Только Джиббл вел себя иначе. Он обращался с ней почти как с дочерью и всегда бодрствовал, если и не был вполне трезв, когда она возвращалась с ночных сборищ. Он заботился, чтобы ее всегда ждали пища и горячая вода, и удостоверялся, что она получила все что нужно, прежде чем припустить вперевалочку к своей постели. Что до Рауэн, в ее распоряжении была вереница богато обставленных комнат в верхней трети Башни, и ее часто звали за стол к Пселлосу, особенно когда он принимал гостей, но она ела на кухне всякий раз, когда это ей удавалось, и частенько бралась за какоенибудь низменное занятие, как если бы на нее чтото находило, и выполняла эту работу за длинным дубовым столом, меж тем как Джиббл гремел кастрюлями и болтал, оборачиваясь к Рауэн от пылающего очага. Казалось, жаркая полутьма кухонь смягчает ее тяжелые настроения, и порой она оставалась там до зари, точа ножи и вертелы для Джиббла, очищая сочленения с ловкостью хирурга или просто глядя в огонь. Никто, кроме Джиббла, никогда не смел к ней обращаться.
Впрочем както ночью, когда все в доме спали, Рол наблюдал за ней через дверь буфетной и видел, как она стоит и пьет вино в свете кухонного пламени. Она только что вернулась после одной из своих обычных вылазок и была одета помужски, в облегающие штаны, камзол и короткий плащ. Ее волосы были убраны, и она выглядела почти как прехорошенький парнишка. Но какаято одеревенелость сменила ее обычно столь гибкие движения, она держалась с осторожностью, свидетельствовавшей о некоей скрытой боли.
У Рола перехватило дыхание, когда она вдруг прямо на месте принялась раздеваться, не догадываясь, что он наблюдает за ней расширенными глазами. Первым делом она высвободила из тугой прически свои волосы цвета воронова крыла, и те упали ей на плечи. Затем сбросила одежду почти что с отвращением. Ее белая кожа, омытая светом угасающего пламени, сделалась алой, крепкие мышцы двигались на ее бедрах и голенях, а также вдоль изгиба спины, когда она себя осматривала. Множество ярких ранок и чегото, неприятно похожего на следы укусов, сбегало по ее бокам. Она омыла их дышащей паром водой Джиббла, подергиваясь с натянутым лицом. Это зрелище неделями представало перед Ролом во сне.
Башня уходила под землю почти столь же глубоко, сколь высоко поднималась к небу. Проходили дни, когда Рол ни на миг не видел солнечного света, ибо работа удерживала его в кухнях и погребах, бесконечных кладовых, буфетных и мастерских, основательно врытых в холм. Он помогал разгружать повозки с высокими бортами, подкатывавшие в положенное время и груженные самыми разными плодами, овощами, дичью, а также бочонком на бочонке вина, бренди или пива. Все это, как он узнал, производилось в поместьях самого Пселлоса, на обширных пашнях, пастбищах и в охотничьих угодьях, раскинувшихся дальше в глубь суши за Эллидонскими холмами, где трудились арендаторы и егеря. Целое королевство, где Михал Пселлос был единовластным правителем.
Если выдавалась спокойная минутка, Рол расспрашивал Джиббла и горничных, прослуживших дольше других, об их Господине и Башне, но они не оченьто охотно отвечали. Все они до единого испытывали ужас перед хозяином, и всетаки чтото удерживало их на этой рабской службе, не давая ее покинуть. Рол открыл, что Пселлос не благородных кровей. И, хотя он торговал всякого рода добром и отправлял грузы на множестве больших кораблей туда и сюда по Двенадцати Морям, он не принадлежал к Купечеству. Откуда же взялось его безмерное богатство?
Рол часто подумывал, а что, если просто уйти, спуститься на оживленные причалы Аскари и наняться на какоенибудь судно, где нужны рабочие руки. Теперь он обрел некое новое равновесие, коечему научился в большом мире, это будет нетрудно. Но его удерживали две вещи.
Пселлос знал его семью. И знал, возможно, больше, чем просто о происхождении Рола. Если Рол уйдет, он, может, так ничего и не узнает сам, сколько бы ни скитался по свету. И Рауэн. Было в ней чтото, что его притягивало. Не просто ее красота, но печаль, чувствовавшаяся под холодной наружностью. Если Ролу требовалось узнать о себе самом, то он просто отчаянно жаждал узнать и о ней.
В течение нескольких первых дней Рол явно недостаточно познакомился с Господином. Он часто видел его, но ни разу с ним не говорил, да и тот к нему не обращался. Оба, Пселлос и Рауэн, казалось, начисто забыли о его существовании, и первые несколько месяцев своей новой жизни Рол не особенно на это досадовал. Он многое видел, многому учился, знакомился с другими людьми. Требовалось войти в здешние обыденные дела, вникнуть в отношения всех со всеми, обдумывая подлинные и мнимые обиды, догадки, оброненные шепотом намеки и ставящие в тупик мелкие правила. В ходе стычкидругой с прочими поварятами вскоре определилось его превосходство в силе.
Хоть они и были старше его, Рол опрокидывал большинство из них, не особенно себя утруждая, и мог бы разбить им головы, даже если бы на него одновременно напустились трое. Самый маленький и угрюмый из них, Ратцо, предложил ему после этого перемирие.
– Мы все в одной лодке, – заметил он, шепелявя, ибо у него недоставало передних зубов. – Коекто вполне мог бы выпустить тебе кишки, пока ты спишь, но ходят слухи, у Господина к тебе особое отношение, так что мы воздержимся. Пока у тебя испытательный срок, Рыбий Глаз.
Они поплевали друг другу на ладони и обменялись рукопожатием, после чего Рола более или менее приняли как своего. Прозвище прилипло, и, хотя оно изрядно раздражало Рола, он в конце концов стал откликаться. Он понял, что у него общего с Пселлосом и Рауэн: нечто в глазах, что тревожит всех остальных. Некая необычность.
Как и другие поварята, Рол пытался подружиться с Джибблом, но в отличие от остальных достиг некоторого успеха, равно как потому, что его ничуть не волновала возможность получить больше объедков (жизнь в Эйри не отличалась большей надежностью), так и потому, что он не боялся тяжелой работы, не жаловался и все, что ему поручали, выполнял проворно, испытывая особую гордость за то, что самое низменное дело выполнял безупречно.
Както вечером, гдето два с половиной месяца спустя после того, как он попал в этот дом, он сидел с Джибблом, и здоровякповар откупорил свою неизменную бутыль агуарпуты, дешевого, но крепкого пойла из трущоб Аскари, а Рол терпеливо выслушивал привычные жалобы Джиббла на никчемность и неумелость его подчиненных, жадность торгашей в верхнем городе, ухудшение качества привозных мускатов. Рол слушал только наполовину. Снаружи под звездным небом шелестела весенняя ночь. Даже здесь в пределах кухонь, похожих на темницы, можно было ощутить перемены в природе. Рол думал о «Нырке», ходит ли тот попрежнему в море, подкрасил ли ему глаза новый владелец, смазал ли ему нос, как проделывал дед каждый год, едва расцветали примулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75