Джонни склонился к моему уху.
— Обещай, что никому не скажешь.
— Конечно, не скажу.
— Эту сучку распродали дешевле себестоимости еще до выхода тиража. О, в нечестивой спешке столь проворны…
— Да, вот уж не повезло.
— Кстати, о собаках…
— При чем тут собаки?
— Собачий корм!
— Ах да.
— Ты себе нашел?
— Возьми меня с собой, Джонни.
— Да, так о чем мы говорили в последний раз, когда встречались в том абсолютно палеолитическом отеле?
— Напомни.
— Я говорил, что ты должен завести себе близкое существо, для начала собаку.
— Ага.
— Так ты нашел? Ты ведь явно изменился. Мне любопытно. Давай, Уилф!
— Ага.
— Не играй в тайны и не прячься за бородой!
— Гав-гав.
— Уилфрид Баркли гуляет с пуделем!
— Да. Нашел.
Джонни приблизился ко мне, исполненный любопытства. Новость же, и какая!
— Ну и?..
— Я ее убил.
Джонни отхлебнул кампари и задумался. Он выглянул в окно, за которым цветник светился нарциссами и чем-то фиолетовым — фиалками скорее всего, душистыми фиалками. Он патетически взглянул на меня:
— Это плохо. Это очень, очень, очень плохо.
Где-то кто-то ударил в гонг, призывая к обеду.
— Ладно, — сказал я, — пойду к своей миске. Гав-гав.
Джонни не ответил.
Я машинально уселся на место, которое вроде бы считалось моим. Оно пустовало — место под статуей Психеи, где я когда-то сидел со своим литагентом, потом с издателем, а один раз с Валетом Бауэрсом. Психея никуда не делась. Она у нас была единственным ценным objet39 — ранневикторианского периода, из белого мрамора на малахитовом постаменте, действительно неплохая вещь. Ей, конечно, положено смотреть на Амура и держать лампу так, чтобы видеть его лицо, но мне всегда казалось, что она уставилась в меню или карту вин и пытается сообразить, что к чему заказывать. Я подумал, что именно здесь следует встретиться с Риком. На сей раз Психея, похоже, нашептывала мне в ухо, что графинчик фирменного кларета мне не повредит, и мне пришлось выдержать борьбу с ней. Однако добродетель восторжествовала.
Брать машину напрокат настолько вошло в привычку, что я это сделал совершенно не думая. Затем я позвонил домой и попал на Эмми, которая отвечала точно так же, как в тот раз, когда я забыл ее день рождения. Нет, с Лиз говорить нельзя. Она лежит, и ее не нужно беспокоить.
Ладно, подумал я, нельзя ждать возвращения бывшего мужа и не испытывать при этом некоторой тревоги. А сам-то я на что только не пускался, чтобы оттянуть встречу с ней! Будь мужчиной, сынок!
Итак, я катил по новой трассе, совершенно не узнавая ландшафта. Насколько я мог видеть дальше бетонного покрытия, Англия не порождала ничего, кроме нарциссов, они были повсюду. Какой веселой и понятливой собакой я был, гав-гав, едва касаясь руля на отличной английской дороге. Ноги у меня больше не болели, и я думал, что так и должно быть — я ведь еду домой!
Эмми встретила меня в дверях. С тех пор как я ее видел, она сделалась еще некрасивее и угрюмее. Я поцеловал ее в холодную щеку и заметил, что она плакала.
— Где она?
— В длинной комнате.
Она впустила меня с видом уверенности в никчемности и неудаче затеваемого дела.
Длинная комната когда-то была образована соединением двух соседних в одну. Лиз стояла в самом дальнем и темном углу, куда, видимо, забежала, услышав шум подъезжающей машины. Лицо она закрывала руками! Я подошел ближе, и она резко бросила:
— Нет!
Я опешил.
— Я только хотел показать тебе новый костюм. Сент-Джон Джон чуть не упал в обморок.
— Ты такой же, каким был. Незыблемый. Так нечестно.
— А что ты хотела получить назад, черт побери? Корзину для бумаг?
— Получить назад. Ладно. Смотри.
Она опустила руки и сделала шаг вперед. Та Лиз ушла. Не будь привычного резкого тона, я бы не узнал ее. Передо мной стояла исхудавшая старая карга. Некогда прекрасные волосы свисали безжизненными лохмами. Она столько хмурилась, что даже теперь, когда надобность в этом миновала, лоб ее был изборожден глубокими морщинами. Щеки так впали, будто она унесла с собой тени из темного угла. Но страшнее всего были глаза — потемневшие и запавшие настолько, что ее голова напоминала голый череп, зловеще разрисованный помадой. Она прикрыла рукой впадину правой щеки, будто закрываясь от самого худшего, и я заметил, что даже теперь лак для ногтей она подбирала в тон ярко-алой помаде.
— Ради Бога, Уилф, ты-то чего ожидал? Мэри-Лу, что ли?
— Он тогда клеился к тебе.
— Думаю, в том-то и ужас. Он настолько принимал тебя всерьез. Мне пришлось смеяться.
— Да. Да. Надо полагать.
— Ты знал, ах да, ты не знал — он и Хэмф, они оба приставали к Эмми. Хэмф — потому что он такой, а Рик из-за тебя. Господи, ни за что не поверила бы, что в жизни возможно такое. Я попыталась выставить Хэмфа, а он ушел не дальше гостевой комнаты. Знал, что напал на золотую жилу. Комната свободна, если тебе нужно.
— Он действительно ушел?
— Смылся. Ты бы никогда не поверил. — Она показала на свое тело, сложив руки лодочкой. — Смылся, когда это вышло наружу. Бросил все, даже свое знаменитое ружье и охотничьи книги. Когда придет твой черед, Уилф, не проси врачей сказать правду. Они именно это делают.
— Я не знал.
— Ты совсем не постарел. Так же пил, волочился за бабами, жил на всю катушку…
— Только пил. И то…
— Брось. Конечно, начнешь снова. Дело в том, что мне кто-то нужен. Вот оно что, и я не могу больше держать Эмми на привязи. Ты знаешь? Ладно. Не знаешь.
— Не совсем.
— Тогда мне и пришла эта замечательная идея. Я вцепилась в Томаса и выдавила из него твой адрес до востребования. Я решила вернуть Уилфа домой, если это в принципе возможно. Он понятия не имеет, как заботиться о других, но чересчур слаб, чтобы сбежать. Это шантаж, если хочешь.
— С этого места мы можем двигаться только назад. Более или менее. Скорее менее.
— Именно так.
Мы замолчали. Слышно было только пение птиц в саду да тихое ржание в дальнем конце конюшни. Элизабет заговорила своим естественным, для посторонних, тоном, нормальным до абсурда:
— Почему бы тебе не сесть?
— Да. Конечно. Если можно.
И вот мы сидим, опустив ноги на теплый пол, по разные стороны пустого камина.
— Извини, Уилф, я не хотела, чтобы это было… Не знаю, что я хотела.
— Когда тебе станет лучше…
— Как ты говоришь, ха и так далее. Уилфрид Баркли, великий специалист.
— Должно же быть что-то…
— В гостевой комнате есть все, что тебе нужно. И ванная там. Я пользуюсь задней ванной, все мои вещи там. Миссис Уилсон будет готовить. Или можешь обедать где-нибудь. Во всех пабах теперь кормят прилично. Я готовить не могу.
— Надо тебя подкормить.
— Я не ем.
— Ты должна.
— Ты что, ничего не знаешь? Ничего не видел?
— Война…
— Господи, какая несправедливость… Ты пьянствовал, бегал по бабам, врал, хвастался, выставлял себя… я тащила тебя пьяного в кровать, укладывала, укрывала… и получила рак, будто это я пропила всю свою жизнь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48