Но ведь у Уилла имелась жена.
Вспомнив о Саманте, Мэри покачала головой. Ну что за мешанина! Она приехала в Монтану, чтобы уйти от реальности; а угодила в самый центр тривиальной мыльной оперы: добро против зла, алчные земельные бароны против небольшой фермерской семьи, интриги, измены и бог весть что еще. Пустынная дорога вдруг превратилась в довольно оживленное шоссе с не совсем понятными правилами движения.
Какой-то частью своего я Мэри ничего так не хотела, как поскорее убраться отсюда. Но эта часть была очень мала - рудимент прежней Мэрили. Она отбросила ее, точно высохшую шелуху, и почувствовала прилив сил. Мэри не собиралась покидать Монтану. Она хотела принадлежать этой земле - не только жить на ней, но именно принадлежать. Ей хотелось стать частью этих мест, такой же, какой был для них Рафферти, и горы, и огромное-огромное небо. И если Мэри собиралась доказать, что достойна стать частью этой земли, она должна принять все ее законы: поступать правильно, уважать честь, мужество и здравый смысл. И первой ее обязанностью на этой стезе станет необходимость выяснить правду о смерти Люси. Задача непростая, с трудными вопросами. И никто не поможет Мэри.
Откинув голову назад, она посмотрела на миллионы ярких звезд, усеявших черное ночное небо, отыскала среди них Полярную звезду, сияющим фонарем висевшую над вершинами гор. Свет далекой звезды… Мэри смотрела на бело-голубые алмазные пятнышки и всей душой желала только одного: чтобы эта ночь никогда не кончалась.
* * *
Шерон устремила взгляд в черное, как дно бездонного колодца, небо, усыпанное маленькими блестящими точками. Она представила себе, что все эти звезды вливаются в ее сердце, питают его, заряжают новой энергией, но свет звезд был холодным и белым, и Шерон ничего, кроме пустоты, в своей душе не чувствовала.
Она лежала на балконе нагая, растянувшись в шезлонге длинным, угловатым телом, увеличенные силиконом груди двумя пирамидами устремились в небо. Шерон знала, что ее могли прекрасно видеть рабочие фермы, живущие в квартирах, надстроенных над конюшней. И знала, что именно в этот момент один из рабочих как раз и глазеет на нее, но Шерон было наплевать. Сегодня голова ее была занята другими заботами.
Брайс еще не ложился в постель. Он заперся в своем кабинете на внутренний замок и обдумывал какие-то планы.
Собственно, в этом обстоятельстве не было ничего необычного. Мозги у Брайса работали, как швейцарские часы: колесики и шестеренки крутились безупречно синхронно, в голове кружились идеи, одна лучше другой. Острый ум и отсутствие совести сделали Брайса богатым человеком. Эти качества Шерон в нем уважала. Но сегодня ночью, подозревала Шерон, мысли Эвана заняты не делом - он думал о Саманте Рафферти, и мысль об этом острой косой ранила сердце.
Одержимость Брайса углублялась, как это было и в случае с Люси Макадам. В Люси Брайса привлекали ее стиль и изобретательность, умение взять власть над мужчиной. То была борьба силы воли, схватка двоих кобр. Саманта Рафферти являла собой совершенно противоположное явление - простодушие, открытость, неуверенность.
Шерон закрыла глаза: небо пропало, а перед мысленным взором возникли Брайс и девушка. Она намеренно мучила себя этим видением. При этом страх змеей скользил по душе, обвивался вокруг сердца, сдавливал его. Возбуждение как отравленное вино жгло душу. Воспоминания теснили друг друга: все, что делала Шерон, было для Брайс; ради Брайса. Все - только для него.
А эта девчонка никогда не будет для Брайса достаточно сильным партнером. Ее невинность очень скоро надоест Эвану. Его же пристрастия оттолкнут ее. Шерон постаралась успокоить себя этой мыслью. Не открывая глаз она принялась думать о Брайсе, как о мужчине, будя воображении его образ. Она любит его. Эван - единственный человек в этом мире, которого она любит, если, конечно, не считать самой Шерон. От этих мыслей Шерон почувствовала, как долгожданное тепло разливается по ее жаждущему телу.
Но, открыв глаза, снова увидела, что она одна на балконе. А звезды были от нее за миллионы миль.
* * *
Джей Ди сидел на крыльце и прищурившись, смотрел в ночное небо. Чистое небо. Отличная погода! Завтра будет хороший денек для того, чтобы перегнать скот… Только скот они перегонять не будут. Рук не хватает.
Джей Ди должен был бы радоваться уходу Уилла. Больше не будет этого разгильдяя. Больше не будет разговоров о преданности и чувстве ответственности. Не надо буде интересоваться, когда он очухается и отправится на родео или когда наконец соберется погасить двухмесячную задолженность по банковским платежам. Никаких напоминаний о длинной и печальной истории братьев Рафферти. Джей Ди должен бы радоваться. Однако вместо этого душе царила грызущая пустота.
Мне жаль тебя, Рафферти. Ты кончишь тем, что у тебя останется только твоя земля, и больше ничего.
Он попытался сказать себе, что на него никак не подействовали ни слезы, ни слова Мэри Ли, скасзанные ею на террасе гостиницы «Загадочный лось». Что ему наплевать на то, что он обидел ее, но в таком случае он еще больший сукин сын, чем эта скотина Эван Брайс. Они друг другу не подходят. Ему не нужна такая женщина, как Мэри Ли. И что ей нужно от такого человека, как Джей Ди? Она - яркая, современная, стоящая на пороге новой богатой жизни. А он - ископаемое животное, Его жизнь старомодна. Он привязан к традиции, держащей его, точно якорь. Добровольный отшельник, привыкший к одиночеству, доведший его до совершенства и называющий это внутренним миром.
Да пошел ты к черту, Джей Ди!
- Прекрасная ночка!
Возникший ниоткуда Часки опустил свое худое старое тело на ступеньку рядом с Джеем Ди. Тот искоса взглянул на него.
- Тоже собираешься сказать мне, что я задница? - спросил он с вызовом. - Бьюсь об заклад, Такер тебя подговорил.
Часки пожал плечами, словно говоря: «А вот и не угадал!» - и полез в задний карман джинсов. Тонкая папиросная бумага блеснула в темноте бело-голубым светом.
- Я не хочу это выслушивать, - сказал Рафферти.
- М-м-м…
- Уилл - это Уилл. Я - это я. Рано или поздно, этот день должен был наступить.
- М-м-м… - Старик достал из тряпичного кисета щепотку табака и ровной линией насыпал его на бумагу. С помощью зубов Часки затянул узел на кисете, а потом скрутил сигарету, лизнув языком край бумаги неуловимым, выработанным за долгие годы движением.
- Уилл уходит, - сказал Джей Ди, обращаясь в основном к самому себе. - Нам остается только смириться с этим. Завтра позвоню и попробую найти кого-нибудь в помощь нам. Мы еще можем подождать с перегоном скота в горы до среды.
Джей Ди всмотрелся в старое, обветренное, бесстрастное лицо, на котором ничего нельзя было прочесть.
- Он не вернется, Часки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Вспомнив о Саманте, Мэри покачала головой. Ну что за мешанина! Она приехала в Монтану, чтобы уйти от реальности; а угодила в самый центр тривиальной мыльной оперы: добро против зла, алчные земельные бароны против небольшой фермерской семьи, интриги, измены и бог весть что еще. Пустынная дорога вдруг превратилась в довольно оживленное шоссе с не совсем понятными правилами движения.
Какой-то частью своего я Мэри ничего так не хотела, как поскорее убраться отсюда. Но эта часть была очень мала - рудимент прежней Мэрили. Она отбросила ее, точно высохшую шелуху, и почувствовала прилив сил. Мэри не собиралась покидать Монтану. Она хотела принадлежать этой земле - не только жить на ней, но именно принадлежать. Ей хотелось стать частью этих мест, такой же, какой был для них Рафферти, и горы, и огромное-огромное небо. И если Мэри собиралась доказать, что достойна стать частью этой земли, она должна принять все ее законы: поступать правильно, уважать честь, мужество и здравый смысл. И первой ее обязанностью на этой стезе станет необходимость выяснить правду о смерти Люси. Задача непростая, с трудными вопросами. И никто не поможет Мэри.
Откинув голову назад, она посмотрела на миллионы ярких звезд, усеявших черное ночное небо, отыскала среди них Полярную звезду, сияющим фонарем висевшую над вершинами гор. Свет далекой звезды… Мэри смотрела на бело-голубые алмазные пятнышки и всей душой желала только одного: чтобы эта ночь никогда не кончалась.
* * *
Шерон устремила взгляд в черное, как дно бездонного колодца, небо, усыпанное маленькими блестящими точками. Она представила себе, что все эти звезды вливаются в ее сердце, питают его, заряжают новой энергией, но свет звезд был холодным и белым, и Шерон ничего, кроме пустоты, в своей душе не чувствовала.
Она лежала на балконе нагая, растянувшись в шезлонге длинным, угловатым телом, увеличенные силиконом груди двумя пирамидами устремились в небо. Шерон знала, что ее могли прекрасно видеть рабочие фермы, живущие в квартирах, надстроенных над конюшней. И знала, что именно в этот момент один из рабочих как раз и глазеет на нее, но Шерон было наплевать. Сегодня голова ее была занята другими заботами.
Брайс еще не ложился в постель. Он заперся в своем кабинете на внутренний замок и обдумывал какие-то планы.
Собственно, в этом обстоятельстве не было ничего необычного. Мозги у Брайса работали, как швейцарские часы: колесики и шестеренки крутились безупречно синхронно, в голове кружились идеи, одна лучше другой. Острый ум и отсутствие совести сделали Брайса богатым человеком. Эти качества Шерон в нем уважала. Но сегодня ночью, подозревала Шерон, мысли Эвана заняты не делом - он думал о Саманте Рафферти, и мысль об этом острой косой ранила сердце.
Одержимость Брайса углублялась, как это было и в случае с Люси Макадам. В Люси Брайса привлекали ее стиль и изобретательность, умение взять власть над мужчиной. То была борьба силы воли, схватка двоих кобр. Саманта Рафферти являла собой совершенно противоположное явление - простодушие, открытость, неуверенность.
Шерон закрыла глаза: небо пропало, а перед мысленным взором возникли Брайс и девушка. Она намеренно мучила себя этим видением. При этом страх змеей скользил по душе, обвивался вокруг сердца, сдавливал его. Возбуждение как отравленное вино жгло душу. Воспоминания теснили друг друга: все, что делала Шерон, было для Брайс; ради Брайса. Все - только для него.
А эта девчонка никогда не будет для Брайса достаточно сильным партнером. Ее невинность очень скоро надоест Эвану. Его же пристрастия оттолкнут ее. Шерон постаралась успокоить себя этой мыслью. Не открывая глаз она принялась думать о Брайсе, как о мужчине, будя воображении его образ. Она любит его. Эван - единственный человек в этом мире, которого она любит, если, конечно, не считать самой Шерон. От этих мыслей Шерон почувствовала, как долгожданное тепло разливается по ее жаждущему телу.
Но, открыв глаза, снова увидела, что она одна на балконе. А звезды были от нее за миллионы миль.
* * *
Джей Ди сидел на крыльце и прищурившись, смотрел в ночное небо. Чистое небо. Отличная погода! Завтра будет хороший денек для того, чтобы перегнать скот… Только скот они перегонять не будут. Рук не хватает.
Джей Ди должен был бы радоваться уходу Уилла. Больше не будет этого разгильдяя. Больше не будет разговоров о преданности и чувстве ответственности. Не надо буде интересоваться, когда он очухается и отправится на родео или когда наконец соберется погасить двухмесячную задолженность по банковским платежам. Никаких напоминаний о длинной и печальной истории братьев Рафферти. Джей Ди должен бы радоваться. Однако вместо этого душе царила грызущая пустота.
Мне жаль тебя, Рафферти. Ты кончишь тем, что у тебя останется только твоя земля, и больше ничего.
Он попытался сказать себе, что на него никак не подействовали ни слезы, ни слова Мэри Ли, скасзанные ею на террасе гостиницы «Загадочный лось». Что ему наплевать на то, что он обидел ее, но в таком случае он еще больший сукин сын, чем эта скотина Эван Брайс. Они друг другу не подходят. Ему не нужна такая женщина, как Мэри Ли. И что ей нужно от такого человека, как Джей Ди? Она - яркая, современная, стоящая на пороге новой богатой жизни. А он - ископаемое животное, Его жизнь старомодна. Он привязан к традиции, держащей его, точно якорь. Добровольный отшельник, привыкший к одиночеству, доведший его до совершенства и называющий это внутренним миром.
Да пошел ты к черту, Джей Ди!
- Прекрасная ночка!
Возникший ниоткуда Часки опустил свое худое старое тело на ступеньку рядом с Джеем Ди. Тот искоса взглянул на него.
- Тоже собираешься сказать мне, что я задница? - спросил он с вызовом. - Бьюсь об заклад, Такер тебя подговорил.
Часки пожал плечами, словно говоря: «А вот и не угадал!» - и полез в задний карман джинсов. Тонкая папиросная бумага блеснула в темноте бело-голубым светом.
- Я не хочу это выслушивать, - сказал Рафферти.
- М-м-м…
- Уилл - это Уилл. Я - это я. Рано или поздно, этот день должен был наступить.
- М-м-м… - Старик достал из тряпичного кисета щепотку табака и ровной линией насыпал его на бумагу. С помощью зубов Часки затянул узел на кисете, а потом скрутил сигарету, лизнув языком край бумаги неуловимым, выработанным за долгие годы движением.
- Уилл уходит, - сказал Джей Ди, обращаясь в основном к самому себе. - Нам остается только смириться с этим. Завтра позвоню и попробую найти кого-нибудь в помощь нам. Мы еще можем подождать с перегоном скота в горы до среды.
Джей Ди всмотрелся в старое, обветренное, бесстрастное лицо, на котором ничего нельзя было прочесть.
- Он не вернется, Часки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120