– …
– Только, к сожалению, дрожит рука.
– А вы попробуйте писать крупно.
– Все равно дрожит.
– Откуда эти старые четки на тушечнице?
– Выпросил у настоятельницы.
– Вы молитесь, перебирая четки?
– Четки иногда считают талисманом. Но временами у меня бывает такое настроение, что хочется разгрызть их зубами.
– Что вы, отец! Ведь они такие грязные! Сколько лет их перебирали немытыми руками.
– Не говори так! Это святая грязь – от двух, а может, и трех поколений монахинь.
Тиэко умолкла, почувствовав, что невольно коснулась отцовской печали, разбередила ему сердце. Она отнесла посуду и остатки тофу на кухню и вернулась к отцу.
– А где настоятельница? – спросила она.
– Ушла. Ты сейчас куда?
– Хочу прогуляться по Саге, а потом – домой. У горы Арасияма сейчас полно народу. Схожу к храму Нономия, потом в храм Нисонъин и в Адасино – я эти места очень люблю.
– Ты еще молода, и это твое увлечение меня беспокоит. Беспокоит и твое будущее. Нет, ты совсем на меня не похожа.
– Разве женщина должна быть похожа на мужчину?
Такитиро долго стоял на веранде, глядя вслед уходившей Тиэко.
Вскоре вернулась старая монахиня и занялась уборкой сада.
Такитиро сел за стол, и перед его глазами стали всплывать картины, написанные Сотацу и Корином: папоротник, весенние полевые цветы и травы… Он думал о только что ушедшей Тиэко.
Тиэко вышла на сельскую дорогу, и храм, где уединился отец, сразу отдалился, исчез за бамбуковой рощей.
Она стала подниматься по выщербленным каменным ступеням к храму Нэмбуцу в Адасино, но, поравнявшись с двумя изваяниями будд, возвышавшимися по левую руку на скале, остановилась: сверху доносились раздражающе громкие голоса.
Там было множество надгробных каменных столбиков, установленных на безымянных могилах. Последнее время среди этих могил часто стали фотографироваться иностранки в чудных, почти прозрачных платьях. Наверно, и сегодня на кладбище в Адасино происходило нечто в этом роде. Тиэко повернулась и стала поспешно спускаться вниз. Ей вспомнилось только что слышанное от отца предупреждение.
Она избегала публики, развлекавшейся в весенние дни на горе Арасияма, но, по-видимому, и здесь, в Адасино и Нономия, молодой девушке бывать не пристало. Даже в большей степени, чем носить чересчур скромные кимоно, раскрашенные по эскизам Такитиро…
Кажется, отец, уединившись в этом женском монастыре, проводит дни в праздности. И о чем только он думает, грызя эти грязные, захватанные руками четки? – с грустью размышляла Тиэко.
Она видела, как дома отец нередко пытался сдержать порывы внезапного раздражения. В такие минуты он разгрыз бы эти четки на мелкие кусочки, будь они под рукой.
«Уж лучше я бы пожертвовала собственными пальцами: пусть грызет их, лишь бы это помогло умерить его гнев»,– пробормотала Тиэко, горестно покачав головой. Ее мысли перенеслись на другое: вспомнилось, как они вдвоем с матерью ударяли в колокол храма Нэмбуцу.
Звонница храма была выстроена заново. У низенькой матери все не получалось ударить в колокол так, чтобы он зазвучал как следует.
– Матушка, здесь нужно умение. Давайте вместе.– Тиэко положила ладонь на руку матери, и они толкнули деревянное било. Колокол громко зазвенел.
– И правда! – радостно воскликнула мать.
– Это что! Вот когда умелой рукой ударяет монах, колокол действительно звучит громко и долго,– засмеялась Тиэко.
Охваченная воспоминаниями, она шла по тропинке к храму Нономия. Еще в не столь отдаленные времена об этой тропинке писали, будто «вступаешь под сень бамбуковой рощи». Теперь от рощи не осталось и следа. К тому же сюда отчетливо доносились зазывные голоса торговцев из лавчонок, появившихся перед храмовыми вратами.
Но сам этот скромный храм нисколько не изменился. В былые времена, о чем упоминается и в «Повести о Гэндзи», здесь находилось святилище, где невинные и непорочные дочери императора перед тем, как посвятить себя служению в храме Исэ дзингу, в течение трех лет должны были совершать очистительные омовения.
Тории из бревен, с которых не снята кора, и необычный плетень – достопримечательности Нономия.
Если от него пройти чуть дальше по тропинке, открывается чудесный вид на гору Арасияма.
Перед мостом Лунной Переправы у сосновой аллеи Тиэко села в автобус.
Как рассказать матери об отце? Мать такая чувствительная…– раздумывала она по дороге.
Многие постройки в районе Накагё еще до революции Мэйдзи сгорели по недосмотру во время праздников огня или при жарке тэппояки. Не избежал пожара и дом Такитиро.
Поэтому, хотя в округе и сохранились дома старинного киотоского стиля с покрашенными индийской охрой решетками и оконцами с частым переплетом на втором этаже, этим постройкам не более ста лет.
Изображение бога Дзидзо позади лавки Такитиро, как говорят, осталось в целости после пожара. Такитиро и теперь сохранял лавку в прежнем виде: то ли ему претила всякая перестройка, то ли не хватало денег, поскольку торговля шла не слишком успешно.
Тиэко подошла к дому и отворила решетчатую дверь. Отсюда внутренняя часть их жилища просматривалась на всю глубину.
Ее мать сидела за отцовским столом и курила. Подперев левой рукой щеку, она низко склонилась над столом, и Тиэко сначала показалось, будто она что– то пишет, но стол был пуст.
– Вот и я,– сказала Тиэко, подходя к матери.
– А-а, Тиэко, устала, наверно? Как там отец? – спросила она, очнувшись от задумчивости.
– Я купила для него тофу,– сказала девушка, стараясь выиграть время для обдумывания ответа.
– В харчевне «Морика»? Ты отварила его? Отец, должно быть, обрадовался…
Тиэко кивнула.
– Как на Арасияме?
– Полно людей.
– Отец проводил тебя до Арасиямы?
– Нет, настоятельница ушла, и ему не на кого было оставить храм… Отец занимается каллиграфией,– ответила наконец она на первый вопрос матери.
– Каллиграфией? – без особого удивления переспросила Сигэ.– Когда выводишь иероглифы, душа успокаивается. Знаю по себе.
Тиэко поглядела на белое, с тонкими чертами лицо матери. Оно было неподвижно, и девушка не могла догадаться, о чем та думает.
– Тиэко,– тихо сказала Сигэ,– ты вовсе не обязана унаследовать наше торговое дело.
– …
– Если пожелаешь выйти замуж, мы мешать не станем.
– …
– Ты слушаешь меня?
– Матушка, почему вы об этом заговорили?
– В двух словах не объяснишь. Твоей матери уже за пятьдесят. Прежде чем говорить, она думает.
– Вы хотите закрыть дело?.. – На прекрасных глазах девушки выступили слезы.
– Ну, так уж сразу.– Сигэ улыбнулась.– Тиэко, ты серьезно говорила о том, что не хотела бы заниматься нашей лавкой? – В негромком голосе матери вдруг послышались суровые нотки. Тиэко подумала, что ей лишь показалось, будто она минутою раньше видела улыбку матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39