– О! – визгливо вскрикнул он, хватая императора за полы кафтана. – Пётр, Пётр!.. брат мой!.. Всё бери себе, всё отдаю…
Государь положил ему руку на плечо.
– Выстроить ему, господин комендант, особый, хороший, просторный дом, – продолжал Пётр, ласково кивая принцу, – да чтобы окошки были не узенькие и на солнце. А когда здание будет готово, сам я приеду сюда, чтоб персонально его туда перепроводить. К моему… к государеву тезоименитству… чтоб всё то было готово!.. А потом мы вас, принц, в военную службу – будете бравым воином, в офицеры, в генералы дослужитесь… Довольны ли вы, принц?
– Сжалься, не уходи, не откладывай! – крикнул, порываясь к императору, узник. – Брат!.. Пётр! не скрывайся, ты ведь государь!.. Зачем отсрочка?.. смилуйся!
Унгерн и Корф бросились к принцу. Государь их остановил.
– Выпусти меня сейчас, выпусти!.. Призвах имя твоё во гробех, – косноязыча и дико озираясь, кричал узник. – Дай жить с нею!.. видеть её, слышать!.. – Волнение более и более охватывало его, путало слова. – В леса, в Сибирь… только не здесь… Уйдёшь, ни тебя, ни её не увижу… Брат, брат, помилуй!..
Присутствующие были изумлены, потрясены.
– О ком это? с какою персоной он думает жить? – спросил государь Унгерна. Тот взглянул на Бередникова, последний на Чурмантеева.
– Бредит, знать: из Маргарит что-нибудь вычитал и – простите – врёт! – ответил до крайности озадаченный Чурмантеев. – Что ни день, новые, как видите, пустоши, новое враньё…
Иван Антонович плакал, вставал и снова бросался на колени перед императором, хватая его за руки, волочась за ним и целуя ему ноги, одежду. Бессвязной, дикой, молящей его речи нельзя уж было понять. Окружавшие не могли его оттащить, остановить.
– Herr Gott… Armes Kind! сил нет смотреть, пустите его! – сказал государь, замедлясь на пороге и добродушно, глазами, полными слёз, смотрел на принца. – Пусть выйдет… пусть свежим воздухом вздохнёт… на крыльцо его, на крыльцо…
– Но у него нет тёплого, – вмешался Волков, – ещё простудится…
– Э, батюшка! когда я хочу, так ты!!. колпак! – сердито крикнул и топнул ногой государь. – Вот мой плащ, пусть надевает пока! Auf Wiedersehen!.. до свидания, принц! – торопливо и сконфуженно отворачиваясь от Иоанна Антоновича, кивнул ему головой Пётр Фёдорович. – Карл Карлыч! sagen Sie, dass man… вели ему из кареты мой шлафрок в презент принести… пусть себе, пусть…
Свита, с своей стороны, поспешила вручить узнику подарки – кольца на память, табакерки, часы. Он неумелыми, похолодевшими руками неловко брал эти вещи, тыча их в карманы куртки и шаровар.
Лица, стоявшие на дворе, и в числе их Пчёлкина, видели, как у Светличной башни вновь показалась царская свита и как рядом с государем, между Унгерном и Чурмантеевым, вышел на крыльцо высокий, с светло-русыми, монашескими волосами и в голубой гвардейской епанче, бледный юноша. Государь, размахивая перчаткой, что-то с сердцем высказывал коменданту. Этот с рукой у шляпы, вытянувшись, молча стоял перед ним.
«Чем-то решено, какой конец? – мыслила тем временем, жадно пожирая глазами государя, Поликсена. – Освободит ли он бедного, раздавленного судьбой родича? Что говорил он с ним? Что решено? Столько я учила принца, наставляла и всё, всё ему рассказывала… Как он жаждал свободы! Как выпытывал о свете, о людях, клялся…»
«Ужли, – рассуждал в то же время у церкви, в толпе других, Мирович, – ужли наконец и мне окажет милость мачеха-фортуна? Не верится! Кто обратит внимание на столь мелкого человека? Но если произойдёт чудо, если решат возвратить ко двору принца? кто лучше его сумеет тогда быть защитником, охраной всех несчастных, сирых всех, обделённых судьбою?..
Тогда и я подам прошение о возврате дедовских имений… Эка, чёрт, какие мысли! Так вот о тебе, собаке, и подумают! О голштинце каком-нибудь, о лакее подумают, а не о тебе. Боже-господи! Ну отчего бы теперь государю, и без принца, не обратить на меня внимания? Что ни говори – проклятые связи! А ведь я был на войне, трудился… Нет! – заключил Мирович, прячась за спины других. – Лучше пусть он, добрый, бессильный, нерешительный, лучше пусть и не заметит меня, ещё, пожалуй, узнает, что через меня доставлены пропозиции Панина о продлении войны… Пронеси его мимо, злосчастная судьба…»
– Господин офицер! эй! оранжевый воротник! – долетел до него из-за моста громкий, стремительный голос.
Мирович оглянулся. Все взоры были почему-то устремлены на него. Кто-то усердно толкал его под бок. Он подался вперёд. Толпа перед ним расступилась. В нескольких шагах от него, вывернув врозь тупоносые ступни тяжёлых ботфортов и держа наотмашь огромный палаш, стоял император.
– Kreuz schock-bomben-donnerwetter-element! Форм не соблюдаете, – сильно горячась, кричал на кого-то Пётр Фёдорович, – а вот примерный офицер, – прибавил он коменданту, указывая на куцый и узкий, новой прусской формы кафтан Мировича. – Но это, сударь, жалко – не из ваших! Срам, срам, говорю я… шалберничество, вертопрашие! У того шляпа, как седло на голове, у этого – сукно неуказанной толщины, портупея без бляхи. Не потерплю того – слышите ли? Saperment!.. не потерплю… У вас самих, господин комендант, епанча не по табели… кошкиным мехом подбита… Бабам шубки такие носить, а не военным! Служба тут ни ползёт, знать, ни едет…
«Великий Боже! – думал тем временем, глаз на глаз перед государем, Мирович. – О люди! Видят ли меня? Чудо чудное! Война, каторга походов не вывезла, вывез новый кафтан… Иные всю забитую, затёртую, оплёванную жизнь добиваются, стремятся, а мне легко так выпало на долю… Ужли ж сейчас подойдёт, станет, в отличие другим, говорить со мной, расспрашивать?..»
– А это, это что? – шагнув в сторону от Мировича, напустился вдруг Пётр Фёдорович на помощника пристава, выпялившего глаза солдафона Власьева. – Мало тебе, сударь, что в старой, отменённой форме, да и ту ещё небрежительно изволишь содержать!.. Что глядишь?.. Третья пуговка от галстука – ногами вверх пришита… Разве то порядок? дисциплина? Так по обержам только шляться, а не на службе!.. Чтоб то было всё записано и мне доложено! – заключил Пётр Фёдорович, направляясь к выходу из крепости. – Приеду в мае, чтоб всё было в аккурате, да не инако, как со старательством… Будьте настороже, господин комендант… узнавайте гарнизонный устав… Вас первого заставлю прометать весь артикул…
Государь подошёл к воротам. Унгерн накинул на него снятую с Ивана Антоновича шинель. Пётр Фёдорович глянул к башне, где оставил принца. На опустевшей площадке по-прежнему расхаживал часовой. «Бедный! Опять заперли тебя!» – со вздохом подумал государь. Он отвернулся, взглянул к дому Чурмантеева, где стояла Поликсена, но и её там уже не было.
«И только, – сказал себе оставленный отхлынувшей толпой Мирович, – и для того были ожидания принца, грёзы, мечты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230