Убитый — это молодой и симпатичный актер. Врагов у него не было. Не было даже тех, кто б ему завидовал, хотя в актерской профессии, как, впрочем, и в других, такое нередко случается. Считался хорошим товарищем, как говорится, своим парнем. Зарабатывал недурно. Была у него житейская смекалка, умел себя подать и славу оборачивать в деньги. Можно считать это достоинством, а можно и недостатком. Все зависит от того, как к этому относиться. Но нельзя упрекать его в скупости или недружелюбии к коллегам. Если кто из приятелей-актеров нуждался, то на Зарембу всегда мог рассчитывать. Этот молодой человек был хорошим сыном. Родом он, как вы, конечно, знаете, из деревни. Где-то из-под Остроленки. До сих пор там живет и ведет хозяйство его мать. Сын выстроил ей новый дом. Помог Мариан стать на ноги и своему брату. И еще одна вещь говорит в пользу убитого. Он не стыдился своего происхождения, матери, простой крестьянки, и брата, который хозяйничает на нескольких гектарах. Не раз приезжал к ним. И в этом году, в начале августа, пробыл там две недели, помогал в косовицу. Привозил мать и брата в Варшаву, бывал с ними на людях. И делал это не для рекламы, хотя, как полагается киноактеру, заботился о популярности. О том, как он в поле работал, никто из журналистов, любящих сенсации, и не знал. А сами понимаете: популярный актер — и косит рожь, это же великолепная реклама.
— Да,— согласился Павельский.— Я знал, что он из деревни, но обо всем этом не слыхал.
— Заинтересовались мы и его жизнью в столице. Прежде всего его связями с женщинами. Их было много. Даже очень много. Но мы не услышали ни об одной любовной трагедии, ни об одной поломанной жизни. Просто он любил женщин и имел какой-то удивительный дар: часто их менял, но, разойдясь, оставался с ними в полном согласии. Каждая из тех, с кем мы беседовали, заявляла, что претензий к Зарембе не имеет и к преемнице своей не ревновала. Каждая признавалась, что красивый актер очень ей нравился, но влюблена без меры ни одна в него не была.
— Гнался за легкой добычей.
— Допустим,— согласился прокурор.— Нынешних девушек я не знаю, да и не интересовали нас их взгляды на жизнь. Мы искали хоть каких-нибудь врагов убитого. И не нашли ни одного. Даже не врага, а просто недоброжелателя. Парень умел располагать к себе людей.
— Ну и что?
— Именно это свидетельствует против вас и заставляет меня верить, что убийцей Зарембы мог быть только Ежи Павельский. Раз у человека нет ни врагов, ни завистников, ни недоброжелателей, кто мог решиться на такую вещь, как убийство?
— Не понимаю,— заметил заключенный.
— Это же ясно. Еще в римском праве есть принцип: «Тот совершил, кому выгодно». Со смертью Зарембы все что-то утратили. Друзья потеряли хорошего товарища. Многие лишились материальной помощи. Тысячи зрителей расстались с любимым актером. Только одному человеку смерть его была выгодна.
— Мне? — удивился Павельский.
— Да, вам! Одним выстрелом вы избавились от любовника своей жены. Правда, как вы сами сказали, у Зарембы были предшественники. Но на этот раз ваш метод — переждать очередное увлечение — не оправдал себя. Дело приобрело серьезный оборот. Вы видели, что брак окончательно рушится. Что это не новое увлечение, а настоящая любовь. Что даже дети не заставят жену остаться с вами. Один выстрел — и устранен опасный соперник, вы отомстили жене за все пережитые унижения. Вы ловко подстроили, чтобы именно Барбара Павельская убила человека, который был ей дорог. Да, только вам нужна была смерть Зарембы. Только вам была она выгодна. Кто же еще мог подменить пулю в пистолете? Кто сделал за вас грязную работу?
Ежи Павельский, опустив голову, выслушал тяжкое обвинение и затем ответил:
— Да, верно. Все выглядит так, как вы сказали. Я попал в какую-то дьявольскую ловушку. Не понимаю, ничего не понимаю. Я тоже не знаю ни одного недоброжелателя Зарем-бы. И очень любил его, пока не начался этот несчастный роман. Его трудно было не любить. Он пришел ко мне за три дня до смерти и лгал прямо в глаза, что с Барбарой он дружит бескорыстно и платонически. Я прекрасно знал, что это не так, но готов был вопреки очевидным фактам поверить его словам. Я невиновен. Я не убивал Зарембу. Вижу, что положение мое трагическое, что без вины попаду на виселицу, потому что не могу ничего доказать.
— Сами видите: никто другой Зарембу убить не мог.
— Я тоже не убивал!
— А он мертв.
— Я беспрерывно думаю о своем деле. Днем и ночью. Почти не сплю. Понимаю весь ужас случившегося. В голове у меня мелькает даже мысль, что не Заремба был целью, он был только средством.
— Выскажитесь яснее.
— Допустим, есть человек, который поклялся мне отомстить. Он тщательно изучил мои привычки и семейные дела. Зачем ему меня убивать? Достаточно устроить так, чтобы Мариана Зарембу застрелили на сцене, по ходу пьесы, на глазах тысячи с лишним свидетелей. Враг мой прекрасно знал, что подозрение в убийстве падет на меня. Так и вышло.
— Версия довольно занятная, только неправдоподобная.
— Действуя так, человек, хотевший меня устранить, обеспечил себе полную безнаказанность. Его никто не заподозрит в убийстве. Он мог Зарембу вообще не знать, и, уж во всяком случае, повода к убийству у него не было. Гибель актера — для него не цель, а средство, чтобы отправить меня на тот свет.
— Предположим, вы говорите правду и действительно существует человек, который, желая вам отомстить, решился убить другого, ни в чем не виновного и даже не знакомого ему человека. Но одного желания мало. Нужна еще и возможность осуществить такой план.
— Другие тоже могли заменить патрон. На это хватит нескольких секунд. Одно движение — и вместо холостого патрона в стволе боевой с пулей.
— Да, с этой стороны дело просто. Но вы не учли трудности с пистолетом.
— Не понимаю.
— Оружие не валялось на улице или, скажем, в театральном фойе, где было бы доступно всякому. Если бы так, ваше рассуждение походило бы на правду. Но пистолет-то все время находился в реквизиторской, и лишь за час до спектакля ею положили на стол за кулисами. А потом на другой стол, посреди сцены. А вы сказали, что, когда пистолет взяли со склада, в стволе был холостой патрон.
— Патрон заменили за кулисами.
— Число лиц, которые могли это сделать, весьма невелико. Капитан Лапинский этот вопрос изучил. Выяснил все фамилии.
С этими слонами прокурор открыл портфель, порылся в документах и протянул Павельскому лист бумаги.
— Вот список актеров,— пояснил он,— которые в этот день были заняты в «Мари-Октябрь», а также прочих лиц, имевших теоретическую возможность подменить пулю.
Павельский взглянул на машинописный текст. Это был перечень имен.
Актеры:
1. Барбара Павельская
2.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Да,— согласился Павельский.— Я знал, что он из деревни, но обо всем этом не слыхал.
— Заинтересовались мы и его жизнью в столице. Прежде всего его связями с женщинами. Их было много. Даже очень много. Но мы не услышали ни об одной любовной трагедии, ни об одной поломанной жизни. Просто он любил женщин и имел какой-то удивительный дар: часто их менял, но, разойдясь, оставался с ними в полном согласии. Каждая из тех, с кем мы беседовали, заявляла, что претензий к Зарембе не имеет и к преемнице своей не ревновала. Каждая признавалась, что красивый актер очень ей нравился, но влюблена без меры ни одна в него не была.
— Гнался за легкой добычей.
— Допустим,— согласился прокурор.— Нынешних девушек я не знаю, да и не интересовали нас их взгляды на жизнь. Мы искали хоть каких-нибудь врагов убитого. И не нашли ни одного. Даже не врага, а просто недоброжелателя. Парень умел располагать к себе людей.
— Ну и что?
— Именно это свидетельствует против вас и заставляет меня верить, что убийцей Зарембы мог быть только Ежи Павельский. Раз у человека нет ни врагов, ни завистников, ни недоброжелателей, кто мог решиться на такую вещь, как убийство?
— Не понимаю,— заметил заключенный.
— Это же ясно. Еще в римском праве есть принцип: «Тот совершил, кому выгодно». Со смертью Зарембы все что-то утратили. Друзья потеряли хорошего товарища. Многие лишились материальной помощи. Тысячи зрителей расстались с любимым актером. Только одному человеку смерть его была выгодна.
— Мне? — удивился Павельский.
— Да, вам! Одним выстрелом вы избавились от любовника своей жены. Правда, как вы сами сказали, у Зарембы были предшественники. Но на этот раз ваш метод — переждать очередное увлечение — не оправдал себя. Дело приобрело серьезный оборот. Вы видели, что брак окончательно рушится. Что это не новое увлечение, а настоящая любовь. Что даже дети не заставят жену остаться с вами. Один выстрел — и устранен опасный соперник, вы отомстили жене за все пережитые унижения. Вы ловко подстроили, чтобы именно Барбара Павельская убила человека, который был ей дорог. Да, только вам нужна была смерть Зарембы. Только вам была она выгодна. Кто же еще мог подменить пулю в пистолете? Кто сделал за вас грязную работу?
Ежи Павельский, опустив голову, выслушал тяжкое обвинение и затем ответил:
— Да, верно. Все выглядит так, как вы сказали. Я попал в какую-то дьявольскую ловушку. Не понимаю, ничего не понимаю. Я тоже не знаю ни одного недоброжелателя Зарем-бы. И очень любил его, пока не начался этот несчастный роман. Его трудно было не любить. Он пришел ко мне за три дня до смерти и лгал прямо в глаза, что с Барбарой он дружит бескорыстно и платонически. Я прекрасно знал, что это не так, но готов был вопреки очевидным фактам поверить его словам. Я невиновен. Я не убивал Зарембу. Вижу, что положение мое трагическое, что без вины попаду на виселицу, потому что не могу ничего доказать.
— Сами видите: никто другой Зарембу убить не мог.
— Я тоже не убивал!
— А он мертв.
— Я беспрерывно думаю о своем деле. Днем и ночью. Почти не сплю. Понимаю весь ужас случившегося. В голове у меня мелькает даже мысль, что не Заремба был целью, он был только средством.
— Выскажитесь яснее.
— Допустим, есть человек, который поклялся мне отомстить. Он тщательно изучил мои привычки и семейные дела. Зачем ему меня убивать? Достаточно устроить так, чтобы Мариана Зарембу застрелили на сцене, по ходу пьесы, на глазах тысячи с лишним свидетелей. Враг мой прекрасно знал, что подозрение в убийстве падет на меня. Так и вышло.
— Версия довольно занятная, только неправдоподобная.
— Действуя так, человек, хотевший меня устранить, обеспечил себе полную безнаказанность. Его никто не заподозрит в убийстве. Он мог Зарембу вообще не знать, и, уж во всяком случае, повода к убийству у него не было. Гибель актера — для него не цель, а средство, чтобы отправить меня на тот свет.
— Предположим, вы говорите правду и действительно существует человек, который, желая вам отомстить, решился убить другого, ни в чем не виновного и даже не знакомого ему человека. Но одного желания мало. Нужна еще и возможность осуществить такой план.
— Другие тоже могли заменить патрон. На это хватит нескольких секунд. Одно движение — и вместо холостого патрона в стволе боевой с пулей.
— Да, с этой стороны дело просто. Но вы не учли трудности с пистолетом.
— Не понимаю.
— Оружие не валялось на улице или, скажем, в театральном фойе, где было бы доступно всякому. Если бы так, ваше рассуждение походило бы на правду. Но пистолет-то все время находился в реквизиторской, и лишь за час до спектакля ею положили на стол за кулисами. А потом на другой стол, посреди сцены. А вы сказали, что, когда пистолет взяли со склада, в стволе был холостой патрон.
— Патрон заменили за кулисами.
— Число лиц, которые могли это сделать, весьма невелико. Капитан Лапинский этот вопрос изучил. Выяснил все фамилии.
С этими слонами прокурор открыл портфель, порылся в документах и протянул Павельскому лист бумаги.
— Вот список актеров,— пояснил он,— которые в этот день были заняты в «Мари-Октябрь», а также прочих лиц, имевших теоретическую возможность подменить пулю.
Павельский взглянул на машинописный текст. Это был перечень имен.
Актеры:
1. Барбара Павельская
2.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42