- Ай, - закричала она плаксиво. - Это не рыба. Рыбы-ы… Дай рыбы.
- Милая! - ужаснулся. - Неужели ты ешь сырую рыбу?.. Фи, какая гадость…
Тем не менее пришлось с большими усилиями достать ей живой рыбы…
Как сейчас помню: это были карась и два маленьких пескаря. Она кивнула головой, схватила привычной рукой карася и, откусив ему голову, выплюнула, как обыкновенная женщина - косточку персика.
Тело же карасиное моментально захрустело на ее зубах. Вы морщитесь, господа, но должен сказать правду: пескарей она съела целиком, с головой и внутренностями… Такой уж, видно, у них обычай.
- Воды, - прошептала она своими коралловыми губками. - Воды…
«Беднягу томит жажда», - подумал я.
Принес ей большую глиняную кружку, наполненную водой, и приставил заботливо ко рту.
Но она схватила кружку и, приподнявшись, с видимым удовольствием окатила себя с хвоста до головы водой, после чего рухнула обратно на постель и завизжала от удовольствия.
- Милая, - сухо сказал я. - Нельзя ли без этого? Ты мне испортила всю постель. Как я лягу?
- Воды! - капризно крикнула она.
- Обойдешься и так! Вон вода ручьями течет с постели. Как не стыдно, право.
Действительно, одеяло и подушка были мокрые, хоть выжми, и вода при каждом движении пленницы хлюпала в постели.
- Воды!!
- А чтоб тебя, - прошептал я. - На воду. Мокни! Только уж извини, голубушка… Я рядом с тобой не лягу… Мне вовсе не интересно схватить насморк.
Второй ковш воды успокоил ее. Она улыбнулась, кивнула мне головой и начала шарить в зеленых волосах своими прекрасными круглыми руками.
- Что вы ищете? - спросил я.
Но она уже нашла - гребень. Это был просто обломок рыбьего хребта с костями, в виде зубьев гребня, причем на этих зубьях кое-где рыбье мясо еще не было объедено.
- Неужели ты будешь причесываться этой дрянью? - поморщился я.
Она промолчала и стала причесываться, напевая тихую, жалобную песенку.
Я долго сидел у ее хвоста, слушая странную, тягучую мелодию без слов, потом встал и сказал:
- Песенка хорошая, но мне пора спать. Спокойной ночи.
Лежа навзничь, она смотрела своими печальными глазами в потолок, а ее губки продолжали тянуть одну и ту же несложную мелодию.
Я лег в углу на разостланном пальто и пролежал так с полчаса с открытыми глазами. Она все пела.
- Замолчи же, милая, - ласково сказал я. - Довольно. Мне спать хочется. Попела - и будет.
Она тянула, будто не слыша моей просьбы. Это делалось скучным.
- Замолчишь ли ты, черт возьми?! - вскипел я. - Что это за безобразие?! Покоя от тебя нет!!
Услышав мой крик, она обернулась, посмотрела на меня внимательно испуганными глазами и вдруг крикнула своими коралловыми губками:
- Куда тащишь, черт лысый, Михеич?! Держи влево! Ох, дьявол! Опять сеть порвал!
Я ахнул.
- Это что такое? Откуда это?!
Ее коралловые губки продолжали без всякого смысла:
- Лаврушка, черт! Это ты водку вылопал? Тебе не рыбачить, а сундуки взламывать, пес окаянный…
Очевидно, это был весь лексикон слов, которые она выучила, подслушав у рыбаков.
Долго она еще выкрикивала разные упреки неизвестному мне Лаврушке, перемежая это приказаниями и нецензурными рыбацкими ругательствами.
Забылся я сном лишь перед рассветом.
Яркое солнце разбудило меня. Я лежал на разостланном пальто, а в кровати спала моя пленница, разметав руки, которые при дневном свете оказались тоже зеленоватыми. Волосы были светло-зеленые, похожие на водоросли, и так как влага на них высохла, пряди их стали ломаться. Кожа, которая была в воде такой гладкой и нежной, теперь стала шероховатой, сморщенной. Грудь тяжело дышала, а хвост колотился о спинку кровати так сильно, что чешуя летела клочьями.
Услышав шум моих шагов, пленница открыла зеленые глаза и прохрипела огрубевшим голосом:
- Воды! Воды, проклятый Лаврушка, чтобы ты подох! Нету на тебя пропасти!
Поморщившись, я пошел на реку за водой, принес ковш и, только войдя в комнату, почувствовал, как тяжел и удушлив воздух в комнате: едкий рыбный запах, казалось, пропитал все…
Хрипло бормоча что-то, она стала окачиваться водой, а я сел на пальто и стал размышлять, хорошо ли, что я связался с этим нелепым существом: она ела рыбу, как щука, орала всю ночь нецензурные слова, как матрос, от нее несло рыбой, как от рыночной селедочницы.
- Знаете что… - нерешительно сказал я, подходя к ней… - Не лучше ли вам на реку обратно… а? Идите себе с Богом. И вам лучше, и мне покойнее.
- Тащи невод, Лаврушка! - крикнула она. - Если веревка лопнет - ухи оборву!
- Ну и словечки, - укоризненно сказал я. - Будто пьяный мужик. Ну… довольно-с!
Преодолевая отвращение от сильного рыбного запаха, я взял ее на руки, потащил к реке и, бросив на песок, столкнул в воду. Она мелькнула в последний раз своими противными зелеными волосами и скрылась. Больше я ее не видел.
История с русалкой была выслушана в полном молчании.
Кранц поднялся и стал искать шапку. Собрался уходить и Дерягин.
- А вы куда? - спросил он поэта Пеликанова. - На реку?
- Пожалуй, я пойду домой, - нерешительно сказал поэт. - Нынче что-то сыровато…
Слепцы
Посвящается А.Я. Садовской
I
Королевский сад в эту пору дня был открыт, и молодой писатель Ave беспрепятственно вошел туда. Побродив немного по песчаным дорожкам, он лениво опустился на скамью, на которой уже сидел пожилой господин с приветливым лицом.
Пожилой приветливый господин обернулся к Ave и после некоторого колебания спросил:
- Кто вы такой?
- Я? Ave. Писатель.
- Хорошая профессия, - одобрительно улыбнулся незнакомец. - Интересная и почетная.
- А вы кто? - спросил простодушный Ave.
- Я-то? Да король.
- Этой страны?
- Конечно. А то какой же…
В свою очередь Ave сказал не менее благожелательно:
- Тоже хорошая профессия. Интересная и почетная.
- Ох, и не говорите, - вздохнул король. - Почетная-то она почетная, но интересного в ней ничего нет. Нужно вам сказать, молодой человек, королевствование не такой мед, как многие думают.
Ave всплеснул руками и изумленно вскричал:
- Это даже удивительно! Я не встречал ни одного человека, который был бы доволен своей судьбой.
- А вы довольны? - иронически прищурился король.
- Не совсем. Иногда какой-нибудь критик так выругает, что плакать хочется.
- Вот видите! Для вас существует не более десятка-другого критиков, а у меня критиков миллионы.
- Я бы на вашем месте не боялся никакой критики, - возразил задумчиво Ave и, качнув головой, добавил с осанкой видавшего виды опытного короля, - вся штука в том, чтобы сочинять хорошие законы.
Король махнул рукой.
- Ничего нe выйдет! Все равно никакого толку.
- Пробовали?
- Пробовал.
- Я бы на вашем месте…
- Э, на моем месте! - нервно вскричал старый король. - Я знал многих королей, которые были сносными писателями, но я не знаю ни одного писателя, который был хотя бы третьесортным, последнего разряда, королем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41