Вот сходите к нему домой, своими собственными глазами на жизнь его посмотрите. А как увидите его жизнь, так и не успокоитесь, пока не поможете.
– Упрямый вы человек, – с уважением сказал Григорий Васильевич. – Идёмте к вашему Головёшке.
– Когда?
– Да сейчас. Я свободен до вечера.
Надо ли говорить, как обрадовался Горшков.
Следующим номером нашей программы – Владик Краснов сам себя ранит в неравном бою
Ксения Андреевна не расплакалась, как с ней обычно бывало в радостных случаях.
Она только без конца благодарила Лёлишну, называя её доченькой.
А Лёлишна вспоминала свою маму и еле сдерживала слезы.
Так сидели они и разговаривали.
– До чего же мне хорошо теперь, доченька, – сказала Ксения Андреевна, – А всё оттого, что мы с тобой повстречались. Теперь-то мой Владик когда из дому уйдёт бегать, переживать не буду. Смучилась ведь я с ним. Виду не показывала, а тяжело было. И не во мне дело. Я-то всё перетерплю, лишь бы он хорошим человеком вырос.
– Конечно, хорошим человеком вырастет, – сказала Лёлишна. – Можете даже и не сомневаться. А вам мы помогать будем не хуже тёти Нюры. У нас в классе есть девочки, которым дома не разрешают помогать. А им очень хочется домашним хозяйством заниматься. Вот они и ищут семьи, где много работы по дому. И помогают. И все довольны… Пойду посмотрю, что там Владик делает.
А Владик там – то есть на кухне – делал суп.
На мальчишке был передник, который ему подарила Лёлишна.
Рукава рубашки засучены.
А руки – в крови.
???
Во всяком бою бывают раны. А он вел бой – с картошкой, свёклой, луком, капустой, морковью…
Видите, как много врагов?
А он один!
А его руки, которые гражданин милиционер дядя Горшков считал золотыми, оказались деревянными – ничего они не умели делать.
Только резались – словно нарочно лезли прямо под остриё ножа.
И странно было Владику всем этим заниматься. Ещё вчера был он беззаботным человеком, слонялся себе по улицам, делал что хотел (то есть ничего не делал).
И вдруг…
Суп. Передник… И все руки в крови.
– Ой! – вскрикнула Лёлишна, войдя на кухню. – Эх ты, неумейка!
– Только не ругаться, – предупредил Владик, – надоело. Лучше похвали.
– Конечно, ты молодец. В общем. Йод у вас есть?
Вскоре Владик сидел в углу на табуретке, разглядывая свои руки, покрытые тёмно-коричневыми пятнами, а Лёлишна ловко чистила овощи.
– Ничего я не понимаю, – вдруг сказал Владик, – жил я, жил, не тужил, и вот тебе…
– В том-то и беда, что не тужил. А тебе надо тужить, обязательно надо.
– Почему?
– Сам должен понять, почему.
– Включаю мозговую систему на полную мощность, – сказал Владик. – Думаю. Но – не понимаю.
– Ещё подумай.
Владик осторожно склонил голову набок, словно прислушиваясь к тому, что в ней происходит, поморщился и сказал:
– Плохо моя мозговая система действует.
– А ты не торопись, – посоветовала Лёлишна.
Через несколько минут Владик обрадованно крикнул:
– Есть! Я единственный мужчина в семье. Это раз. Я настоящий мужчина. Это два. Значит, я должен тужить? А ты кто? А тебе надо тужить? Ты единственная женщина в семье? Настоящая женщина, да? Здорово моя мозговая система работает, а?
– Не знаю. На вопрос ты не ответил.
– Отвечу когда-нибудь. Когда подумаю побольше. Тяжело всё это. – Владик вздохнул. – И ничего уж не поделаешь. – Он опять вздохнул, ещё громче. – Зато и в колонию не попаду. В общем, буду жить и тужить на полную мощность.
Сказал он это таким жалобным тоном, что Лёлишна чуть не рассмеялась.
– Тебе хорошо, – завистливым тоном проговорил Владик, – ты девчонка. Ты всё умеешь. Ты тужить умеешь.
Выступает Григорий Ракитин!
Он задумывает номер, какого еще никогда не было ни в одном цирке мира!
Горшков шёл торжественно.
Он был абсолютно уверен, что Григорий Васильевич, увидя, как живёт Владик, близко к сердцу примет его судьбу.
И поможет.
И тогда ему, Горшкову, станет легко и радостно.
– Я ведь Владика ровно родного сына жалею, – сказал Горшков, – просто подумать боюсь, что опять парень со шпаной свяжется.
Но не знал Горшков, что теперь он уже не один заботится о судьбе бывшего Головёшки.
Увидев нежданных гостей, Ксения Андреевна посмотрела на них испуганно.
– Ничего не случилось, – успокоил её Горшков. – Вот привёл к вам на предмет знакомства гражданина артиста-фокусника. Может, он вашим Владиком подзаймётся.
– Спасибо вам, – растроганно сказала Ксения Андреевна, – только не понимаю я… Народ у нас с утра до вечера теперь. Суп вот сварили. Одежду Владику переделали. Тут вот вы пришли.
– Всё идёт правильно, – удовлетворённо произнёс Горшков. – Так и должно быть. Давно я об этом мечтал.
Григорий Васильевич сидел задумчивый, молчал, а потом спросил:
– А вы бывали в цирке, Ксения Андреевна?
– Была когда-то. А когда, уж и не помню. Владик вот недавно ходил, так рассказывал. Особенно про льва и про фокусы.
– Работать буду, телевизор купим, – сказал Владик. – Там тебе и цирк, и футбол, и кино с концертами.
– Ну, ждать, когда ты работать будешь, долго, – сказал Григорий Васильевич, – а цирк вы, Ксения Андреевна, скоро увидите.
– Ходить-то ведь я не могу.
– Организуем, – загадочно произнёс Григорий Васильевич. – Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе.
И, церемонно откланявшись, он ушел.
И слышно было, как, закрыв дверь, засвистел весёлую песенку.
– Магомет, – задумчиво проговорил Горшков, – гора. Магомет не идёт, гора идёт. Ничего не понимаю.
– Это пословица такая, – сказала Ксения Андреевна, – я по радио слышала. Значит: если кто-то к кому-то не идёт, так тот сам прийти должен.
– Понятно. Только – почему бы прямо не сказать? Всё у них, у артистов, с выкрутасами. Будем надеяться, что не подведут. Ни горы, ни Магометы.
А Владику было и радостно, и тревожно. Почему радостно, это вы, конечно, понимаете.
А тревожно ему было оттого, что жизнь его менялась. И менялась резко. А резко менять привычную жизнь так же трудно, как на большой скорости резко сворачивать в сторону. Вдруг навернёшься?
Словно догадываясь о состоянии Владика, Горшков сказал:
– Конечно, враз-то трудно по-новому жить начинать. Но постепенно привыкнешь. Если Магомет к горе не пойдёт, она на него обвалится.
Случайно взгляд его упал на окно, и Горшков встал и начал внимательно следить за тем, что происходило во дворе.
И Владик встал рядом.
Увидели они нечто непонятное.
Григорий Васильевич разгуливал по двору, словно измеряя его шагами, останавливался, оглядывался.
– Дом, что ли, он тут строить собирается? – спросил Владик.
– Или деревья сажать? – спросил Горшков.
Но Григорий Васильевич ни дом строить, ни деревья сажать не собирался.
Он задумал номер, какого ещё никогда не было ни в одном цирке мира.
Следующий номер нашей программы называется ПЕРЕНОС!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Упрямый вы человек, – с уважением сказал Григорий Васильевич. – Идёмте к вашему Головёшке.
– Когда?
– Да сейчас. Я свободен до вечера.
Надо ли говорить, как обрадовался Горшков.
Следующим номером нашей программы – Владик Краснов сам себя ранит в неравном бою
Ксения Андреевна не расплакалась, как с ней обычно бывало в радостных случаях.
Она только без конца благодарила Лёлишну, называя её доченькой.
А Лёлишна вспоминала свою маму и еле сдерживала слезы.
Так сидели они и разговаривали.
– До чего же мне хорошо теперь, доченька, – сказала Ксения Андреевна, – А всё оттого, что мы с тобой повстречались. Теперь-то мой Владик когда из дому уйдёт бегать, переживать не буду. Смучилась ведь я с ним. Виду не показывала, а тяжело было. И не во мне дело. Я-то всё перетерплю, лишь бы он хорошим человеком вырос.
– Конечно, хорошим человеком вырастет, – сказала Лёлишна. – Можете даже и не сомневаться. А вам мы помогать будем не хуже тёти Нюры. У нас в классе есть девочки, которым дома не разрешают помогать. А им очень хочется домашним хозяйством заниматься. Вот они и ищут семьи, где много работы по дому. И помогают. И все довольны… Пойду посмотрю, что там Владик делает.
А Владик там – то есть на кухне – делал суп.
На мальчишке был передник, который ему подарила Лёлишна.
Рукава рубашки засучены.
А руки – в крови.
???
Во всяком бою бывают раны. А он вел бой – с картошкой, свёклой, луком, капустой, морковью…
Видите, как много врагов?
А он один!
А его руки, которые гражданин милиционер дядя Горшков считал золотыми, оказались деревянными – ничего они не умели делать.
Только резались – словно нарочно лезли прямо под остриё ножа.
И странно было Владику всем этим заниматься. Ещё вчера был он беззаботным человеком, слонялся себе по улицам, делал что хотел (то есть ничего не делал).
И вдруг…
Суп. Передник… И все руки в крови.
– Ой! – вскрикнула Лёлишна, войдя на кухню. – Эх ты, неумейка!
– Только не ругаться, – предупредил Владик, – надоело. Лучше похвали.
– Конечно, ты молодец. В общем. Йод у вас есть?
Вскоре Владик сидел в углу на табуретке, разглядывая свои руки, покрытые тёмно-коричневыми пятнами, а Лёлишна ловко чистила овощи.
– Ничего я не понимаю, – вдруг сказал Владик, – жил я, жил, не тужил, и вот тебе…
– В том-то и беда, что не тужил. А тебе надо тужить, обязательно надо.
– Почему?
– Сам должен понять, почему.
– Включаю мозговую систему на полную мощность, – сказал Владик. – Думаю. Но – не понимаю.
– Ещё подумай.
Владик осторожно склонил голову набок, словно прислушиваясь к тому, что в ней происходит, поморщился и сказал:
– Плохо моя мозговая система действует.
– А ты не торопись, – посоветовала Лёлишна.
Через несколько минут Владик обрадованно крикнул:
– Есть! Я единственный мужчина в семье. Это раз. Я настоящий мужчина. Это два. Значит, я должен тужить? А ты кто? А тебе надо тужить? Ты единственная женщина в семье? Настоящая женщина, да? Здорово моя мозговая система работает, а?
– Не знаю. На вопрос ты не ответил.
– Отвечу когда-нибудь. Когда подумаю побольше. Тяжело всё это. – Владик вздохнул. – И ничего уж не поделаешь. – Он опять вздохнул, ещё громче. – Зато и в колонию не попаду. В общем, буду жить и тужить на полную мощность.
Сказал он это таким жалобным тоном, что Лёлишна чуть не рассмеялась.
– Тебе хорошо, – завистливым тоном проговорил Владик, – ты девчонка. Ты всё умеешь. Ты тужить умеешь.
Выступает Григорий Ракитин!
Он задумывает номер, какого еще никогда не было ни в одном цирке мира!
Горшков шёл торжественно.
Он был абсолютно уверен, что Григорий Васильевич, увидя, как живёт Владик, близко к сердцу примет его судьбу.
И поможет.
И тогда ему, Горшкову, станет легко и радостно.
– Я ведь Владика ровно родного сына жалею, – сказал Горшков, – просто подумать боюсь, что опять парень со шпаной свяжется.
Но не знал Горшков, что теперь он уже не один заботится о судьбе бывшего Головёшки.
Увидев нежданных гостей, Ксения Андреевна посмотрела на них испуганно.
– Ничего не случилось, – успокоил её Горшков. – Вот привёл к вам на предмет знакомства гражданина артиста-фокусника. Может, он вашим Владиком подзаймётся.
– Спасибо вам, – растроганно сказала Ксения Андреевна, – только не понимаю я… Народ у нас с утра до вечера теперь. Суп вот сварили. Одежду Владику переделали. Тут вот вы пришли.
– Всё идёт правильно, – удовлетворённо произнёс Горшков. – Так и должно быть. Давно я об этом мечтал.
Григорий Васильевич сидел задумчивый, молчал, а потом спросил:
– А вы бывали в цирке, Ксения Андреевна?
– Была когда-то. А когда, уж и не помню. Владик вот недавно ходил, так рассказывал. Особенно про льва и про фокусы.
– Работать буду, телевизор купим, – сказал Владик. – Там тебе и цирк, и футбол, и кино с концертами.
– Ну, ждать, когда ты работать будешь, долго, – сказал Григорий Васильевич, – а цирк вы, Ксения Андреевна, скоро увидите.
– Ходить-то ведь я не могу.
– Организуем, – загадочно произнёс Григорий Васильевич. – Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе.
И, церемонно откланявшись, он ушел.
И слышно было, как, закрыв дверь, засвистел весёлую песенку.
– Магомет, – задумчиво проговорил Горшков, – гора. Магомет не идёт, гора идёт. Ничего не понимаю.
– Это пословица такая, – сказала Ксения Андреевна, – я по радио слышала. Значит: если кто-то к кому-то не идёт, так тот сам прийти должен.
– Понятно. Только – почему бы прямо не сказать? Всё у них, у артистов, с выкрутасами. Будем надеяться, что не подведут. Ни горы, ни Магометы.
А Владику было и радостно, и тревожно. Почему радостно, это вы, конечно, понимаете.
А тревожно ему было оттого, что жизнь его менялась. И менялась резко. А резко менять привычную жизнь так же трудно, как на большой скорости резко сворачивать в сторону. Вдруг навернёшься?
Словно догадываясь о состоянии Владика, Горшков сказал:
– Конечно, враз-то трудно по-новому жить начинать. Но постепенно привыкнешь. Если Магомет к горе не пойдёт, она на него обвалится.
Случайно взгляд его упал на окно, и Горшков встал и начал внимательно следить за тем, что происходило во дворе.
И Владик встал рядом.
Увидели они нечто непонятное.
Григорий Васильевич разгуливал по двору, словно измеряя его шагами, останавливался, оглядывался.
– Дом, что ли, он тут строить собирается? – спросил Владик.
– Или деревья сажать? – спросил Горшков.
Но Григорий Васильевич ни дом строить, ни деревья сажать не собирался.
Он задумал номер, какого ещё никогда не было ни в одном цирке мира.
Следующий номер нашей программы называется ПЕРЕНОС!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39