Не хочу о нем вспоминать, но он – один из самых непорядочных людей не только из тех, кого я знал, но и тех, о ком слышал. Думаю, мои слова подтвердит любой человек, имевший несчастье играть в его команде и вообще иметь с ним дело. В общем, сорок семь дней, проведенные у Мигули, мне показались самым длинным из отвратительных периодов моей жизни. Я решил, что лучше уж голодать, чем заниматься таким богопротивным делом.
Голодать я не умею и не хочу, даже в целях похудения, так что некоторое время я поддерживал себя, постепенно распродавая собственную аппаратуру. Музыканты в то время жили так: в периоды просветления и больших денег покупали себе инструменты, в черные же времена занимались их продажей. Поскольку хорошей аппаратуры было мало, то в цене они ничего не теряли, и это служило своего рода «банком». Мой «банк» приказал долго жить в начале 1985 года, и вот тогда я вспомнил о Кобзоне.
Кобзон работал в «Москонцерте» и всегда хорошо относился к нам. Часто на художественных советах он вставал и поддерживал нашу программу, которая должна была, по идее, быть «зарублена». А как-то раз он просто предложил нам перейти в «Москонцерт», где, по его словам, нас не должны были заставлять включать в программу «песни советских композиторов». Мы вместе с новым директором Валерой Голдой двинулись из «Объединения художественных коллективов» «Росконцерта» в «Москонцерт» и даже поехали на гастроли с самим мэтром. Дело было в городе Пензе, где мы выступали на открытом хоккейном стадионе. Иногда Кобзон работал в первом отделении, иногда – во втором, но с неизменным успехом. Мы играли по два концерта, а он ухитрялся днем отработать еще пару в соседних городках.
К нашему удивлению, люди, пришедшие на «Машину времени» (во всяком случае, мы так думали), прослушав нашу программу, с энтузиазмом слушали и Иосифа Давыдовича. Так что был он, да и остается, настоящей звездой, в отличие от многих «проходных» артистов или ансамблей. В «Росконцерте», к примеру, в те времена существовала такая практика: на гастроли ехал артист (или группа), которые собирали полные залы, а к нему в качестве первого отделения «пристегивали» другие коллективы, которые сами по себе привлечь народ не могли. Кобзон же публику собирал всегда и везде. Кстати, наш альянс с «Москонцертом» прервался по той же самой причине, что и с «Росконцертом». Когда пришло время утверждения новой программы, нас тут же строго спросили: «А где песни членов Союза композиторов?» Пришлось возвращаться в более привычный «Росконцерт», где даже крайне упертые Кутиков и Макар были вынуждены отрепетировать несколько песен Саульского, Пахмутовой и еще кого-то. Правда, песня Пахмутовой на стихи Гамзатова (что-то там про старика с метелкой) сильно напоминала наш хит «Пока горит свеча», но никому до этого дела, в общем-то, не было.
У Кобзона работал бас-гитаристом Евгений Казанцев, довольно известный в те времена рок-музыкант, игравший и в «Динамике», и в останках «Воскресенья». Я позвонил ему и поинтересовался, нет ли в коллективе Кобзона какой-нибудь вакансии. Женька ответил, что клавишников у них целых два, но все равно с Кобзоном надо бы поговорить, поскольку он меня помнит и даже как-то приводил в пример. В общем, приехал я в Государственный концертный зал «Россия», был проведен в гримерку маэстро и уже через минуту рассказывал ему, как сложно работать с непрофессионалами. Еще через пару минут к нам вошел профсоюзный босс Володя Панченко. «Ты помнишь Подгородецкого – клавишника „Машины времени"? С сегодняшнего дня он работает со мной». Так я стал артистом ансамбля, сопровождающего великого Кобзона. Пишу слово великий без кавычек, не только потому, что на два с половиной года был избавлен от целого ряда проблем, но и потому, что научился у него очень многому.
Никакой демократией в коллективе у Кобзона не пахло. Был Он, и был коллектив, который существовал отдельно. У Кобзона была определенная система взаимоотношений с ансамблем, которая сложилась десятилетиями. Некоторые музыканты трудились с ним по 10–15 лет, поскольку это было и престижно, и выгодно. Работы было много, но оплачивалась она хорошо, поскольку авторитетный маэстро пробивал артистам высшие ставки. В те годы у каждого артиста был так называемый «лимит выступлений». Чем выше была ставка, тем меньше концертов давали работать звездам. Делалось это, несомненно, для того, чтобы лишить мастеров культуры сверхдоходов. Но Кобзону многое позволялось. Он должен был, по идее, работать семь – восемь концертов в месяц и получать за них около шестисот рублей. Но на самом деле практиковались «поездки на фонды», шефские и псевдошефские концерты, которые не учитывались как плановые и пр.
Поэтому выступлений было много, иногда по полсотни в месяц, так что зарабатывали мы больше всех в «Москонцерте», во всяком случае, среди аккомпанирующих коллективов. Оклад и гонорары за выступления даже у нас составляли где-то в районе тысячи рублей в месяц. К тому же не надо забывать, что СССР был страной закрытой, и каждая заграничная поездка позволяла сильно улучшить свое материальное благополучие. А ездили мы довольно много. Закупил, к примеру, контейнер колготок, а потом продал их на родине, получив прибыль в тысячу процентов. Везли все: из Афганистана, где мы бывали постоянно, – дубленки, серебро, видеокассеты, из других стран – технику, из третьих – шмотки. Вспоминается анекдот прямо по теме. «Собирается большой оркестр в длительную зарубежную поездку. Выступает художественный руководитель: „Итак, первый пункт нашей поездки – это Англия. Там мы берем шерсть. Затем летим в Японию. Сдаем шерсть, покупаем аппаратуру. Возвращаемся в Союз, имеем бабки. Всем понятно?" Тут встает молоденький скрипач, первый раз выезжающий за границу: „У меня вопрос. Инструменты брать?"» В общем, никому уходить по своей воле с такого хлебного места не хотелось.
Показательна история с моей «пропиской» у Кобзона. Когда я пришел в коллектив, мне тут же припомнили пензенские гастроли. Я, как и все «суперзвезды» из «Машины времени», ходил там с высоко поднятой головой и с «какими-то там музыкантами Кобзона» даже и не здоровался. В результате в новом коллективе ко мне отношение было как к мальчику на посылках. Все просили меня звать их исключительно по имени-отчеству, даже молодые ребята. А как я входил в программу – это отдельная песня. Буквально на следующий день после приглашения Кобзон отправлялся на длинные южные гастроли. Ну а поскольку я был не готов к поездке (у меня даже концертного костюма в советском стиле не было), мне нужно было какое-то время. Поэтому Кобзон сказал: «Вот тебе телефон человека, позвонишь ему завтра от моего имени, он оформит тебя в „Москонцерт", не забудь трудовую книжку с собой взять, затем отвезет тебя к портному снять мерки, пройдешь первую и вторую примерки, затем тебе купят билет на самолет, и ты присоединишься к нам в Ялте, а готовый костюм пришлют уже туда».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61