Обычно в таких случаях испытываешь неловкость и даже отвращение; я же напротив, был в восторге... Нет, не то слово. Тогда у меня было состояние близкое к наркотическому трансу. Говоря на жаргоне наркоманов, я проторчал. В самом деле, Артур! Потом я увидел ее, услышал ее голос, а позже, после нашей вечеринки... Дело в том, что большая доза алкоголя вызывает у меня парадоксальную реакцию. Сначала я веду себя как нормальный пьяный человек, а затем в одночасье трезвею - но как-то странно трезвею, становлюсь излишне сентиментальным и мнительным. Когда вы отправились спать, я вышел из дома и целый час простоял возле той лужи, а в голову мне лезли разные мысли... всякие мысли.
- Например?
- Например, я думал о том, что ей будет к лицу алая туника и золотой венец королевы Света.
- Ого! - сказал я. - Это уже серьезно!
- Еще как серьезно, - подтвердил Брендон. - Уж если мне суждено сидеть на троне отца, то я хочу, чтобы рядом со мной была она.
- Но ведь ты совсем не знаешь Дану.
Брендон покачал головой.
- Это не так, Артур. Я знаю ее; вернее, знаю, какая она. Может быть, я не совсем точно выразился, когда сказал, что ощутил прикосновение ее мыслей. На самом деле я не слышал, о чем она думала; это был контакт иного рода, более глубокий. Я на мгновение прикоснулся к самому ее существу. Чувствуешь разницу?
- Теперь чувствую, - ошеломленно пробормотал я, поняв наконец, что имеет в виду мой брат.
- Подобное случалось со мной несколько раз, - продолжал Брендон. - По неосторожности, во время гипнотических сеансов с пациентами. И всякий раз мне становилось противно, а однажды меня чуть не стошнило; но в том случае все было иначе. Я... Впрочем, я уже говорил, что я тогда испытал.
- М-да, - только и сказал я. На память мне пришло одно пренеприятнейшее происшествие времен моей юности. Я стараюсь как можно реже вспоминать об этом, ибо воспоминания мои горьки, их горечь густо замешана на отвращении, которое я чувствую до сих пор, спустя много-много лет, а над всем этим довлеет чувство вины и глубокое раскаяние...
Ее звали Ребекка или просто Бекки. Она была неодаренной и мало того еврейкой, однако я любил ее, по крайней мере, был искренне убежден, что люблю ее. Я страстно желал, чтобы она подарила мне сына или дочь - тогда я мог бы привести ее в Солнечный Град и назвать своей женой. Бекки, глупышка, употребляла контрацептивные препараты, она считала, что еще слишком молода для материнства, но на сей счет у меня имелись другие соображения, поэтому я загодя превращал ее противозачаточные таблетки в стимулирующие витамины... Впрочем, все мои старания ни к чему не привели, и я говорю об этом лишь затем, чтобы вы поняли всю серьезность моих намерений.
А потом произошла катастрофа. Как-то я проснулся среди ночи и долго смотрел на мою любимую, которая безмятежно улыбалась во сне; смотрел нежно и ласково, забыв обо всем, в том числе и об элементарной осторожности. Среди Властелинов выражение "залезть в душу" употребляется не в переносном, а в самом прямом смысле; сделать это сознательно - все равно что совершить преступление, и прежде всего - против себя. Это гнусный акт насилия над собственной сущностью; залезть кому-нибудь в душу, значит плюнуть в свою. И я наплевал себе в душу, когда нечаянно увидел, что творится в душе Ребекки.
Моя нежность мгновенно сменилась брезгливостью, а к горлу подступила тошнота. Огонь любви, спокойно горевший в моем сердце, внезапно вспыхнул всепоглощающим пламенем жгучей ненависти. Объятый ужасом, преисполненный отвращения, весь в панике, я нырнул в Тоннель и в чем мать родила с головокружительной скоростью помчался сквозь миры.
Это путешествие я помню очень смутно. Вряд ли тогда я управлял своими перемещениями сознательно; скорее, сработал приказ, внушенный мне в детстве: "Если ты смертельно ранен, если ты беспомощен, ищи приют в стенах родного Дома". Приказ сработал, командование взяло на себя подсознание, и очевидно, именно оно привело меня в Сумерки, которые я называл своей второй родиной, но на самом деле любил их больше, чем Царство Света.
Я вышел... нет - вывалился из Тоннеля под Аркой в Зале Перехода Замка-на-Закате. Меня знобило, я обливался холодным потом, я был совершенно голый и еле держался на ногах. Словно в тумане я увидел глазеющих на меня стражников и открыл было рот, чтобы позвать их, как вдруг желудок мой скрутило от нового приступа тошноты; я согнулся пополам, меня вырвало, после чего я рухнул на пол и потерял сознание.
Очнулся я лишь через десять часов, разбитый и опустошенный, однако кризис уже миновал. С физическими и психическими последствиями пережитого мною нравственного шока мне помогла справиться моя маленькая тетушка Диана - тогда еще не моя любимая, а просто моя лучшая подруга, моя младшая сестричка. Ей и только ей я рассказал о том, что случилось; у нее я нашел поддержку, сочувствие и понимание.
С тех пор я не виделся с Бекки и старался не думать о ней, но полностью забыть ее я не смог. То, что я совершил, пусть и невольно, было самым гадким поступком всей моей жизни, и любое напоминание о нем вызывало у меня стыд. Дети Света, мягко говоря, не питали теплых чувств к детям Израиля, поскольку последние в период становления нашего Дома чуть не сокрушили все планы моего прадеда, короля Артура. И хотя официально антисемитизм у нас не поощрялся, он все-таки присутствовал и присутствовал ощутимо. Однако после случая с Бекки я стал одним из тех немногих Светозарных, кто относился к Израильтянам без тени враждебности; а яростные борцы с мировым сионизмом, невзирая даже на то, что я был принцем, сыном короля, занесли меня в свои черные списки. И никто, кроме Дианы, понятия не имел, что моя расовая терпимость - дитя любви, закончившейся ненавистью, и рождена она в тяжких муках раскаяния...
Я тряхнул головой, прогоняя прочь воспоминания. Брендон, все это время смотревший на меня, истолковал мое поведение по-своему.
- Я понимаю, Артур, тебе трудно в это поверить. Внутри каждого человека столько грязи, что лишь он сам может терпеть ее, да и то не всегда. А для постороннего увидеть ее, прикоснуться, попробовать - в лучшем случае противно. Все это так; но ведь должны же быть исключения. Те самые исключения, которые подтверждают общее правило, исключения, без которых это самое правило становится бессмысленным. В случае с Даной как раз имело место такое исключение, и вместо всего наихудшего, что в ней есть, что есть в каждом человеке, я увидел самое прекрасное. Может быть, мне помог опыт общения с Брендой. Мы научились терпеть грязь друг друга, как свою собственную; в некотором смысле она у нас общая. И отношения между нами сродни отношению других людей к самим себе: толика презрения, изрядная доля скепсиса и безграничная самовлюбленность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
- Например?
- Например, я думал о том, что ей будет к лицу алая туника и золотой венец королевы Света.
- Ого! - сказал я. - Это уже серьезно!
- Еще как серьезно, - подтвердил Брендон. - Уж если мне суждено сидеть на троне отца, то я хочу, чтобы рядом со мной была она.
- Но ведь ты совсем не знаешь Дану.
Брендон покачал головой.
- Это не так, Артур. Я знаю ее; вернее, знаю, какая она. Может быть, я не совсем точно выразился, когда сказал, что ощутил прикосновение ее мыслей. На самом деле я не слышал, о чем она думала; это был контакт иного рода, более глубокий. Я на мгновение прикоснулся к самому ее существу. Чувствуешь разницу?
- Теперь чувствую, - ошеломленно пробормотал я, поняв наконец, что имеет в виду мой брат.
- Подобное случалось со мной несколько раз, - продолжал Брендон. - По неосторожности, во время гипнотических сеансов с пациентами. И всякий раз мне становилось противно, а однажды меня чуть не стошнило; но в том случае все было иначе. Я... Впрочем, я уже говорил, что я тогда испытал.
- М-да, - только и сказал я. На память мне пришло одно пренеприятнейшее происшествие времен моей юности. Я стараюсь как можно реже вспоминать об этом, ибо воспоминания мои горьки, их горечь густо замешана на отвращении, которое я чувствую до сих пор, спустя много-много лет, а над всем этим довлеет чувство вины и глубокое раскаяние...
Ее звали Ребекка или просто Бекки. Она была неодаренной и мало того еврейкой, однако я любил ее, по крайней мере, был искренне убежден, что люблю ее. Я страстно желал, чтобы она подарила мне сына или дочь - тогда я мог бы привести ее в Солнечный Град и назвать своей женой. Бекки, глупышка, употребляла контрацептивные препараты, она считала, что еще слишком молода для материнства, но на сей счет у меня имелись другие соображения, поэтому я загодя превращал ее противозачаточные таблетки в стимулирующие витамины... Впрочем, все мои старания ни к чему не привели, и я говорю об этом лишь затем, чтобы вы поняли всю серьезность моих намерений.
А потом произошла катастрофа. Как-то я проснулся среди ночи и долго смотрел на мою любимую, которая безмятежно улыбалась во сне; смотрел нежно и ласково, забыв обо всем, в том числе и об элементарной осторожности. Среди Властелинов выражение "залезть в душу" употребляется не в переносном, а в самом прямом смысле; сделать это сознательно - все равно что совершить преступление, и прежде всего - против себя. Это гнусный акт насилия над собственной сущностью; залезть кому-нибудь в душу, значит плюнуть в свою. И я наплевал себе в душу, когда нечаянно увидел, что творится в душе Ребекки.
Моя нежность мгновенно сменилась брезгливостью, а к горлу подступила тошнота. Огонь любви, спокойно горевший в моем сердце, внезапно вспыхнул всепоглощающим пламенем жгучей ненависти. Объятый ужасом, преисполненный отвращения, весь в панике, я нырнул в Тоннель и в чем мать родила с головокружительной скоростью помчался сквозь миры.
Это путешествие я помню очень смутно. Вряд ли тогда я управлял своими перемещениями сознательно; скорее, сработал приказ, внушенный мне в детстве: "Если ты смертельно ранен, если ты беспомощен, ищи приют в стенах родного Дома". Приказ сработал, командование взяло на себя подсознание, и очевидно, именно оно привело меня в Сумерки, которые я называл своей второй родиной, но на самом деле любил их больше, чем Царство Света.
Я вышел... нет - вывалился из Тоннеля под Аркой в Зале Перехода Замка-на-Закате. Меня знобило, я обливался холодным потом, я был совершенно голый и еле держался на ногах. Словно в тумане я увидел глазеющих на меня стражников и открыл было рот, чтобы позвать их, как вдруг желудок мой скрутило от нового приступа тошноты; я согнулся пополам, меня вырвало, после чего я рухнул на пол и потерял сознание.
Очнулся я лишь через десять часов, разбитый и опустошенный, однако кризис уже миновал. С физическими и психическими последствиями пережитого мною нравственного шока мне помогла справиться моя маленькая тетушка Диана - тогда еще не моя любимая, а просто моя лучшая подруга, моя младшая сестричка. Ей и только ей я рассказал о том, что случилось; у нее я нашел поддержку, сочувствие и понимание.
С тех пор я не виделся с Бекки и старался не думать о ней, но полностью забыть ее я не смог. То, что я совершил, пусть и невольно, было самым гадким поступком всей моей жизни, и любое напоминание о нем вызывало у меня стыд. Дети Света, мягко говоря, не питали теплых чувств к детям Израиля, поскольку последние в период становления нашего Дома чуть не сокрушили все планы моего прадеда, короля Артура. И хотя официально антисемитизм у нас не поощрялся, он все-таки присутствовал и присутствовал ощутимо. Однако после случая с Бекки я стал одним из тех немногих Светозарных, кто относился к Израильтянам без тени враждебности; а яростные борцы с мировым сионизмом, невзирая даже на то, что я был принцем, сыном короля, занесли меня в свои черные списки. И никто, кроме Дианы, понятия не имел, что моя расовая терпимость - дитя любви, закончившейся ненавистью, и рождена она в тяжких муках раскаяния...
Я тряхнул головой, прогоняя прочь воспоминания. Брендон, все это время смотревший на меня, истолковал мое поведение по-своему.
- Я понимаю, Артур, тебе трудно в это поверить. Внутри каждого человека столько грязи, что лишь он сам может терпеть ее, да и то не всегда. А для постороннего увидеть ее, прикоснуться, попробовать - в лучшем случае противно. Все это так; но ведь должны же быть исключения. Те самые исключения, которые подтверждают общее правило, исключения, без которых это самое правило становится бессмысленным. В случае с Даной как раз имело место такое исключение, и вместо всего наихудшего, что в ней есть, что есть в каждом человеке, я увидел самое прекрасное. Может быть, мне помог опыт общения с Брендой. Мы научились терпеть грязь друг друга, как свою собственную; в некотором смысле она у нас общая. И отношения между нами сродни отношению других людей к самим себе: толика презрения, изрядная доля скепсиса и безграничная самовлюбленность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44