– Голос прозвучал негромко, почти мягко.
Эмили невольно прикусила губу. Да, наверное, он прав.
Лахлан осторожно погладил ее по щеке:
– Не делай так, кровь пойдет.
Эмили отпрянула. Прикосновение подействовало острее, чем воспоминания.
– Простите.
– За что? За то, что прикусила губу?
– За то, что назвала сумасшедшим.
– Так, значит, согласна учиться плавать?
Эмили судорожно вздохнула. Мысли путались.
– Вы и вправду верите, что это поможет освободиться от страшных мыслей?
– Если учить буду я, то непременно поможет.
Ну конечно! Ведь он считал, что, кроме него, никто в мире не способен сделать что-нибудь важное! Он господин, и этим все сказано. Эмили с трудом подавила нервный смех.
– Уроки плавания не позволят тебе скучать, – заметил Лахлан убежденно и чуть лукаво.
– Зато они позволят мне утонуть.
Он решительно покачал головой.
– Плохо ты меня знаешь. И мало веришь.
Вот уж верить не следовало вовсе, так что она и сама не могла понять, с какой стати в душе все-таки мерцала искра доверия.
– Верить не могу. – Фраза прозвучала напоминанием не только похитителю, но и самой себе.
Интересно, он тоже чувствовал, насколько фальшиво звучат эти слова? Ведь даже против своей воли Эмили не могла прогнать неизвестно откуда взявшееся расположение. Сознание собственной слабости раздражало – более того, злило.
– Еще как можешь!
– Вы же нарушили обещание.
Что и говорить, неплохо было бы вспомнить об этом немного раньше: еще до того, как выплеснулись тайные и страшные воспоминания.
Почему, с какой стати в присутствии этого человека логика рассыпалась, а мысли разлетались на все четыре стороны? И почему его присутствие рождало обманчивое ощущение безопасности? Ведь он доказал на деле, на что способен.
Лахлан обиженно нахмурился:
– Ничего я не нарушал.
– Нарушили.
– И как же?
– Обещали, что не обидите, а сами обидели… безжалостно…
– О чем ты, черт побери? Я не сделал ничего плохого! – прорычал Лахлан.
Да, порою он действительно напоминал дикого зверя. Должно быть, это общее свойство жителей Хайленда. В поведении английских воинов Эмили ни разу не замечала подобных проявлений животного начала. Они не походили на хищников даже в минуты крайнего раздражения, в припадке ярости.
– И как только вы можете утверждать подобное? Похитили меня! А пока я не сказала, что вышла замуж за Талорка, и вообще собирались оставить в лесу, на съедение волкам! Заставили плыть по морю в крошечной лодочке! Целовали – всего лишь для того, чтобы проверить, говорю ли правду. А потом заявили брату, что совсем не умею целоваться, а значит, невинна.
По мере того как Эмили перечисляла грехи, праведное возмущение вождя неуклонно возрастало.
– Похищение спасло тебя от брака с Талорком. Так что пошло во благо, и ты сама прекрасно это понимаешь.
– Вы… вы обидели меня… поцелуем.
Да, действительно обидел. Причем куда острее, чем похищением из неприветливого клана.
– Неправда, не обижал. Целовал очень, очень нежно. – Серьезный тон Лахлана подчеркнул важность признания.
Эмили почему-то не могла вспомнить особой нежности… только жар, удовольствие, а потом приступ страшного стыда.
– Унизили меня… да еще перед своим ворчливым братом.
– Не унижал.
– Обязательно отрицать все, что бы я ни сказала? – Если говоришь неправду, то обязательно.
– Но ведь вы действительно унизили. Заставили почувствовать острое наслаждение. Добились ответа на поцелуй. А потом оказалось, что все это было лишь проверкой.
Неужели он действительно ничего не понимал? Не понимай, насколько унизительно и оскорбительно для женщины поверить в чувства мужчины и вдруг запоздало, уже проявив собственное неприличное желание, обнаружить обман, подвох, уловку?
– Я вела себя как непристойная женщина, а оказалось, что вы всего лишь испытываете… проверяете…
Эти слова Эмили произнесла шепотом, низко опустив голову. Смотреть на Лахлана не было сил.
– Так ты жалеешь, что ответила на поцелуй?
– Да.
Интересно, все мужчины не понимают женской логики или только этот?
– Ну, в таком случае в твоем смущении виноват вовсе не я. Это исключительно твоя вина.
Подобной жестокости Эмили не ожидала.
– Моя вина? Но ведь я не просила этого поцелуя.
– Зато солгала. И не оставила иного выхода – пришлось проверить истинность твоих слов. Да ведь ты и сама только что призналась, что обиделась не на сам поцелуй, а на собственную реакцию. – Можно было подумать, что вождь страшно гордился собственной нерушимой логикой.
Самое ужасное заключалось в том, что Лахлан был прав. То есть, конечно, он очень и очень ее обидел, но дикий мужской ум диктовал один-единственный путь. Не ответь она на поцелуй, никакого унижения не последовало бы – лишь благородное и праведное возмущение. Так что обида действительно заключалась в собственной постыдной слабости.
Захотелось плакать. Ну почему, почему жизнь так жестока, так несправедлива? Эмили заглянула в прошлое и увидела, что все несчастья навлекала собственным поведением. Она оттолкнула отца, не приняла раскаяния и ласки после того, как он пытался ее утопить. Что ж, в итоге лорд Гамильтон отправился на поиски утешения и привел в дом Сибил. Она не смогла стать такой, какой ее хотела видеть мачеха, и в результате навсегда лишилась не только любви, но даже обычной симпатии.
Она, именно она, разрушила собственное будущее с Талорком – тем, что не захотела понять и принять нетерпение и грубость, а ответила дерзко и своевольно. Она же уничтожила последние шансы на спасение Кэт – собственной ложью, из-за которой ее не отпустили, а увезли на этот остров. И наконец, ответом на поцелуй Лахлана посеяла горькие семена унижения.
Чтобы не зарыдать, пришлось собрать последние силы. И все же несколько тяжких вздохов успели вырваться из груди, а на глаза навернулись слезы.
– Эмили? – Голос Лахлана звучал встревоженно.
Наверное, вождь испугался, что пленница снова поддастся меланхолии. Нет, она не настолько слаба! Вполне возможно, порою отчаянно глупа, но не безнадежно безвольна!
Она вытерла слезы.
– Уверена, что вы… вы правы…
Голос отвратительно срывался, но так уж получилось. И все же слезы не означали, что того и гляди она снова потеряет над собой контроль.
– Не плачь. Запрещаю.
– Я и так… – Эмили тяжело вздохнула и постаралась говорить ровно. – И так не плачу.
Лахлан произнес какое-то непонятное слово. Наверное, по-гэльски, хотя звучало оно как-то странно. Но ведь Эмили знала язык не слишком хорошо, особенно когда дело касалось проклятий и ругательств.
– Не стоит расстраиваться из-за того, что ответила на мой поцелуй, – серьезно заявил вождь.
Эмили едва не рассмеялась – хотя слезы еще не высохли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Эмили невольно прикусила губу. Да, наверное, он прав.
Лахлан осторожно погладил ее по щеке:
– Не делай так, кровь пойдет.
Эмили отпрянула. Прикосновение подействовало острее, чем воспоминания.
– Простите.
– За что? За то, что прикусила губу?
– За то, что назвала сумасшедшим.
– Так, значит, согласна учиться плавать?
Эмили судорожно вздохнула. Мысли путались.
– Вы и вправду верите, что это поможет освободиться от страшных мыслей?
– Если учить буду я, то непременно поможет.
Ну конечно! Ведь он считал, что, кроме него, никто в мире не способен сделать что-нибудь важное! Он господин, и этим все сказано. Эмили с трудом подавила нервный смех.
– Уроки плавания не позволят тебе скучать, – заметил Лахлан убежденно и чуть лукаво.
– Зато они позволят мне утонуть.
Он решительно покачал головой.
– Плохо ты меня знаешь. И мало веришь.
Вот уж верить не следовало вовсе, так что она и сама не могла понять, с какой стати в душе все-таки мерцала искра доверия.
– Верить не могу. – Фраза прозвучала напоминанием не только похитителю, но и самой себе.
Интересно, он тоже чувствовал, насколько фальшиво звучат эти слова? Ведь даже против своей воли Эмили не могла прогнать неизвестно откуда взявшееся расположение. Сознание собственной слабости раздражало – более того, злило.
– Еще как можешь!
– Вы же нарушили обещание.
Что и говорить, неплохо было бы вспомнить об этом немного раньше: еще до того, как выплеснулись тайные и страшные воспоминания.
Почему, с какой стати в присутствии этого человека логика рассыпалась, а мысли разлетались на все четыре стороны? И почему его присутствие рождало обманчивое ощущение безопасности? Ведь он доказал на деле, на что способен.
Лахлан обиженно нахмурился:
– Ничего я не нарушал.
– Нарушили.
– И как же?
– Обещали, что не обидите, а сами обидели… безжалостно…
– О чем ты, черт побери? Я не сделал ничего плохого! – прорычал Лахлан.
Да, порою он действительно напоминал дикого зверя. Должно быть, это общее свойство жителей Хайленда. В поведении английских воинов Эмили ни разу не замечала подобных проявлений животного начала. Они не походили на хищников даже в минуты крайнего раздражения, в припадке ярости.
– И как только вы можете утверждать подобное? Похитили меня! А пока я не сказала, что вышла замуж за Талорка, и вообще собирались оставить в лесу, на съедение волкам! Заставили плыть по морю в крошечной лодочке! Целовали – всего лишь для того, чтобы проверить, говорю ли правду. А потом заявили брату, что совсем не умею целоваться, а значит, невинна.
По мере того как Эмили перечисляла грехи, праведное возмущение вождя неуклонно возрастало.
– Похищение спасло тебя от брака с Талорком. Так что пошло во благо, и ты сама прекрасно это понимаешь.
– Вы… вы обидели меня… поцелуем.
Да, действительно обидел. Причем куда острее, чем похищением из неприветливого клана.
– Неправда, не обижал. Целовал очень, очень нежно. – Серьезный тон Лахлана подчеркнул важность признания.
Эмили почему-то не могла вспомнить особой нежности… только жар, удовольствие, а потом приступ страшного стыда.
– Унизили меня… да еще перед своим ворчливым братом.
– Не унижал.
– Обязательно отрицать все, что бы я ни сказала? – Если говоришь неправду, то обязательно.
– Но ведь вы действительно унизили. Заставили почувствовать острое наслаждение. Добились ответа на поцелуй. А потом оказалось, что все это было лишь проверкой.
Неужели он действительно ничего не понимал? Не понимай, насколько унизительно и оскорбительно для женщины поверить в чувства мужчины и вдруг запоздало, уже проявив собственное неприличное желание, обнаружить обман, подвох, уловку?
– Я вела себя как непристойная женщина, а оказалось, что вы всего лишь испытываете… проверяете…
Эти слова Эмили произнесла шепотом, низко опустив голову. Смотреть на Лахлана не было сил.
– Так ты жалеешь, что ответила на поцелуй?
– Да.
Интересно, все мужчины не понимают женской логики или только этот?
– Ну, в таком случае в твоем смущении виноват вовсе не я. Это исключительно твоя вина.
Подобной жестокости Эмили не ожидала.
– Моя вина? Но ведь я не просила этого поцелуя.
– Зато солгала. И не оставила иного выхода – пришлось проверить истинность твоих слов. Да ведь ты и сама только что призналась, что обиделась не на сам поцелуй, а на собственную реакцию. – Можно было подумать, что вождь страшно гордился собственной нерушимой логикой.
Самое ужасное заключалось в том, что Лахлан был прав. То есть, конечно, он очень и очень ее обидел, но дикий мужской ум диктовал один-единственный путь. Не ответь она на поцелуй, никакого унижения не последовало бы – лишь благородное и праведное возмущение. Так что обида действительно заключалась в собственной постыдной слабости.
Захотелось плакать. Ну почему, почему жизнь так жестока, так несправедлива? Эмили заглянула в прошлое и увидела, что все несчастья навлекала собственным поведением. Она оттолкнула отца, не приняла раскаяния и ласки после того, как он пытался ее утопить. Что ж, в итоге лорд Гамильтон отправился на поиски утешения и привел в дом Сибил. Она не смогла стать такой, какой ее хотела видеть мачеха, и в результате навсегда лишилась не только любви, но даже обычной симпатии.
Она, именно она, разрушила собственное будущее с Талорком – тем, что не захотела понять и принять нетерпение и грубость, а ответила дерзко и своевольно. Она же уничтожила последние шансы на спасение Кэт – собственной ложью, из-за которой ее не отпустили, а увезли на этот остров. И наконец, ответом на поцелуй Лахлана посеяла горькие семена унижения.
Чтобы не зарыдать, пришлось собрать последние силы. И все же несколько тяжких вздохов успели вырваться из груди, а на глаза навернулись слезы.
– Эмили? – Голос Лахлана звучал встревоженно.
Наверное, вождь испугался, что пленница снова поддастся меланхолии. Нет, она не настолько слаба! Вполне возможно, порою отчаянно глупа, но не безнадежно безвольна!
Она вытерла слезы.
– Уверена, что вы… вы правы…
Голос отвратительно срывался, но так уж получилось. И все же слезы не означали, что того и гляди она снова потеряет над собой контроль.
– Не плачь. Запрещаю.
– Я и так… – Эмили тяжело вздохнула и постаралась говорить ровно. – И так не плачу.
Лахлан произнес какое-то непонятное слово. Наверное, по-гэльски, хотя звучало оно как-то странно. Но ведь Эмили знала язык не слишком хорошо, особенно когда дело касалось проклятий и ругательств.
– Не стоит расстраиваться из-за того, что ответила на мой поцелуй, – серьезно заявил вождь.
Эмили едва не рассмеялась – хотя слезы еще не высохли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79