Мало ли чего в нашей жизнюхе быват. Главное, будь сердцем крепок. Уразумел? – и Митрич ласково потрепал Ваню по плечу, отчего Ваня, вспыхнув, прижался щекой к руке солдата, и тут же отвернулся, чтобы не увидел Митрич блеснувшей в его глазах слезы.
Пыхтя, пуская клубы пара, «Максим Горький» дотащил наконец эшелон до Уфы. Ваня, прощаясь с Митричем и всеми бойцами, с кем ехал несколько суток, чуть не плакал.
– Слушай, Ванюха, – смущенно топтался рядом с мальчишкой Митрич, – а может, ты поедешь со мной? Доедем до Москвы, а там до Костромы рукой подать, я же костромской ткач. У меня домик там есть, трое сорванцов растут. Старший, аккурат, как ты, вы с ним друзьями будете. Ничо, прокормимся!
Ваня зарделся от удовольствия, но решительно ответил:
– Нет, дядя Митрич, ты же сам говорил, что я молодец, раз домой еду. Буду, как ты говорил, дома доброе имя зарабатывать.
– А ежели сестры дома нет? Куды потом?
– Как это – нет? Весной мы от нее письмо получили. Вот другое меня волнует – как ее муж меня примет, он мужик неплохой, да ведь я ему не родной сын. Как встретит, не знаю.
– А ты не горюй, Ванюха! Хата у тебя есть. Коли развалилась, так подправишь с зятем, уж тут-то он тебе поможет. Вот и заживешь. Прощай Ванек!
Митрич крепко обнял Ваню, вскочил в теплушку, потому что эшелон медленно тронулся в путь, крикнул:
– Ежели плохо будет – приезжай!
– Прощай, Ваня, – махали руками и другие бойцы, привыкшие к парнишке за прошедшие дни.
Ваня сутки просидел на вокзале в Уфе, пока не увидел, что по вокзалу идет дежурный и громко кричит в рупор:
– Граждане, подходит поезд на Ростов! Кому в Саратов, Сталинград – приготовиться к посадке! Кому в Самару – тоже!
Ваня выскочил на перрон, смотрел восторженно на проплывающие мимо зеленые новые вагоны.
– Дядь, – обратился он к дежурному, – а на этом поезде можно доехать до Сталинграда?
– Можно, – кивнул дежурный.
Едва поезд остановился, Ваня бросился к первому вагону, попросил рыжеусого проводника, стоявшего возле вагона:
– Дяденька, возьмите меня до Сталинграда! Там у меня мама болеет, мне домой очень надо!
– Проходи, проходи, малец, – даже и не взглянул на него проводник.
– Тетенька, – бросился Ваня к следующему вагону. – Дяденька!…
Он пробежал состав от начала до хвоста, но никто не захотел взять его в вагон. Ваня стоял на платформе, слезы были готовы брызнуть из глаз.
– Сынок! – крикнул кто-то, но Ваня даже не оглянулся: наверняка не к нему обращаются.
– Паренек, – сказали уже сзади.
Ваня оглянулся и увидел очень худую, сгорбленную старушку. – Сынок, – попросила она, – помоги узлы донести, а то у меня, старой, уж и силы нет.
– А куда?
– Да в первый вагон, вон, глянь-ка, правильно ли?
Ваня взял в руки картонный красноватый билетик. В голове мелькнула мысль умчаться с билетом прочь, спрятаться где-нибудь, а потом на ходу вскочить в вагон. «Нет, это нехорошо», – осек сам себя мальчуган.
– Хорошо, бабаня! – и взвалил на плечи самый большой узел, рукой подхватил другой.
Старушка показала билет рыжеусому проводнику. Он и глазом не повел в сторону Вани, который, кряхтя, влез на подножку вслед за старушкой.
Ваня помог старушке найти свободное место, а сам двинулся к выходу, но едва мальчишка поравнялся с пустым купе, другая мысль пронзила его, и Ваня вскарабкался проворно на багажную полку, прижался к самой стенке, когда кто-то швырнул на полку чемодан. Поезд тронулся. Ваня ухватился за болт, торчавший из стенки вагона, чтобы не упасть. Паровоз медленно, пробуксовывая колесами, потянул за собой состав.
– Еду! – чуть не крикнул Ваня. – Еду! Ура!
Он сжался в комочек, вытащил один из двух последних сухарей, которые дали ему в дорогу красноармейцы, и принялся с наслаждением, как сахар, сосать, откусывая маленькие кусочки и дробя их языком.
Незаметно для себя Ваня уснул. Проснувшись, стал слушать, о чем говорят пассажиры внизу, вычеркнул из своей путеводной бумажки несколько названий, радуясь, что додумался сделать такой список, когда их семью везли в Казахстан. Кинель, Самара… Как хорошо! Все ближе и ближе Сталинград! Так ехал он целый день то засыпая, убаюканный плавным покачиванием вагона, то просыпаясь. К ночи он крепко уснул, разметался во сне и очнулся от визга:
– Батюшки-боже! Караул! Убивають! – пронзительно кричал кто-то внизу, и Ваня спросонок еле сообразил, где он находится, но увидев, что на полке нет одного из узлов, понял, что столкнул тот узел вниз, и похолодел от мысли: «Сейчас меня поймают!»
Он дернулся, втиснулся спиной в стенку, но неловко двинул ногой по чемодану, и тот рухнул вниз. Вслед за тем в купе раздалась забористая брань, и через секунду прямо в глаза Ване глянул белобрысый лохматый парень в черной косоворотке.
– А, это ты, – произнес он буднично, словно увидел старого знакомого.
– Дяденька, миленький, пожалуйста, не выдавайте, я без билета, – забормотал Ваня, и парень, понимающе кивнув, стал спускаться вниз, но вверх уже лез сноровисто проводник, прибежавший на крик.
– Да тут «заяц»! Ну-ка иди сюда, иди, я те говорю! – он цепко ухватил Ваню за рукав и стащил вниз. – А ведь это ты просился ко мне вагон, пострел, – пригляделся проводник к мальчику. – Сейчас я тя на первом полустанке ссажу, сопливец ты этакий! – он потащил мальчугана за собой, толкнул в свое купе:
– Сиди здесь. В Саратове тя ссажу. Готовься. Да в милицию ишо сдам. Вдруг ты жулик какой? Вдруг тебя милиция разыскивает? Вот в милиции, и разберутся.
Проводник сдержал слово – не высадил паренька на первом полустанке, довез до Саратова, и едва поезд остановился, потащил Ваню в отделение железнодорожной милиции. Улыбчивый дежурный милиционер, посмеиваясь, повел Ваню по коридору в камеру, которая называлась «капезе», то есть камера предварительного заключения, как объяснил милиционер по дороге. Открывая дверь в камеру, он сказал:
– Ничего, парень, переночуешь здесь, а утром разберемся, что ты за птица.
В камере было темно, пахло чем-то нехорошим.
Привыкнув к темноте, Ваня увидел трех человек. Один сидел, уткнув голову в колени, на нижних нарах: то ли думал, то ли спал. Напротив него расположились двое стариков. Старуха бранила вполголоса старика, а тот лениво отругивался и вскоре завалился спать. Ни один из них не обратил внимания на Ваню.
Паренек взобрался на верхний ярус, положил под голову пиджак и попытался заснуть. Но ему не спалось, и он вытащил последний сухарь, съел его, размышляя о будущем. Он боялся как бы из-за него не было неприятностей у Миши, ведь уехал Ваня самовольно, никого не предупредив в комендатуре, куда Миша ходил еженедельно отмечаться.
Утром, как только загремел засов, Ваня ринулся к двери. На пороге стоял другой милиционер, не вчерашний. Этот был хмурый и злой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Пыхтя, пуская клубы пара, «Максим Горький» дотащил наконец эшелон до Уфы. Ваня, прощаясь с Митричем и всеми бойцами, с кем ехал несколько суток, чуть не плакал.
– Слушай, Ванюха, – смущенно топтался рядом с мальчишкой Митрич, – а может, ты поедешь со мной? Доедем до Москвы, а там до Костромы рукой подать, я же костромской ткач. У меня домик там есть, трое сорванцов растут. Старший, аккурат, как ты, вы с ним друзьями будете. Ничо, прокормимся!
Ваня зарделся от удовольствия, но решительно ответил:
– Нет, дядя Митрич, ты же сам говорил, что я молодец, раз домой еду. Буду, как ты говорил, дома доброе имя зарабатывать.
– А ежели сестры дома нет? Куды потом?
– Как это – нет? Весной мы от нее письмо получили. Вот другое меня волнует – как ее муж меня примет, он мужик неплохой, да ведь я ему не родной сын. Как встретит, не знаю.
– А ты не горюй, Ванюха! Хата у тебя есть. Коли развалилась, так подправишь с зятем, уж тут-то он тебе поможет. Вот и заживешь. Прощай Ванек!
Митрич крепко обнял Ваню, вскочил в теплушку, потому что эшелон медленно тронулся в путь, крикнул:
– Ежели плохо будет – приезжай!
– Прощай, Ваня, – махали руками и другие бойцы, привыкшие к парнишке за прошедшие дни.
Ваня сутки просидел на вокзале в Уфе, пока не увидел, что по вокзалу идет дежурный и громко кричит в рупор:
– Граждане, подходит поезд на Ростов! Кому в Саратов, Сталинград – приготовиться к посадке! Кому в Самару – тоже!
Ваня выскочил на перрон, смотрел восторженно на проплывающие мимо зеленые новые вагоны.
– Дядь, – обратился он к дежурному, – а на этом поезде можно доехать до Сталинграда?
– Можно, – кивнул дежурный.
Едва поезд остановился, Ваня бросился к первому вагону, попросил рыжеусого проводника, стоявшего возле вагона:
– Дяденька, возьмите меня до Сталинграда! Там у меня мама болеет, мне домой очень надо!
– Проходи, проходи, малец, – даже и не взглянул на него проводник.
– Тетенька, – бросился Ваня к следующему вагону. – Дяденька!…
Он пробежал состав от начала до хвоста, но никто не захотел взять его в вагон. Ваня стоял на платформе, слезы были готовы брызнуть из глаз.
– Сынок! – крикнул кто-то, но Ваня даже не оглянулся: наверняка не к нему обращаются.
– Паренек, – сказали уже сзади.
Ваня оглянулся и увидел очень худую, сгорбленную старушку. – Сынок, – попросила она, – помоги узлы донести, а то у меня, старой, уж и силы нет.
– А куда?
– Да в первый вагон, вон, глянь-ка, правильно ли?
Ваня взял в руки картонный красноватый билетик. В голове мелькнула мысль умчаться с билетом прочь, спрятаться где-нибудь, а потом на ходу вскочить в вагон. «Нет, это нехорошо», – осек сам себя мальчуган.
– Хорошо, бабаня! – и взвалил на плечи самый большой узел, рукой подхватил другой.
Старушка показала билет рыжеусому проводнику. Он и глазом не повел в сторону Вани, который, кряхтя, влез на подножку вслед за старушкой.
Ваня помог старушке найти свободное место, а сам двинулся к выходу, но едва мальчишка поравнялся с пустым купе, другая мысль пронзила его, и Ваня вскарабкался проворно на багажную полку, прижался к самой стенке, когда кто-то швырнул на полку чемодан. Поезд тронулся. Ваня ухватился за болт, торчавший из стенки вагона, чтобы не упасть. Паровоз медленно, пробуксовывая колесами, потянул за собой состав.
– Еду! – чуть не крикнул Ваня. – Еду! Ура!
Он сжался в комочек, вытащил один из двух последних сухарей, которые дали ему в дорогу красноармейцы, и принялся с наслаждением, как сахар, сосать, откусывая маленькие кусочки и дробя их языком.
Незаметно для себя Ваня уснул. Проснувшись, стал слушать, о чем говорят пассажиры внизу, вычеркнул из своей путеводной бумажки несколько названий, радуясь, что додумался сделать такой список, когда их семью везли в Казахстан. Кинель, Самара… Как хорошо! Все ближе и ближе Сталинград! Так ехал он целый день то засыпая, убаюканный плавным покачиванием вагона, то просыпаясь. К ночи он крепко уснул, разметался во сне и очнулся от визга:
– Батюшки-боже! Караул! Убивають! – пронзительно кричал кто-то внизу, и Ваня спросонок еле сообразил, где он находится, но увидев, что на полке нет одного из узлов, понял, что столкнул тот узел вниз, и похолодел от мысли: «Сейчас меня поймают!»
Он дернулся, втиснулся спиной в стенку, но неловко двинул ногой по чемодану, и тот рухнул вниз. Вслед за тем в купе раздалась забористая брань, и через секунду прямо в глаза Ване глянул белобрысый лохматый парень в черной косоворотке.
– А, это ты, – произнес он буднично, словно увидел старого знакомого.
– Дяденька, миленький, пожалуйста, не выдавайте, я без билета, – забормотал Ваня, и парень, понимающе кивнув, стал спускаться вниз, но вверх уже лез сноровисто проводник, прибежавший на крик.
– Да тут «заяц»! Ну-ка иди сюда, иди, я те говорю! – он цепко ухватил Ваню за рукав и стащил вниз. – А ведь это ты просился ко мне вагон, пострел, – пригляделся проводник к мальчику. – Сейчас я тя на первом полустанке ссажу, сопливец ты этакий! – он потащил мальчугана за собой, толкнул в свое купе:
– Сиди здесь. В Саратове тя ссажу. Готовься. Да в милицию ишо сдам. Вдруг ты жулик какой? Вдруг тебя милиция разыскивает? Вот в милиции, и разберутся.
Проводник сдержал слово – не высадил паренька на первом полустанке, довез до Саратова, и едва поезд остановился, потащил Ваню в отделение железнодорожной милиции. Улыбчивый дежурный милиционер, посмеиваясь, повел Ваню по коридору в камеру, которая называлась «капезе», то есть камера предварительного заключения, как объяснил милиционер по дороге. Открывая дверь в камеру, он сказал:
– Ничего, парень, переночуешь здесь, а утром разберемся, что ты за птица.
В камере было темно, пахло чем-то нехорошим.
Привыкнув к темноте, Ваня увидел трех человек. Один сидел, уткнув голову в колени, на нижних нарах: то ли думал, то ли спал. Напротив него расположились двое стариков. Старуха бранила вполголоса старика, а тот лениво отругивался и вскоре завалился спать. Ни один из них не обратил внимания на Ваню.
Паренек взобрался на верхний ярус, положил под голову пиджак и попытался заснуть. Но ему не спалось, и он вытащил последний сухарь, съел его, размышляя о будущем. Он боялся как бы из-за него не было неприятностей у Миши, ведь уехал Ваня самовольно, никого не предупредив в комендатуре, куда Миша ходил еженедельно отмечаться.
Утром, как только загремел засов, Ваня ринулся к двери. На пороге стоял другой милиционер, не вчерашний. Этот был хмурый и злой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95