Что чувствовал Саша, когда извлекал с антресолей старые тетради с собственными произведениями и адресами издательств? Должно быть, то же, что прозревший гулена-муж, вернувшийся после многолетних приключений к любящей и любимой жене.
Саша пишет. И даже печатается. Но печатают Сашу не часто. На сто рассылок в издательства отвечают два-три. Саша считает такое соотношение вполне приличным.
Деньги, которые он заработал в период своей толчковской эпопеи, давно закончились. В тот самый период и закончились. Как всякий творец, Саша не умеет копить.
Безденежье его не смущает. Банальность — «художник должен быть голодным» — про него. И вполне его устраивает.
Жена на этот счет пока помалкивает. Похоже, ждет. Ждет, когда Саша прославится. А может, и чего другого...
И последнее.
Работая над этой главой, я общался с Сашей. И он вдруг предложил:
— У меня там осталось тысяч тридцать ползунков. Что, если каждую книгу комплектовать ползунками? В виде рекламной акции. Предложи издательству. Отдам бесплатно.
Бескорыстная душа. Неугомонная душа одессита — афериста — художника...
И совсем уже последнее...
Сашу обижать не хочется.
Если разобраться, то обвинения в графоманстве всегда страдают субъективностью. А если пишущий трудолюбив? И если полет его воображения стремителен и непрерывен? Может ли быть бессмысленным этот полет? Ведь что ни говорите, а мальчик, таскающий из будущего для писателя его собственные опусы, — хорош. Жаль, что это всего лишь фантазия. Хорошо бы узнать, что они там в будущем решат по поводу нас, прошлых. Хорошо бы узнать: кто есть кто?
Запомните на всякий случай эту фамилию: Бирюк. Александр Бирюк.
Вышибала Сема
В конце восьмидесятых, в смутное время запущенной перестройки, когда и законоисполняющие органы, и те, кого позже назвали мафией, пребывали в растерянности, одни от опасения, что им уже не все можно, другие от опасения, что им можно еще не все... так вот, во времена всеобщей растерянности и наивных надежд однажды я получил повод лишний раз покичиться в душе нравами родного города. Он, повод, оказался хоть и незначительным, но символичным. Дело было так...
Один из моих приятелей, из быстро ориентирующихся, открыл фирму. Собственные фирмы в то время смотрелись дерзко. Причем вне зависимости от уровня доходов владельца. Как-то само собой подразумевалось: есть фирма — будет и налет. Вывеска у входа в офис означала приглашение налетчикам попытать счастья.
Кстати, об офисе... Приятель свою резиденцию оборудовал в центре города, что навело окружающих на мысли о попытке суицида. Да еще и джип, по тем временам диковинный, к бордюру напротив зарешеченных окон причалил.
Новым русским приятель не был. Не было тогда еще новых русских. Были только новорожденные. В этом смысле дружок был увесистым, жизнестойким карапузом. Как и положено в его возрасте, беспечным. На первый взгляд, еще каким беспечным. Не обзавелся он заблаговременно ни «крышей» бандитской, ни Конанами-телохранителями.
Зато обзавелся Семой...
Помню свой экскурсионный визит в офис. Первый сотрудник, которого я обнаружил за бронированной дверью офиса, оказался пожилым щуплым морщинистым евреем, кротко, но настороженно взирающим на меня, незнакомца. Помню и свое недоумение при виде его. Слишком уж его антикварный вид не вязался с модерновой обстановкой.
— Знакомься, это Сема, — пробасил вышедший из кабинета мой дружок-фирмач, лукаво улыбаясь.
— Фунт? — бестактно догадался я. — Зиц-председатель? — Вовсе не хотел поддеть или обидеть старика. Спросил то ли от растерянности, то ли от уверенности в том, что у Семы в его годы не может быть хорошо со слухом.
Он и не обиделся. Углубив усмешкой морщины, протянул мне миниатюрную бескостную ладонь. Представился:
— Сема.
— Вышибала, — пояснил приятель.
— Гм... — сказал я. Решил, что друг шутит, но не рискнул поддержать шутку. Пожилой человек все-таки. Одессит. Хорошо к тому же слышащий.
Но приятель не шутил. И деньги Семе платил нешуточные. Какие и положено платить вышибале, который не сидит без работы.
Вышибала Сема, конечно же, ни у кого ничего не вышибал. Он «разводил». Так что его штатную должность правильнее было бы назвать «разводилой».
Сема знал в Одессе всех. Всех, от кого могли прийти «ставить» офис. Знание свое ему приходилось проявлять по нескольку раз на дню. Обычно он беседовал, не открывая дверь. Глядел на монитор у себя на столе и говорил в микрофон:
— Вы от Чемодана? И как у него с мамой? Ей еще не вырезали желчный пузырь? Тогда очень хорошо, что вы пришли. Скажите ему, что резать уже не надо. На Котовского в детской больнице работает врач по фамилии Бортник. Пусть Чемодан скажет, что он от Семы. Там все сделают. Передайте привет от Семы. И скажите ему, что Сема тут в долях.
Посетители за дверью озадаченно пялились на дверь. Они не совсем точно поняли, кому передать привет, своему главарю Чемодану или врачу Бортнику. Не поняли и того, надо ли информировать врача о том, что Сема тут в долях, или достаточно будет сообщить об этом своему боссу. Но то, что продолжать наезд не стоит, сомнений у них не вызывало.
Вышибала не всегда разговаривал так вежливо. Иногда он общался с посетителями в явственно хамоватой манере.
— Ну-ка, ну-ка... — бывало, настораживался Сема. — Вы, часом, не от Коровы?.. — И вдруг со злорадным предвкушением оживал: — Людям передал, что его нет в городе, а сам, засранец!.. — Сема нахально распахивал дверь и дальше выговаривал налетчикам с порога: — Передайте Корове: пока не придет на «барбуд», не рассчитается с Барином за последний «рамс», работы у него не будет. Наедет на кого-то ближе Овидиополя — накажем... — И грозный Сема захлопывал дверь перед носом оторопевшей братвы.
И эти не смели проявить инициативу. Черт его знает... Похоже, обнаружились непредвиденные обстоятельства. Разборки другого уровня. Хозяин Корова и без того смурной в последнее время. Весь на измене. Вон, оказывается, в чем дело. Долг — на нем. Как бы не порвал за то, что засветили его... Но кто ж знал?.. Сам послал!
Так работал Сема.
Конечно, к аферам его деятельность имела весьма приблизительное отношение. Но, с другой стороны, благодаря чему он имел свою пару копеек? Благодаря тому, что запудривал людям мозги. Как же это тогда называется?..
И если Сема не аферист, то аферист — мой дружок, таким сугубо одесским способом придумавший решать свои проблемы. Где, как не в Одессе, было возможно такое... Чтобы люди друг друга так хорошо знали и это деликатное знание имело решающее значение в таком грубом деле, как налет.
К профессии «разводили» Сема пришел случайно. Человек предложил хорошие деньги — Сема согласился. И испытал примерно то же недоумение, что и провинциальная блядь, впервые попавшая в столицу или за рубеж:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46