несколько десятков страшных, вселяющих ужас даже своим внешним видом казаков. Откажись она отвечать или скажи неправду, кто знает, как развернутся события дальше?
Что значит честь и даже жизнь молоденькой хорошенькой женщины-пленницы в этой лесной глуши среди толпы далеких от цивилизации и наверняка уже полупьяных мужчин? А любая ее ложь неминуемо вылезет наружу: даже не дождавшись ее сигнала, лейтенант Сези, находившийся сейчас с частью эскадрона невдалеке от нее, обязан все равно напасть на русских. И хотя у нее под рукой надежный перстень с ядом, тем не менее… Почему она должна терпеть насилие и, возможно, расстаться с жизнью? Разве Мари виновата, что русские каким-то образом смогли ее разоблачить и схватить? А отряду лейтенанта Сези ее молчание и смерть не помогут ничем. После ее поимки казаки, без сомнения, примут необходимые меры предосторожности и драгуны Сези в любом случае угодят в их ловушку.
Да и какое ей вообще дело до встреченного первый раз в жизни лейтенанта и его завшивевших солдат? Главное, обязательно остаться в живых и сбежать от русских самой. Лишь тогда она сможет снова встретиться с горячо любимым Мишелем и продолжать вместе с ним путь к счастью.
— Слушаю вас, господа, — сказала Мари, присаживаясь на краешек лавки. — Что вам угодно знать?
— Куда намерен двигаться обоз от моста: по зимнику или в направлении тракта? — не замедлил последовать вопрос прапорщика.
— Это знает только капитан, начальник отряда. Он один принимает решения и не терпит ничьего вмешательства в дела. Иначе всякая тайна, по его мнению, перестает быть ею.
— Он целиком прав, — сказал Владимир Петрович, отметив про себя, что точно из этих соображений он не посвятил в тайну французского обоза никого из своих спутников. — Но зачем оставлены здесь вы, сударыня, нам, надеюсь, будет позволено узнать?
— Капитан специально приказал оставить вместе с санями монастырское вино. Когда казаки должны были перепиться, от меня требовалось подать условный сигнал для нападения на ваш отряд. С этой целью половина наших солдат осталась невдалеке от моста на этой стороне реки и сейчас ждет моего сигнала.
— Где они? Каков сигнал для нападения?
— В полуверсте отсюда у зимника начинается глубокий, заросший лесом овраг. В нем с полудня прячутся шестьдесят наших людей во главе с лейтенантом Сези. Из оврага хорошо виден этот пригорок, и когда я выставлю в окне свечу, она будет служить сигналом для налета.
— Вы можете провести нас к означенному оврагу?
— Увы, господа, я никогда не видела его. Все, что рассказала вам, мне известно со слов капитана.
— Тогда последний вопрос. Здешние обитатели были умерщвлены потому, что в противном случае исключалась наша с вами встреча у моста?
—Да. И потому, что они могли сообщить вам, что половина нашего эскадрона не переправилась через реку, а ускакала назад. Ведь об овраге нам стало известно как раз от местных жителей, когда мы выдали себя за русских солдат.
— Разговор окончен, сударыня. Вам осталось одно: подать в овраг условный сигнал.
Встав с лавки, Мари взяла со стола горящую свечу, подошла к окошку. Медленно переместила огонек свечи вначале из верхнего правого угла в нижний левый, затем наоборот, капнула с кончика свечи на подоконник расплавленным воском, укрепила в нем свечу. Отступила от окна.
— Я сделала все, что вы хотели, — обратилась она к прапорщику. — Надеюсь, за это мне будет оказано снисхождение?
—Да, если вы были с нами откровенны. А это мы сейчас проверим, устроив достойную встречу вашим соотечественникам из оврага. Пока же вам придется остаться здесь. Урядник, позаботьтесь о надлежащей охране сей особы.
4
Опустив голову и прикрыв глаза, Мари неподвижно сидела на лавке до тех пор, покуда не затих вдали стук лошадиных копыт. Лишь когда на мосту вновь застучали топоры и завизжали пилы оставленных для продолжения восстановительных работ казаков, она подняла голову, внимательно огляделась. Урядник позаботился о ее охране на совесть: один часовой находился внутри избы у порога, другой с ружьем на плече мерно вышагивал взад и вперед за единственным окошком. Однако страж снаружи Мари не волновал: бежать она собиралась через дверь и уже до мельчайших подробностей продумала план предстоящего побега.
Громко скрипнув лавкой, чтобы привлечь внимание часового, француженка поднялась, медленно направилась к двери. Казак, сидевший с ружьем на коленях у порога на опрокинутой вверх дном деревянной бадье, перестал дымить трубкой, насторожился.
— Господин казак, — робко произнесла Мари, останавливаясь перед черноморцем и застенчиво улыбаясь. — Разрешите выйти во двор. У меня болит живот… Надеюсь, вы понимаете меня?
— Никуда пускать не велено, — отрубил черноморец, снова суя в рот трубку и затягиваясь дымом.
— Но мне необходимо выйти… крайне необходимо. Это не прихоть, а естественная потребность, — начала объяснять Мари. — Не могу же я делать… это… в избе перед иконами. Вы ведь тоже христианин, господин казак. Позвольте выйти хоть в сени.
Заискивающе улыбаясь часовому, Мари осторожно нащупала под зипуном рукоять короткого, остро отточенного кинжала, спрятанного среди старушечьих лохмотьев. Наивные, доверчивые русские! Они даже не удосужились или посчитали излишним обыскать ее! Решили проявить благородство по отношению к женщине? А может, глупцы, поверили в чистосердечное раскаяние пленницы и перестали считать ее опасной? Как бы там ни было, в настоящий момент Мари имела при себе оружие и ради собственного спасения была готова на все. Неизвестно, что больше подействовало на казака: упоминание об иконах или смиренный и дрожащий голосок хорошенькой пленницы, однако он смягчился.
— Ладно, ступай в сени, — добродушно пробасил он. — А я покуда покараулю со двора.
Опираясь обеими руками на ружье, казак начал приподниматься с бадьи. Воспользовавшись этим обстоятельством, француженка выхватила из-под зипуна кинжал и вонзила его в горло часового. Захрипев, тот рухнул на колени, его правая ладонь потянулась к поясу, за которым торчали два пистолета. Но у Мари недаром заранее была учтена и продумана каждая деталь! Схватив упавшее ружье за ствол и коротко размахнувшись, она опустила приклад на голову часового, прежде чем тот успел вытащить из-за пояса пистолет. Казак тяжело свалился на пол, а француженка торопливо взглянула на окошко, прислушалась. Вокруг было спокойно: наружный страж все также вымерял шагами расстояние от одного угла избы до другого; на мосту, не переставая, стучали топоры и визжали пилы.
Сбросив старушечий зипун, Мари накинула на плечи висевшую на стене избы длинную меховую шубу, сунула в ее карманы оба казачьих пистолета, отворила дверь в сени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Что значит честь и даже жизнь молоденькой хорошенькой женщины-пленницы в этой лесной глуши среди толпы далеких от цивилизации и наверняка уже полупьяных мужчин? А любая ее ложь неминуемо вылезет наружу: даже не дождавшись ее сигнала, лейтенант Сези, находившийся сейчас с частью эскадрона невдалеке от нее, обязан все равно напасть на русских. И хотя у нее под рукой надежный перстень с ядом, тем не менее… Почему она должна терпеть насилие и, возможно, расстаться с жизнью? Разве Мари виновата, что русские каким-то образом смогли ее разоблачить и схватить? А отряду лейтенанта Сези ее молчание и смерть не помогут ничем. После ее поимки казаки, без сомнения, примут необходимые меры предосторожности и драгуны Сези в любом случае угодят в их ловушку.
Да и какое ей вообще дело до встреченного первый раз в жизни лейтенанта и его завшивевших солдат? Главное, обязательно остаться в живых и сбежать от русских самой. Лишь тогда она сможет снова встретиться с горячо любимым Мишелем и продолжать вместе с ним путь к счастью.
— Слушаю вас, господа, — сказала Мари, присаживаясь на краешек лавки. — Что вам угодно знать?
— Куда намерен двигаться обоз от моста: по зимнику или в направлении тракта? — не замедлил последовать вопрос прапорщика.
— Это знает только капитан, начальник отряда. Он один принимает решения и не терпит ничьего вмешательства в дела. Иначе всякая тайна, по его мнению, перестает быть ею.
— Он целиком прав, — сказал Владимир Петрович, отметив про себя, что точно из этих соображений он не посвятил в тайну французского обоза никого из своих спутников. — Но зачем оставлены здесь вы, сударыня, нам, надеюсь, будет позволено узнать?
— Капитан специально приказал оставить вместе с санями монастырское вино. Когда казаки должны были перепиться, от меня требовалось подать условный сигнал для нападения на ваш отряд. С этой целью половина наших солдат осталась невдалеке от моста на этой стороне реки и сейчас ждет моего сигнала.
— Где они? Каков сигнал для нападения?
— В полуверсте отсюда у зимника начинается глубокий, заросший лесом овраг. В нем с полудня прячутся шестьдесят наших людей во главе с лейтенантом Сези. Из оврага хорошо виден этот пригорок, и когда я выставлю в окне свечу, она будет служить сигналом для налета.
— Вы можете провести нас к означенному оврагу?
— Увы, господа, я никогда не видела его. Все, что рассказала вам, мне известно со слов капитана.
— Тогда последний вопрос. Здешние обитатели были умерщвлены потому, что в противном случае исключалась наша с вами встреча у моста?
—Да. И потому, что они могли сообщить вам, что половина нашего эскадрона не переправилась через реку, а ускакала назад. Ведь об овраге нам стало известно как раз от местных жителей, когда мы выдали себя за русских солдат.
— Разговор окончен, сударыня. Вам осталось одно: подать в овраг условный сигнал.
Встав с лавки, Мари взяла со стола горящую свечу, подошла к окошку. Медленно переместила огонек свечи вначале из верхнего правого угла в нижний левый, затем наоборот, капнула с кончика свечи на подоконник расплавленным воском, укрепила в нем свечу. Отступила от окна.
— Я сделала все, что вы хотели, — обратилась она к прапорщику. — Надеюсь, за это мне будет оказано снисхождение?
—Да, если вы были с нами откровенны. А это мы сейчас проверим, устроив достойную встречу вашим соотечественникам из оврага. Пока же вам придется остаться здесь. Урядник, позаботьтесь о надлежащей охране сей особы.
4
Опустив голову и прикрыв глаза, Мари неподвижно сидела на лавке до тех пор, покуда не затих вдали стук лошадиных копыт. Лишь когда на мосту вновь застучали топоры и завизжали пилы оставленных для продолжения восстановительных работ казаков, она подняла голову, внимательно огляделась. Урядник позаботился о ее охране на совесть: один часовой находился внутри избы у порога, другой с ружьем на плече мерно вышагивал взад и вперед за единственным окошком. Однако страж снаружи Мари не волновал: бежать она собиралась через дверь и уже до мельчайших подробностей продумала план предстоящего побега.
Громко скрипнув лавкой, чтобы привлечь внимание часового, француженка поднялась, медленно направилась к двери. Казак, сидевший с ружьем на коленях у порога на опрокинутой вверх дном деревянной бадье, перестал дымить трубкой, насторожился.
— Господин казак, — робко произнесла Мари, останавливаясь перед черноморцем и застенчиво улыбаясь. — Разрешите выйти во двор. У меня болит живот… Надеюсь, вы понимаете меня?
— Никуда пускать не велено, — отрубил черноморец, снова суя в рот трубку и затягиваясь дымом.
— Но мне необходимо выйти… крайне необходимо. Это не прихоть, а естественная потребность, — начала объяснять Мари. — Не могу же я делать… это… в избе перед иконами. Вы ведь тоже христианин, господин казак. Позвольте выйти хоть в сени.
Заискивающе улыбаясь часовому, Мари осторожно нащупала под зипуном рукоять короткого, остро отточенного кинжала, спрятанного среди старушечьих лохмотьев. Наивные, доверчивые русские! Они даже не удосужились или посчитали излишним обыскать ее! Решили проявить благородство по отношению к женщине? А может, глупцы, поверили в чистосердечное раскаяние пленницы и перестали считать ее опасной? Как бы там ни было, в настоящий момент Мари имела при себе оружие и ради собственного спасения была готова на все. Неизвестно, что больше подействовало на казака: упоминание об иконах или смиренный и дрожащий голосок хорошенькой пленницы, однако он смягчился.
— Ладно, ступай в сени, — добродушно пробасил он. — А я покуда покараулю со двора.
Опираясь обеими руками на ружье, казак начал приподниматься с бадьи. Воспользовавшись этим обстоятельством, француженка выхватила из-под зипуна кинжал и вонзила его в горло часового. Захрипев, тот рухнул на колени, его правая ладонь потянулась к поясу, за которым торчали два пистолета. Но у Мари недаром заранее была учтена и продумана каждая деталь! Схватив упавшее ружье за ствол и коротко размахнувшись, она опустила приклад на голову часового, прежде чем тот успел вытащить из-за пояса пистолет. Казак тяжело свалился на пол, а француженка торопливо взглянула на окошко, прислушалась. Вокруг было спокойно: наружный страж все также вымерял шагами расстояние от одного угла избы до другого; на мосту, не переставая, стучали топоры и визжали пилы.
Сбросив старушечий зипун, Мари накинула на плечи висевшую на стене избы длинную меховую шубу, сунула в ее карманы оба казачьих пистолета, отворила дверь в сени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20