Наказание было заслуженным. Выливая отвар в снег, я тем самым обкрадывала голодных девчонок. В глубине сердца я даже удивлялась выдержке монахини, которая всю дорогу прекрасно видела, что я делаю, но не обнаруживала своего возмущения.
А я, глупышка, упоенная успехом, то и дело отливала отвар в снег, радуясь, что мне это так ловко удается! "Законченная шельма", - подумала бы обо мне Гелька, если бы знала существо дела.
И была бы права.
На другой день я снова собиралась уже отправиться за отваром, когда в столовую заглянула матушка-настоятельница.
- Здесь Наталья?
- Здесь! - крикнула я, срываясь с лавки.
- Иди сюда.
Я выбежала в коридор.
Матушка стояла, рассматривая меня. В ее взгляде не было ни гнева, ни милости. Только глубокое внимание и холодная рассудочность. И я сразу почувствовала что-то недоброе.
- Я получила письмо от твоей матери.
Сердце у меня екнуло и замерло.
- Твоя мать просит, чтобы после праздника ты могла вернуться в приют. Ваш отчим по-прежнему без работы. У младшей сестры было воспаление легких в тяжелой форме. Старшая тоже ищет себе занятие. Мать твоя хочет, чтобы ты по окончании седьмого класса побыла у нас еще с год, если не дольше, и приобрела бы в швейной мастерской специальность. Не знаю, что ответить твоей матери. Я всё думаю о твоем вызывающем поведении, об игнорировании поручений сестры Модесты и сестры Алоизы, о плохом примере, который ты подаешь девочкам. Тебя исключили из "Евхаристичной Круцьяты". Я хочу, чтобы ты хорошенько подумала обо всем этом. Если можешь мне обещать…
- Ничего я не хочу и не буду обещать! - сквозь слезы выкрикнула я и отвернулась.
Холодной рукой взяв меня за подбородок, монахиня подняла кверху мою голову, заставив смотреть себе в глаза.
Я зажмурилась и стояла так, с задранной вверх головой, боясь разомкнуть веки - иначе слезы ручьями потекли бы по моим щекам. И вдруг я громко, истерически крикнула:
- Я не вынесу! Снова будут эти маленькие жертвы, размышления на религиозные темы!..
Монахиня долго молчала.
- Если бы мы не занимали всё ваше время именно этим, то бог весть, что бы вытворяли вы. Вы требуете того, чего приют не может вам дать. Зачем же плакать? Всё пройдет…
Она оборвала свою речь. Я ждала, затаив дыхание, не скажет ли она еще что-нибудь.
Но нет. Она ушла.
А я побрела в уборную, отворила окошко, чтобы взглянуть на пейзаж, который всегда был так приятен и мил моему взору.
Однако на этот раз у меня не было сил смотреть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73