После смерти Тамары прошло уже полтора месяца, но Стиви видела, что время не принесло Найгелу облегчения. Его горе так же свежо, но силы на исходе.
– Ты неважно выглядишь, Найгел.
Стиви начала разговор издалека, надеясь, что ей удастся естественно подвести его к нужной теме.
– Чувствую я себя намного хуже, чем выгляжу. – Найгел посмотрел ей в глаза и неожиданно спросил сдавленным голосом: – Как ты справлялась с этим, когда умер отец?
– Даже не знаю, что сказать, Найгел. Мне удавалось где-то брать силы. Но было очень тяжело. Невыносимо тяжело. Но у меня был ты и близнецы, мне помогали Блер и Дерек. И я знала, что должна жить дальше, жить с вами и для вас. Когда я вспоминаю о том периоде, я не понимаю, как мне удалось справиться со своим горем. Долгое время я словно и не жила, а функционировала. Выполняла свои обязанности, как запрограммированный робот.
Найгел понимающе кивнул.
– Понимаю, о чем ты…
Он помолчал, на лице появилась гримаса боли.
– Я так сильно любил ее, мама. – Его голос прервался, но он справился с собой и продолжил: – Тамара была необыкновенной, единственной. Она была нежной и смешливой, изысканной и выносливой, сильной и одновременно хрупкой. В ней было все хорошее, о чем можно мечтать.
– Да, мы все любили ее и восхищались ею.
– Я слышал, что ты говорила детям о ней. Спасибо тебе за это.
– Я не знала, что им сказать. Они не должны жить с болью в душе. Нужно как-то смягчить их потерю.
Стиви тяжело вздохнула.
– Дети не понимают, что такое смерть. Они иногда задают такие жестокие вопросы.
Как она могла помочь сыну? Такое горе – это тяжелая ноша, которую нельзя разделить ни с кем. Все они жалели о смерти Тамары, но рана Найгела намного глубже: он потерял свою половину, и его разорванная пополам душа будет долго кровоточить. Она должна найти способ облегчить его страдания, успокоить его.
Стиви осторожно сказала:
– Знаешь, Найгел, время – лучший врач. Тебе постепенно будет становиться легче. Я понимаю, что сейчас это для тебя пустые слова.
Он молча смотрел на Стиви.
– Я тоже не верю в слова. Но это правда. Но лучше всего мне помогла работа. Когда твой дедушка Брюс разрешил мне работать в «Джардин», вся моя жизнь изменилась. Изменилась к лучшему. Работа освободила мое сознание от всепоглощающей боли и тоски.
Не раздумывая и не взвешивая последствий, Стиви сказала от всего сердца:
– Это именно то, в чем ты нуждаешься, Найгел. Тебе нужна работа. Ты не можешь целыми днями в тоске ходить по этой квартире или вести пустые разговоры с друзьями в кафе. Я думаю, тебе нужно вернуться на работу в «Джардин». И сделать это не откладывая, завтра же.
Найгел так удивился, что некоторое время не мог поверить, что правильно расслышал слова матери. Он нахмурился, и Стиви отметила, как он похож на Арно.
Поскольку пораженный Найгел продолжал молчать, она добавила:
– Тебе нужно что-нибудь, чтобы отвлечься, Найгел. В свое время именно работа не дала мне замкнуться в своем горе. Позволила отвлечься от потери. Работа поможет тебе. Послушай меня. Возвращайся завтра в «Джардин», Найгел.
– Ты предлагаешь мне мою прежнюю работу, мама? – удивленно и одновременно недоверчиво спросил Найгел.
– Конечно, именно об этом я и говорю.
– И ты делаешь это после всего, что произошло между нами?
– Конечно, Найгел. Я уволила тебя за нарушение субординации, а не за то, что ты не справлялся со своей работой. Ты работал прекрасно, здесь двух мнений быть не может. И я всегда это говорила. Не забывай, что «Джардин» принадлежит тебе. Когда через несколько лет я оставлю работу, ты будешь руководить «Джардин» по обе стороны Атлантики. Я просто хотела бы, чтобы до того, как я уйду, ты накопил побольше опыта.
– Я совершенно растерян, честное слово, – пробормотал Найгел, глядя на Стиви. – Мало кто из людей мог бы поступить так: взять меня обратно в фирму после нашего конфликта.
– Но я не «люди», Найгел, я твоя мать. Ты мой старший сын, мой первенец, и я люблю тебя. И буду любить, что бы ни произошло между нами. Даже во время нашего конфликта я не переставала любить тебя и переживать за тебя.
– Но многие затаили бы обиду на твоем месте.
– Наверное, ты прав. Но это не в моем характере. Обида, месть – оружие слабых и недалеких. Когда-то твоя бабушка Алфреда постоянно обижалась на меня. Иногда мне кажется, что она посеяла семена недовольства и ненависти ко мне в твоей душе, когда ты был еще подростком.
Найгел задумался и закрыл глаза. Наконец он сказал:
– Знаешь, ты права, она была ужасной женщиной. Но я не понимал этого тогда. Она много говорила о тебе. И ее рассказы и обвинения действовали на меня.
– Обвинения? В чем же, интересно, она могла меня обвинять?
– Она говорила, что папа умер по твоей вине.
Стиви была поражена. Уж этого она никак не ожидала.
– Не может быть! Это очевидная ложь. Твой отец умер от перитонита. Его оперировал некомпетентный врач, которого, кстати, выбрала сама Алфреда. Он был сыном ее подруги.
– Этого я не знал.
– А в чем еще она обвиняла меня?
– Она говорила, что ты безнравственная женщина. Осуждала тебя за то, что ты забеременела.
– Ну этому я не удивляюсь. – Стиви посмотрела сыну в глаза и прямо спросила: – И она убила твою любовь ко мне?
– Нет, но она разрушила мою веру в тебя. Она заставила меня поверить, что ты хочешь отнять у меня фирму. Она всегда говорила, что ты выставишь меня из «Джардин», чтобы быть единственной хозяйкой фирмы.
– И ты поверил?
– Я был тогда еще ребенком.
– Я знаю. И очень впечатлительным ребенком. Знаешь, Найгел, я редко говорю о людях плохо, но Алфреда была очень злой женщиной.
– Господи, мама, как жаль, что мы заговорили обо всем этом только сейчас.
– Я знаю. И я хочу, чтобы ты помнил, что моя любовь к тебе никогда не исчезнет и не ослабнет. Ты же сам отец, ты любишь своих детей, ты растишь их, ты веришь в них. Разве кто-нибудь может лишить тебя этого.
– Я понимаю, мамочка…
Стиви улыбнулась. Это была ее первая счастливая улыбка за много недель.
– Что? – спросил Найгел, снова озабоченно хмурясь.
– Ты, наверное, сам не заметил, но сейчас ты назвал меня так же ласково, как в детстве.
Найгел молчал. Неожиданно он потянулся к Стиви, обнял ее и прижался к ней, как ребенок.
– Ты сможешь простить меня? – тихо спросил он.
– Я давно все простила, Найгел.
– Как я могу отблагодарить тебя, мамочка?
– Возвращайся завтра в «Джардин».
– Мне стыдно смотреть тебе в глаза. Я хочу сделать что-нибудь для тебя.
– Хорошо работай. Люби своих детей и заботься о них. Люби братьев и сестру, Дерека, Блер и Брюса. Оставайся сильным, Найгел. Будь таким, каким ты можешь быть.
– Я постараюсь. Нет, я буду. Я буду.
Стиви улыбнулась сыну и погладила его по щеке.
– Любовь – это самое важное в нашей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
– Ты неважно выглядишь, Найгел.
Стиви начала разговор издалека, надеясь, что ей удастся естественно подвести его к нужной теме.
– Чувствую я себя намного хуже, чем выгляжу. – Найгел посмотрел ей в глаза и неожиданно спросил сдавленным голосом: – Как ты справлялась с этим, когда умер отец?
– Даже не знаю, что сказать, Найгел. Мне удавалось где-то брать силы. Но было очень тяжело. Невыносимо тяжело. Но у меня был ты и близнецы, мне помогали Блер и Дерек. И я знала, что должна жить дальше, жить с вами и для вас. Когда я вспоминаю о том периоде, я не понимаю, как мне удалось справиться со своим горем. Долгое время я словно и не жила, а функционировала. Выполняла свои обязанности, как запрограммированный робот.
Найгел понимающе кивнул.
– Понимаю, о чем ты…
Он помолчал, на лице появилась гримаса боли.
– Я так сильно любил ее, мама. – Его голос прервался, но он справился с собой и продолжил: – Тамара была необыкновенной, единственной. Она была нежной и смешливой, изысканной и выносливой, сильной и одновременно хрупкой. В ней было все хорошее, о чем можно мечтать.
– Да, мы все любили ее и восхищались ею.
– Я слышал, что ты говорила детям о ней. Спасибо тебе за это.
– Я не знала, что им сказать. Они не должны жить с болью в душе. Нужно как-то смягчить их потерю.
Стиви тяжело вздохнула.
– Дети не понимают, что такое смерть. Они иногда задают такие жестокие вопросы.
Как она могла помочь сыну? Такое горе – это тяжелая ноша, которую нельзя разделить ни с кем. Все они жалели о смерти Тамары, но рана Найгела намного глубже: он потерял свою половину, и его разорванная пополам душа будет долго кровоточить. Она должна найти способ облегчить его страдания, успокоить его.
Стиви осторожно сказала:
– Знаешь, Найгел, время – лучший врач. Тебе постепенно будет становиться легче. Я понимаю, что сейчас это для тебя пустые слова.
Он молча смотрел на Стиви.
– Я тоже не верю в слова. Но это правда. Но лучше всего мне помогла работа. Когда твой дедушка Брюс разрешил мне работать в «Джардин», вся моя жизнь изменилась. Изменилась к лучшему. Работа освободила мое сознание от всепоглощающей боли и тоски.
Не раздумывая и не взвешивая последствий, Стиви сказала от всего сердца:
– Это именно то, в чем ты нуждаешься, Найгел. Тебе нужна работа. Ты не можешь целыми днями в тоске ходить по этой квартире или вести пустые разговоры с друзьями в кафе. Я думаю, тебе нужно вернуться на работу в «Джардин». И сделать это не откладывая, завтра же.
Найгел так удивился, что некоторое время не мог поверить, что правильно расслышал слова матери. Он нахмурился, и Стиви отметила, как он похож на Арно.
Поскольку пораженный Найгел продолжал молчать, она добавила:
– Тебе нужно что-нибудь, чтобы отвлечься, Найгел. В свое время именно работа не дала мне замкнуться в своем горе. Позволила отвлечься от потери. Работа поможет тебе. Послушай меня. Возвращайся завтра в «Джардин», Найгел.
– Ты предлагаешь мне мою прежнюю работу, мама? – удивленно и одновременно недоверчиво спросил Найгел.
– Конечно, именно об этом я и говорю.
– И ты делаешь это после всего, что произошло между нами?
– Конечно, Найгел. Я уволила тебя за нарушение субординации, а не за то, что ты не справлялся со своей работой. Ты работал прекрасно, здесь двух мнений быть не может. И я всегда это говорила. Не забывай, что «Джардин» принадлежит тебе. Когда через несколько лет я оставлю работу, ты будешь руководить «Джардин» по обе стороны Атлантики. Я просто хотела бы, чтобы до того, как я уйду, ты накопил побольше опыта.
– Я совершенно растерян, честное слово, – пробормотал Найгел, глядя на Стиви. – Мало кто из людей мог бы поступить так: взять меня обратно в фирму после нашего конфликта.
– Но я не «люди», Найгел, я твоя мать. Ты мой старший сын, мой первенец, и я люблю тебя. И буду любить, что бы ни произошло между нами. Даже во время нашего конфликта я не переставала любить тебя и переживать за тебя.
– Но многие затаили бы обиду на твоем месте.
– Наверное, ты прав. Но это не в моем характере. Обида, месть – оружие слабых и недалеких. Когда-то твоя бабушка Алфреда постоянно обижалась на меня. Иногда мне кажется, что она посеяла семена недовольства и ненависти ко мне в твоей душе, когда ты был еще подростком.
Найгел задумался и закрыл глаза. Наконец он сказал:
– Знаешь, ты права, она была ужасной женщиной. Но я не понимал этого тогда. Она много говорила о тебе. И ее рассказы и обвинения действовали на меня.
– Обвинения? В чем же, интересно, она могла меня обвинять?
– Она говорила, что папа умер по твоей вине.
Стиви была поражена. Уж этого она никак не ожидала.
– Не может быть! Это очевидная ложь. Твой отец умер от перитонита. Его оперировал некомпетентный врач, которого, кстати, выбрала сама Алфреда. Он был сыном ее подруги.
– Этого я не знал.
– А в чем еще она обвиняла меня?
– Она говорила, что ты безнравственная женщина. Осуждала тебя за то, что ты забеременела.
– Ну этому я не удивляюсь. – Стиви посмотрела сыну в глаза и прямо спросила: – И она убила твою любовь ко мне?
– Нет, но она разрушила мою веру в тебя. Она заставила меня поверить, что ты хочешь отнять у меня фирму. Она всегда говорила, что ты выставишь меня из «Джардин», чтобы быть единственной хозяйкой фирмы.
– И ты поверил?
– Я был тогда еще ребенком.
– Я знаю. И очень впечатлительным ребенком. Знаешь, Найгел, я редко говорю о людях плохо, но Алфреда была очень злой женщиной.
– Господи, мама, как жаль, что мы заговорили обо всем этом только сейчас.
– Я знаю. И я хочу, чтобы ты помнил, что моя любовь к тебе никогда не исчезнет и не ослабнет. Ты же сам отец, ты любишь своих детей, ты растишь их, ты веришь в них. Разве кто-нибудь может лишить тебя этого.
– Я понимаю, мамочка…
Стиви улыбнулась. Это была ее первая счастливая улыбка за много недель.
– Что? – спросил Найгел, снова озабоченно хмурясь.
– Ты, наверное, сам не заметил, но сейчас ты назвал меня так же ласково, как в детстве.
Найгел молчал. Неожиданно он потянулся к Стиви, обнял ее и прижался к ней, как ребенок.
– Ты сможешь простить меня? – тихо спросил он.
– Я давно все простила, Найгел.
– Как я могу отблагодарить тебя, мамочка?
– Возвращайся завтра в «Джардин».
– Мне стыдно смотреть тебе в глаза. Я хочу сделать что-нибудь для тебя.
– Хорошо работай. Люби своих детей и заботься о них. Люби братьев и сестру, Дерека, Блер и Брюса. Оставайся сильным, Найгел. Будь таким, каким ты можешь быть.
– Я постараюсь. Нет, я буду. Я буду.
Стиви улыбнулась сыну и погладила его по щеке.
– Любовь – это самое важное в нашей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71