Я говорю с драконом.
– Говоришь с драконом?..
«Да, он говорит с драконом».
Уолтер и Дория подскочили, когда Эллегон обратился к ним.
«Но говорить с одним легче».
– Ты говоришь – там, у Врат, дракон… Плохо. Но, может, им повезет, и он окажется не таким огромным, как Эллегон.
«Нет, он не как я. Он гораздо больше. Он лежит там так давно, что, покуда он спит, охраняя Врата, кругом него выросла гора – Бредши».
– Прекрасно. – Карл повернулся к друзьям. – Эллегон только что поведал мне, что Врата охраняет дракон.
– Карл, – высоким ломким голосом произнесла Дория, – объясни мне, что происходит?
«Вели им уйти. Их разум еще более узок и изломан, чем твой. Хотя у женщины он глубже… Странно. А у другого – по-иному устроен, словно вы не одной породы. Ничего не понимаю».
– Спроси его, – попросил Уолтер, – как того дракона зовут. Может, Ари сумеет вплести имя в заклятие, и…
«Глупец».
– Я услышал его!
«Глупец из глупцов. Он – первый дракон, сотворенный прежде нас всех».
– И что?
«А то, что в давние времена, когда из всего рода драконов был лишь Он один, – к чему было Ему имя? Он – просто Дракон, старейший из всех, и в имени не нуждается».
– Так что же нам делать, чтобы защититься от него?
«Не будите Его. Он старше, чем гора, и вы скорее сроете гору, чем отщипнете хоть одну из его чешуек. Карл Куллинан?»
– Да?
«Я оказал тебе услугу, так? Принесешь мне овцу сейчас или оказывать вторую?»
– Звучит похоже на угрозу. А я угроз не люблю, Эллегон.
«Что ж, ладно. – Эллегон мысленно вздохнул – Тогда я одарю тебя пониманием».
– Понимаем че…
Вселенная раскололась.
Она была хорошей еврейской девочкой пятнадцати лет. Во всяком случае, такой ей полагалось быть. Но она не всегда была такой, какой ей полагалось быть, – как и не всегда поступала так, как ей поступать полагалось. Отдавалась в темноте Джонатану Долану, раздевалась и…
«Хватит? Или ты действительно хочешь понять Дорию?»
– Ты посвящаешь меня в ее воспоминания? Зачем?
«Чтобы ты понял».
– Нет, пого…
И, само собой, папочке она ничего сказать не могла. Он звал ее своей Единственной, а мамочка думала – она еще девственница. Таково было одно из правил: об этом не говорят. Но дело было не только в задержке, возникло это жжение, и чертов Джонни Долан трепался всюду, что свою гонорею он подцепил от нее. А это было неправдой. Он был первым и – тогда – единственным.
И это вовсе не было удовольствием. Просто липкая грязь. Он врал. Все врали. Никакое это не удовольствие.
«Ты по-прежнему не понимаешь».
Но рассказывать никому нельзя. Кроме того, может, это и не то самое. Может, если не думать об этом, все и пройдет.
«Думаю, еще немного не повредит».
– Девочка очень больна, мистер Перлштейн, но если повезет, лихорадка и жар скоро пройдут.
Она лежит, задыхаясь, под пластиком, и не может больше вырывать трубки из носа и рук – врачи привязали ее.
– Но это не может быть гонорея. Не у моей малышки…
– Знаете, мистер Перлштейн, даже говорить с вами противно.
– Доктор, я…
– Если б ей было с кем поделиться – если б она считала возможным поделиться хоть с кем-то… если б хотя бы один паршивый человечишко выслушал ее – возможно, она не лежала бы сейчас здесь. Мы легко вылечили бы ее, приди она тогда. Прежде.
– Прежде?..
– Прежде чем болезнь перешла в обширную тазовую инфекцию, которая оставит ее бесплодной – если вообще не убьет.
– Бесплодной? Моя малышка…
– Бесплодной. Неспособной зачать. Никогда. И это – если нам повезет… Сестра! – Холодная рука касается ее лба. – Измеряйте температуру и давление каждые пять минут. Если в течении часа температура не начнет падать…
«И еще кое-что – напоследок».
И я думаю, это теперь не важно, а кроме того, в некоторых смыслах так даже удобнее, потому что никто теперь не станет беспокоиться, что Дория Перлштейн понесла от него, а значит, любая медаль имеет оборотную сторону, так что теперь я могу заполучить любого парня, которого захочу, правда, они обращаются со мной так, будто я пущенная по кругу сигарета, но это не имеет значения, потому что иного я не заслуживаю, потомучтопотомучтопотомучто…
«Довольно».
– Карл, что с тобой?
– Мне все равно, что он скажет, Уолтер, – его надо увести отсюда.
Карл разлепил веки. Над ним с участливо-озабоченным видом склонились Дория и Уолтер.
– Все в порядке, – выдавил он, совершенно не удивившись, что голос его звучит, как карканье ворона. – Помогите встать.
– Что он с тобой сделал? – спросила Дория. – Тебе опять было плохо. Это…
– Ш-ш-ш. Понимание, да?
«Понимание. Оно не всегда дается легко, Карл Куллинан. Это даже я знаю».
– Она не знает?
«Нет, конечно же, нет. Зачем причинять боль…»
– Несколько минут назад ты убил бы нас. Если б добрался.
«Это совершенно другое дело. Разве нет?»
– Совершенно другое.
«Теперь ты принесешь мне овцу?»
Карл медленно подошел к ограде и взглянул на дракона.
– Вы двое – постерегите. Мне надо заплатить долг.
– Что ты собираешься…
– Ш-ш-ш.
«Значит, я получу овцу!»
– Нет.
Воин снял сандалии и шнурками привязал ножны за спину.
«Нет? Тогда ты такой же, как все, ты…»
– Ш-ш-ш. Просто чуток подожди.
Карл Куллинан отдает долги. Таковы его принципы. Даже если платить приходится за то, что перед ним открыли форточку в разум Дории и ткнули носом туда, куда он заглядывать не хотел…
Подумать только, что я обращался с ней, как…
«Ты не знал. Что это ты делаешь?»
Карл перелез через ограждение. Отлично – скала под ним вся в трещинах и выбоинах: будет за что цепляться и куда встать. Однажды летом я подзанялся альпинизмом… Эй! А почему ты спрашиваешь? Ты ведь, кажется, можешь читать мои мысли, даже если я их не осознал.
«Не сейчас. Они так интенсивны…»
– Ш-ш-ш. Мне надо думать о деле.
Карл осторожно спускался вниз, не обращая внимания на вопросы, которыми засыпали его Дория и Уолтер.
– Ты не можешь лишить меня обоняния? – подумал он, когда ноги его по щиколотку погрузились в мерзкую жижу.
«Нет… ты что, на самом деле решил это сделать? Спасибоспасибоспасибоспасибо… Я исчезну отсюда, улечу прочь, честное драконье, улечу! Пожалуйста, Карл, не передумывай… Прошутебяпрошутебяпрошутебя…»
– Ш-ш-ш… – Оскальзываясь и задыхаясь от вони, он двинулся к Эллегону.
Не обращай внимания, Карл. Дракончик провел в этом три сотни лет.
Ближе к дракону стало посуше; под голыми ногами воина проступили плиты.
Дракон высился над ним; крылья, словно обороняясь, он прижал к бокам и часто дышал.
– Опусти шею. Если в этом канате есть слабое место – оно может быть только там, где ты не увидишь.
Эллегон опустился в нечистоты, тяжелая голова почти касалась Карла. Его мысленный голос умолк, когда он подставил воину шею.
Это действительно был канат, и, как все канаты, он состоял из более мелких прядок, Карлов меч рассек первую за пару секунд, еще пара ушла на вторую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Говоришь с драконом?..
«Да, он говорит с драконом».
Уолтер и Дория подскочили, когда Эллегон обратился к ним.
«Но говорить с одним легче».
– Ты говоришь – там, у Врат, дракон… Плохо. Но, может, им повезет, и он окажется не таким огромным, как Эллегон.
«Нет, он не как я. Он гораздо больше. Он лежит там так давно, что, покуда он спит, охраняя Врата, кругом него выросла гора – Бредши».
– Прекрасно. – Карл повернулся к друзьям. – Эллегон только что поведал мне, что Врата охраняет дракон.
– Карл, – высоким ломким голосом произнесла Дория, – объясни мне, что происходит?
«Вели им уйти. Их разум еще более узок и изломан, чем твой. Хотя у женщины он глубже… Странно. А у другого – по-иному устроен, словно вы не одной породы. Ничего не понимаю».
– Спроси его, – попросил Уолтер, – как того дракона зовут. Может, Ари сумеет вплести имя в заклятие, и…
«Глупец».
– Я услышал его!
«Глупец из глупцов. Он – первый дракон, сотворенный прежде нас всех».
– И что?
«А то, что в давние времена, когда из всего рода драконов был лишь Он один, – к чему было Ему имя? Он – просто Дракон, старейший из всех, и в имени не нуждается».
– Так что же нам делать, чтобы защититься от него?
«Не будите Его. Он старше, чем гора, и вы скорее сроете гору, чем отщипнете хоть одну из его чешуек. Карл Куллинан?»
– Да?
«Я оказал тебе услугу, так? Принесешь мне овцу сейчас или оказывать вторую?»
– Звучит похоже на угрозу. А я угроз не люблю, Эллегон.
«Что ж, ладно. – Эллегон мысленно вздохнул – Тогда я одарю тебя пониманием».
– Понимаем че…
Вселенная раскололась.
Она была хорошей еврейской девочкой пятнадцати лет. Во всяком случае, такой ей полагалось быть. Но она не всегда была такой, какой ей полагалось быть, – как и не всегда поступала так, как ей поступать полагалось. Отдавалась в темноте Джонатану Долану, раздевалась и…
«Хватит? Или ты действительно хочешь понять Дорию?»
– Ты посвящаешь меня в ее воспоминания? Зачем?
«Чтобы ты понял».
– Нет, пого…
И, само собой, папочке она ничего сказать не могла. Он звал ее своей Единственной, а мамочка думала – она еще девственница. Таково было одно из правил: об этом не говорят. Но дело было не только в задержке, возникло это жжение, и чертов Джонни Долан трепался всюду, что свою гонорею он подцепил от нее. А это было неправдой. Он был первым и – тогда – единственным.
И это вовсе не было удовольствием. Просто липкая грязь. Он врал. Все врали. Никакое это не удовольствие.
«Ты по-прежнему не понимаешь».
Но рассказывать никому нельзя. Кроме того, может, это и не то самое. Может, если не думать об этом, все и пройдет.
«Думаю, еще немного не повредит».
– Девочка очень больна, мистер Перлштейн, но если повезет, лихорадка и жар скоро пройдут.
Она лежит, задыхаясь, под пластиком, и не может больше вырывать трубки из носа и рук – врачи привязали ее.
– Но это не может быть гонорея. Не у моей малышки…
– Знаете, мистер Перлштейн, даже говорить с вами противно.
– Доктор, я…
– Если б ей было с кем поделиться – если б она считала возможным поделиться хоть с кем-то… если б хотя бы один паршивый человечишко выслушал ее – возможно, она не лежала бы сейчас здесь. Мы легко вылечили бы ее, приди она тогда. Прежде.
– Прежде?..
– Прежде чем болезнь перешла в обширную тазовую инфекцию, которая оставит ее бесплодной – если вообще не убьет.
– Бесплодной? Моя малышка…
– Бесплодной. Неспособной зачать. Никогда. И это – если нам повезет… Сестра! – Холодная рука касается ее лба. – Измеряйте температуру и давление каждые пять минут. Если в течении часа температура не начнет падать…
«И еще кое-что – напоследок».
И я думаю, это теперь не важно, а кроме того, в некоторых смыслах так даже удобнее, потому что никто теперь не станет беспокоиться, что Дория Перлштейн понесла от него, а значит, любая медаль имеет оборотную сторону, так что теперь я могу заполучить любого парня, которого захочу, правда, они обращаются со мной так, будто я пущенная по кругу сигарета, но это не имеет значения, потому что иного я не заслуживаю, потомучтопотомучтопотомучто…
«Довольно».
– Карл, что с тобой?
– Мне все равно, что он скажет, Уолтер, – его надо увести отсюда.
Карл разлепил веки. Над ним с участливо-озабоченным видом склонились Дория и Уолтер.
– Все в порядке, – выдавил он, совершенно не удивившись, что голос его звучит, как карканье ворона. – Помогите встать.
– Что он с тобой сделал? – спросила Дория. – Тебе опять было плохо. Это…
– Ш-ш-ш. Понимание, да?
«Понимание. Оно не всегда дается легко, Карл Куллинан. Это даже я знаю».
– Она не знает?
«Нет, конечно же, нет. Зачем причинять боль…»
– Несколько минут назад ты убил бы нас. Если б добрался.
«Это совершенно другое дело. Разве нет?»
– Совершенно другое.
«Теперь ты принесешь мне овцу?»
Карл медленно подошел к ограде и взглянул на дракона.
– Вы двое – постерегите. Мне надо заплатить долг.
– Что ты собираешься…
– Ш-ш-ш.
«Значит, я получу овцу!»
– Нет.
Воин снял сандалии и шнурками привязал ножны за спину.
«Нет? Тогда ты такой же, как все, ты…»
– Ш-ш-ш. Просто чуток подожди.
Карл Куллинан отдает долги. Таковы его принципы. Даже если платить приходится за то, что перед ним открыли форточку в разум Дории и ткнули носом туда, куда он заглядывать не хотел…
Подумать только, что я обращался с ней, как…
«Ты не знал. Что это ты делаешь?»
Карл перелез через ограждение. Отлично – скала под ним вся в трещинах и выбоинах: будет за что цепляться и куда встать. Однажды летом я подзанялся альпинизмом… Эй! А почему ты спрашиваешь? Ты ведь, кажется, можешь читать мои мысли, даже если я их не осознал.
«Не сейчас. Они так интенсивны…»
– Ш-ш-ш. Мне надо думать о деле.
Карл осторожно спускался вниз, не обращая внимания на вопросы, которыми засыпали его Дория и Уолтер.
– Ты не можешь лишить меня обоняния? – подумал он, когда ноги его по щиколотку погрузились в мерзкую жижу.
«Нет… ты что, на самом деле решил это сделать? Спасибоспасибоспасибоспасибо… Я исчезну отсюда, улечу прочь, честное драконье, улечу! Пожалуйста, Карл, не передумывай… Прошутебяпрошутебяпрошутебя…»
– Ш-ш-ш… – Оскальзываясь и задыхаясь от вони, он двинулся к Эллегону.
Не обращай внимания, Карл. Дракончик провел в этом три сотни лет.
Ближе к дракону стало посуше; под голыми ногами воина проступили плиты.
Дракон высился над ним; крылья, словно обороняясь, он прижал к бокам и часто дышал.
– Опусти шею. Если в этом канате есть слабое место – оно может быть только там, где ты не увидишь.
Эллегон опустился в нечистоты, тяжелая голова почти касалась Карла. Его мысленный голос умолк, когда он подставил воину шею.
Это действительно был канат, и, как все канаты, он состоял из более мелких прядок, Карлов меч рассек первую за пару секунд, еще пара ушла на вторую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61