Я смолоду лысый. Так меня Лысым и звали. На войне я даже имя свое забыл. Лысый так Лысый - какая разница на войне? Зато в мирное время у всех имя-отчество, а я опять Лысый. В трамвае кондуктор кричит: "Эй ты, лысый, деньги платил?" У других не спросит - у меня обязательно. Жуткое дело. В кинематографе в спину толкают: "Эй ты, лысина, не отсвечивай, спрячь отражатель за пазуху". На танцах девчата со мной танцевать не идут стыдятся. Со всех сторон хихикают: "Эй ты, плешь. Эй ты, голова, как колено. Эй ты, кудрявый..." Сначала я объяснял: мол, потерял волос в сражениях войны за Советскую власть. Даже орден показывал. Да всем не накланяешься, и от рассказов кудри не нарастут. Я даже застрелиться хотел. Потом подумал, подумал и утих. Надел тюбетейку и так всю жизнь в тюбетейке прожил.
- Что же мне делать? - спросила Ольга.
Боба тут же сунулся с предложением:
- Побрейся. Лучше быть лысым, чем рыжим. Могу биться.
- А еще поэт, - сказала Ольга.
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый...
Разве ты когда-нибудь сможешь такие стихи написать!
Девушка-продавщица погладила Ольгу по голове:
- Ты хорошо читаешь. Не нужно бриться. Проще можно. Стань великим человеком - и все. Великим все разрешается. Великие могут быть рыжими, лысыми, бородатыми, даже лопоухими.
- А если я не смогу?
- Не надо, - сказал охотник. - Посмотри на меня. - Он приосанился, выставил ногу в болотном кожаном сапоге. - Видишь, как я одет? Я одет экстравагантно. А кто дал мне право так одеваться? Охотничий билет. Я охотнкк, и одеваюсь я, как охотник. Сними я ружьишко, патронташ, кинжал, всякий встречный-поперечный надо мной захохочет. А сейчас молчат - не смеются. Потому что у меня охотничий билет - разрешеньице. У меня, жуткое дело, все в соответствии с документом. - Охотник произнес как пророчество: - Удостоверение личности.
Боба захохотал.
- Она тоже охотница. Моржа один на один завалила.
- Ну, завалила. Я его из винтовки.
- Моржа? - Охотник поежился и засмеялся. - Кстати о медведях, сказал он. - Я вам еще не поведал?
- Она оленей била. - Боба от смеха скорчился. Он смеялся с подвизгом.
Охотник смеялся сипло, словно из него пар выходил.
Ольга бросилась к стойке с оружием. Они с продавщицей вместе схватили ружье и потянули его каждый к себе, позабыв, что в незаряженном ружье больше смешного, чем страшного.
Охотник и Боба заливались, словно два саксофона.
Тимоша молчал.
Шут (дядя Шура) тоже смеялся. Он сидел на полу и смеялся голосом скрипки. Из его глаз длинными острыми струйками били слезы.
Закатывался Боба:
- Во врет - уметь надо. Ну и рыжая! Соври еще!
Икал охотник:
- Жуткое дело. Куда мне со своим медведем...
Ольга выпустила ружье. Продавщица спиной ударилась в полку с товарами. Ольга тут же схватила другое. И... грохнул выстрел. Ольга испуганно посмотрела вокруг. Дыма не было, раненых тоже. Это выстрелил шут (дядя Шура) из дурацкого пистолета разноцветными кругленькими бумажками с очень вкусным названием - конфетти.
- Почему вы смеетесь? - спросила Ольга. - Почему вы смеетесь, не зная? Почему вы ему верите, почему вы не верите мне?
- Она нерпу сама себе настреляла на шубу, - взвизгнул Боба.
Ольга выбежала на улицу.
- Боба, имеешь, - тоскливо сказал Тимоша.
- Посмеяться нельзя? Смех - витамин для нервной системы. - Боба снова застрекотал: - Ха-ха-ха!
И никто не заметил, как в магазин тихонько вошел Аркашка с Ольгиным нерпичьим портфелем.
- Ольга, - позвал он. - Ольга!.. Дядя Шура, где Ольга?
- Убежала, - сказала ему шут (дядя Шура).
Аркашка подошел к Бобе.
- Здравствуй, старый бродяга, - сказал ему Боба. - Вижу, ты, брат, не изменился с той благословенной поры, когда ходили кожаные рубли и деревянные копейки, когда короны королей были доступны для нас, как теперь портсигары, когда принцессы были красивыми, а вино крепким, когда наши шпаги не знали ржавчины поражений...
- Здравствуй, старый бродяга. Над Ольгой смеешься?
- Угадал, гениальный ребенок.
Аркашка трахнул Бобу портфелем по голове.
- Еще хочешь?
- Ты что, одурел? - спросил Боба. - Ты, старый бродяга...
- Не за гениального ребенка - за Ольгу.
Боба бросился на Аркашку, он бы смял его, но тут между ними встал Тимоша.
- Отскочите, - сказал он. - Или оба в нокауте. Зачем ее портфель приволок?
- Она улетать хочет. Вот уедет она, если все здесь над нею смеются. А тебя, Боба, я из рогатки достану.
- Уехать? Ребенок! От себя куда уедешь? Нету таких колес. Продавщица посмотрела в глаза дяде Шуре, в самую их сердцевину.
Тимоша бросился к двери. На улицу выскочил.
- Ольга!
- Ольга! - передразнил его Боба. - Еще один спятил.
Тимоша вернулся с улицы, к охотнику подошел:
- А вдруг она не врала?
- Маловероятно, - вздохнул охотник. - Хотя и другое - смеху не к спеху.
- А вдруг она не врала? - спросил Тимоша у продавщицы.
Продавщица кивнула:
- Не врала.
- А вдруг, - сказал шут, - а вдруг врала?
Боба хихикнул, но, поймав скучный Тимошин взгляд, наглухо прикрыл рот ладонью.
- А вдруг? - повторил шут. - Ай-яй-яй, и мы ей поверили.
- Ну и что? Ну и поверили! - сказал Тимоша с сердитым напором.
- Аркашка, где она может быть, твоя Ольга?
- Она не моя. С какой стати она моя? Она такая же моя, как и твоя...
- Короче, где она?
- В парке.
Тимоша выскочил, хлопнул дверью. За ним побежал Аркашка. И уже потом пошел Боба, почесывая затылок.
Продавщица сказала:
- Они встретятся в парке...
Шут сказал, глядя в пол и краснея:
- Там хорошее место для встречи...
Охотник на цыпочках, чтобы не скрипнуть, пошел из магазина. Он шел затаив дыхание, он не хотел мешать.
- В восемь вечера, - сказал шут.
- В восемь вечера, - сказала ему продавщица.
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
Осень пахнет забродившим яблочным соком. Листья на деревьях - будто крылья чудесных бабочек. Они, наверно, улетают с ветвей к желто-розовым зорям, к багряным закатам, мажутся в огненных красках и прилетают обратно, чтобы всех подразнить своим солнечным цветом.
Осенью - ясным днем, темной ночью, даже в дождь, даже в бурю - слышен печальный какой-то звук, будто поезд уходит. Будто поезд этот последний.
Шут (дядя Шура) бодро шел по аллее старинного, парка. Он говорил:
- Убежала девочка плакать. Как говорится, не прижилась. Но сантименты нам не к лицу! Мы тверды и проворны. Ха-ха-ха... Перемелется - мука будет. Подумаешь, рыжая девчонка - частный случай. - Шут голову опустил. Руки развел. - А самое синее небо над нами. И самые теплые крыши над нами. И самые добрые люди вокруг. И очень хочется тихой красивой личной жизни. Особенно когда мы влюблены... Тс-с... Осторожно... - Шут оглянулся. - Это не детская тема. Я извиняюсь.
* * *
Ольга шла вдоль гранитного парапета, за которым текла речка. Эта речка - протока - впадала в другую речку, а уж та, своим чередом, - в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19