- У вас есть их список. Я дал вам его при предыдущей встрече.
— Да, я наизусть его знаю.
— Мы сделали обыск и на квартире директора Голобли Теоретически он мог иметь два пистолета Один на законном основании, другой — тайком. Кроме того, мы обыскали весь театр.
-— И безрезультатно?
— Безрезультатно.
Я был в этом уверен. Директорский пистолет давно на дне Вислы или заброшен туда, где его до конца света не сыскать.
-- Боюсь, что вы правы,— произнес капитан Лапинский.
— Вернемся к боевым патронам в чернильнице. Многие ли имели доступ в директорский кабинет? — спросил прокурор Ясёла.
— Директор Голобля очень много работает. Не только приходит на каждую репетицию и сам ставит пьесы. Он решает уйму хозяйственных и административных дел. Есть, правда, у нас и администратор, но большой роли он не играет Голобля обычно сидит в кабинете. Там принимает и посетителей, работников театра и прочих. Если у кого дело к директору, он идет прямо в кабинет. Часто и Голобля вызывает сотрудников. Не проходит недели, чтобы все, кто значится среди непадежных, хоть раз не побывали в директорском кабинете. Я там бывал по нескольку раз в день. Реквизитор и постановщик спектакля тоже. И другие туда заглядывали. Актеры и технический персонал.
— Значит, взять патрон из чернильницы мог кто угодно?
— Если напротив сидит директор, неудобно копаться в чернильнице.
— Но ведь случалось, что во время разговора пан Голобля отворачивался, звонил по телефону, доставал бумаги из шкафа? Есть там шкаф?
— Есть. Книжный шкаф. Документы директор всегда
держит в столе. Чтобы патрон вынули в присутствии директора, по-моему, маловероятно. Голобля — человек решительный и энергичный. Через его кабинет за день проходило много людей, но долго никто не засиживался. Короткий разговор, директор решает, посетитель уходит. А за дверью ждет следующий.
— Выходя из кабинета, директор запирал его на ключ?
— Да. Когда ушел директор Дербич, Голобля распорядился врезать новый замок. Уходя из театра, запирал дверь собственным ключом и всегда носил его при себе.
— К замку полагаются три ключа. Куда девались два других?
— Один ключ внизу, в канцелярии у входа в театр. Бывает ведь, что в кабинет директора надо зайти во время его отсутствия. Канцелярия работает с утра до конца спектакля. Ключ висит на окне, на гвоздике. Насчет третьего ключа не знаю. Может, он тоже у директора.
— Вы, я вижу, пользовались ключом от кабинета, раз знаете, где он постоянно находится.
Павельский слегка улыбнулся.
— Что называется, «коварный вопрос». Могу ответить, пан прокурор: пользовался, и не раз. По секретарши, которые посменно дежурят, могут подтвердить, что с момента, когда в афише появилась «Мари-Октябрь», я ключа ни разу не брал. А до того патронов в чернильнице не было.
— Кто чаще других брал ключ?
— Об этом лучше спросить секретарш. Думаю, что администратор и секретарь.
Прокурор посмотрел на офицера милиции.
— Проверим.— Капитан Даппнский сделал пометку в блокноте.
— И еще одно,— сказал Ясёла.— Вы сказали, что, уходя из театра, директор запирал дверь на ключ. А если он шел к секретарю, администратору или по каким-нибудь делам, не выходя из здания. Тогда он пользовался ключом?
— Или замок захлопывался автоматически? — дополнил вопрос капитан.
— Нет. Хорошо помню, что это был замок системы «Лучник». Отпирая или запирая кабинет, я видел на ручке надпись.
— Значит, снаружи кабинет запирался только ключом?
— Да.
— Вернемся к первому вопросу. Вы на него не ответили, разговор перешел на конструкцию замка. Ненадолго выходя из кабинета, директор поворачивал ключ?
— Нет. Кабинет оставался открытым.
— Вы могли, значит, зайти в кабинет, когда не было директора, и вынуть патрон из чернильницы?
— Как и любой, кто значится в вашем списке, пан прокурор. Но я этого не сделал.
— Откуда ж вы взяли боевой патрон?
— Не доставлю вам удовольствия и не признаюсь в убийстве, ни прямо, ни косвенно. На таких вопросах меня не поймаете, потому что я не убивал. Бросьте этот метод. Зря время тратите.
— Ну ладно, — закончил допрос прокурор.— От упрямства пет лекарства. Вы сами себе вредите. Если что-нибудь вспомните, бумага и карандаш у вас есть. Прочитайте протокол и распишитесь внизу па каждой странице.
Глава 7
«ГРАЖДАНИН ПРОКУРОР...»
«Гражданин прокурор!
Вог уж три недели, как я в тюрьме. Три недели, всего двадцать один день, а жизнь моя перевернулась. Вместо дома и детей у меня тюремная камера номер 38. И кто знает, надолго ли? Может, мне удалось бы спасти голову, сознавшись в преступлении, которого не совершал. Но такая цена непомерно высока, и я на нее не соглашусь. Не признаюсь в убийстве Зарембы, потому что я невиновен.
Список, который Вы мне дали, пан прокурор, лежит на столе в камере. Я выучил его наизусть и все-таки каждый день вглядываюсь в шестнадцать фамилий, пока глаза не заслезятся. Спрашиваю: «Кто из вас!» И не получаю ответа. Бумага молчит.
Я решил написать все, что знаю про каждого из этих людей. А вдруг это поможет извлечь из закоулков памяти хоть что-нибудь, проливающее свет на мотив преступления. Осталось сказан, о двенадцати. С самого начала я вычеркнул себя, жену и реквизитора. После дополнительного расследования выбывает и Голобля. Двенадцать человек словно двенадцать апостолов. Кто же из них Иуда? Убил ли он Зарембу как своего врага или чтобы послать меня на виселицу? Как его найти?
Первой в переданном мне списке значится Барбара Па-вельская. Вычеркиваю ее и перехожу к пани Ирене Скальской.Это пожилая дама, когда-то известная характерная актриса. Время и избыток женщин в театре сделали свое. О па-
ни Скальской пишут теперь реже. И новая публика не всегда помнит тех, кто был когда-то известен. Увы, такая судьба часто выпадает на долю стареющего актера. Мало пьес, где в главной роли были бы женщины под шестьдесят. В последнее время пани Ирена долго не выступала. Иногда была занята только на выходах.
Постановщик «Мари-Октябрь», Генрик Летынский, дал ей роль старой служанки Викторины. Как бог свят, мог бы взять на эту роль чуть ли не любую из наших актрис, кроме самых молоденьких. К такому выбору режиссера склонило, пожалуй, старое знакомство, дружеские отношения, а не что-либо другое. Он хотел, чтобы пани Скальская сыграла и немного заработала, потому что не было сомнений: остросюжетная французская пьеса пройдет не меньше ста пятидесяти раз подряд. У актера есть строго определенная норма выступлений в месяц. Что сверх того, оплачивается дополнительно.
Что могло быть общего между Иреной Скальской, женщиной, которой под шестьдесят, и молодым, без малого тридцатилетним, киноактером? Если даже допустить, что в сердце пожилой дамы проснулась поздняя весна, нелепо подозревать ее в желании отправить на тот свет своего кумира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Да, я наизусть его знаю.
— Мы сделали обыск и на квартире директора Голобли Теоретически он мог иметь два пистолета Один на законном основании, другой — тайком. Кроме того, мы обыскали весь театр.
-— И безрезультатно?
— Безрезультатно.
Я был в этом уверен. Директорский пистолет давно на дне Вислы или заброшен туда, где его до конца света не сыскать.
-- Боюсь, что вы правы,— произнес капитан Лапинский.
— Вернемся к боевым патронам в чернильнице. Многие ли имели доступ в директорский кабинет? — спросил прокурор Ясёла.
— Директор Голобля очень много работает. Не только приходит на каждую репетицию и сам ставит пьесы. Он решает уйму хозяйственных и административных дел. Есть, правда, у нас и администратор, но большой роли он не играет Голобля обычно сидит в кабинете. Там принимает и посетителей, работников театра и прочих. Если у кого дело к директору, он идет прямо в кабинет. Часто и Голобля вызывает сотрудников. Не проходит недели, чтобы все, кто значится среди непадежных, хоть раз не побывали в директорском кабинете. Я там бывал по нескольку раз в день. Реквизитор и постановщик спектакля тоже. И другие туда заглядывали. Актеры и технический персонал.
— Значит, взять патрон из чернильницы мог кто угодно?
— Если напротив сидит директор, неудобно копаться в чернильнице.
— Но ведь случалось, что во время разговора пан Голобля отворачивался, звонил по телефону, доставал бумаги из шкафа? Есть там шкаф?
— Есть. Книжный шкаф. Документы директор всегда
держит в столе. Чтобы патрон вынули в присутствии директора, по-моему, маловероятно. Голобля — человек решительный и энергичный. Через его кабинет за день проходило много людей, но долго никто не засиживался. Короткий разговор, директор решает, посетитель уходит. А за дверью ждет следующий.
— Выходя из кабинета, директор запирал его на ключ?
— Да. Когда ушел директор Дербич, Голобля распорядился врезать новый замок. Уходя из театра, запирал дверь собственным ключом и всегда носил его при себе.
— К замку полагаются три ключа. Куда девались два других?
— Один ключ внизу, в канцелярии у входа в театр. Бывает ведь, что в кабинет директора надо зайти во время его отсутствия. Канцелярия работает с утра до конца спектакля. Ключ висит на окне, на гвоздике. Насчет третьего ключа не знаю. Может, он тоже у директора.
— Вы, я вижу, пользовались ключом от кабинета, раз знаете, где он постоянно находится.
Павельский слегка улыбнулся.
— Что называется, «коварный вопрос». Могу ответить, пан прокурор: пользовался, и не раз. По секретарши, которые посменно дежурят, могут подтвердить, что с момента, когда в афише появилась «Мари-Октябрь», я ключа ни разу не брал. А до того патронов в чернильнице не было.
— Кто чаще других брал ключ?
— Об этом лучше спросить секретарш. Думаю, что администратор и секретарь.
Прокурор посмотрел на офицера милиции.
— Проверим.— Капитан Даппнский сделал пометку в блокноте.
— И еще одно,— сказал Ясёла.— Вы сказали, что, уходя из театра, директор запирал дверь на ключ. А если он шел к секретарю, администратору или по каким-нибудь делам, не выходя из здания. Тогда он пользовался ключом?
— Или замок захлопывался автоматически? — дополнил вопрос капитан.
— Нет. Хорошо помню, что это был замок системы «Лучник». Отпирая или запирая кабинет, я видел на ручке надпись.
— Значит, снаружи кабинет запирался только ключом?
— Да.
— Вернемся к первому вопросу. Вы на него не ответили, разговор перешел на конструкцию замка. Ненадолго выходя из кабинета, директор поворачивал ключ?
— Нет. Кабинет оставался открытым.
— Вы могли, значит, зайти в кабинет, когда не было директора, и вынуть патрон из чернильницы?
— Как и любой, кто значится в вашем списке, пан прокурор. Но я этого не сделал.
— Откуда ж вы взяли боевой патрон?
— Не доставлю вам удовольствия и не признаюсь в убийстве, ни прямо, ни косвенно. На таких вопросах меня не поймаете, потому что я не убивал. Бросьте этот метод. Зря время тратите.
— Ну ладно, — закончил допрос прокурор.— От упрямства пет лекарства. Вы сами себе вредите. Если что-нибудь вспомните, бумага и карандаш у вас есть. Прочитайте протокол и распишитесь внизу па каждой странице.
Глава 7
«ГРАЖДАНИН ПРОКУРОР...»
«Гражданин прокурор!
Вог уж три недели, как я в тюрьме. Три недели, всего двадцать один день, а жизнь моя перевернулась. Вместо дома и детей у меня тюремная камера номер 38. И кто знает, надолго ли? Может, мне удалось бы спасти голову, сознавшись в преступлении, которого не совершал. Но такая цена непомерно высока, и я на нее не соглашусь. Не признаюсь в убийстве Зарембы, потому что я невиновен.
Список, который Вы мне дали, пан прокурор, лежит на столе в камере. Я выучил его наизусть и все-таки каждый день вглядываюсь в шестнадцать фамилий, пока глаза не заслезятся. Спрашиваю: «Кто из вас!» И не получаю ответа. Бумага молчит.
Я решил написать все, что знаю про каждого из этих людей. А вдруг это поможет извлечь из закоулков памяти хоть что-нибудь, проливающее свет на мотив преступления. Осталось сказан, о двенадцати. С самого начала я вычеркнул себя, жену и реквизитора. После дополнительного расследования выбывает и Голобля. Двенадцать человек словно двенадцать апостолов. Кто же из них Иуда? Убил ли он Зарембу как своего врага или чтобы послать меня на виселицу? Как его найти?
Первой в переданном мне списке значится Барбара Па-вельская. Вычеркиваю ее и перехожу к пани Ирене Скальской.Это пожилая дама, когда-то известная характерная актриса. Время и избыток женщин в театре сделали свое. О па-
ни Скальской пишут теперь реже. И новая публика не всегда помнит тех, кто был когда-то известен. Увы, такая судьба часто выпадает на долю стареющего актера. Мало пьес, где в главной роли были бы женщины под шестьдесят. В последнее время пани Ирена долго не выступала. Иногда была занята только на выходах.
Постановщик «Мари-Октябрь», Генрик Летынский, дал ей роль старой служанки Викторины. Как бог свят, мог бы взять на эту роль чуть ли не любую из наших актрис, кроме самых молоденьких. К такому выбору режиссера склонило, пожалуй, старое знакомство, дружеские отношения, а не что-либо другое. Он хотел, чтобы пани Скальская сыграла и немного заработала, потому что не было сомнений: остросюжетная французская пьеса пройдет не меньше ста пятидесяти раз подряд. У актера есть строго определенная норма выступлений в месяц. Что сверх того, оплачивается дополнительно.
Что могло быть общего между Иреной Скальской, женщиной, которой под шестьдесят, и молодым, без малого тридцатилетним, киноактером? Если даже допустить, что в сердце пожилой дамы проснулась поздняя весна, нелепо подозревать ее в желании отправить на тот свет своего кумира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42