Они раскрывались, разрастались, вбирали в себя край очередной тучи, становились все светлее и ярче. Говорят, пожарная машина доедет до школьной долины через пятнадцать минут после вызова. Телефонные провода перерезаны. Но пожарных должен привлечь этот свет в небе; и уж в этой-то школе наверняка есть какие-нибудь средства связи, до которых они не смогли добраться, не смогли отключить…
И он притащит мальчика сюда, вниз к каналу, чтобы отнести его по тропинке в конюшню… Можно было бы разместиться в древней барже, с ее отсеком на носу, со старым туалетом…
Свет озарял холмы. Внезапно Софи догадалась, что это ее огонь, разожженный ею самой, декларация, деяние на глазах всего мира — преступление, победа! В ней пронеслась буря чувств: смех, ярость и дикая преступная радость — словно от света, содрогавшегося с другой стороны холмов, весь мир размягчался и плавился, как верхушка свечи. Только сейчас она узнала, что значит навеки преступить черту, и поняла, что способна на это. Она закрыла глаза, и ее обступили видения. Она увидела себя, ползущую по длинному проходу, тому, что тянется вдоль старой баржи от носа к корме. Она перестала чувствовать ладонями и телом грубую кору древесного ствола, к которому прижималась с закрытыми глазами. Вместо нее она чувствовала под коленями неровный дощатый пол, слышала плеск воды под ним, ощущала влагу на своих ладонях. В ее руке почему-то оказался десантный нож Джерри. В том отсеке, в туалете на носу, раздавались звуки, словно там бился кролик. Потом биение прекратилось, как будто кролик замер от ужаса. Возможно, прислушивался к ее медленному, влажному приближению.
— Ну все, все! Я иду!
Удары возобновились. Конечно, он услышал девичий голос.
Она обратилась к двери будничным тоном:
— Подожди минутку, я сейчас открою.
Дверь легко подалась, широко распахнулась. Внутри она увидела сперва эллипс маленького окна, иллюминатора, потом — маленький белый прямоугольник над унитазом, или толчком, или как он там называется. Прямоугольник яростно дергался, и она почувствовала запах мочи. Мальчик был тут, со связанными за спиной руками, связанными ногами, связанными коленями. Он сидел, спутанный, на унитазе, как мог бы сидеть в шкафу, прикрученный веревками к стенкам баржи, рот и щеки обмотаны толстым слоем липкой ленты. Он изо всех сил дергался, из его носа исходил скулящий звук. Софи почувствовала страшное отвращение к этому существу, сидевшему на вонючем унитазе, — такая мерзость, тьфу и фи, ох, сколько тут колдовских чар, благодаря которым ясно видишь, что все пропало, и…
Это был мой выбор.
Следовало взять пистолет, только я не знаю, лучше уж ножом… да, намного лучше!
Мальчик замер, ожидая ее на плоском алтаре. Левой рукой она начала задирать на нем свитер, и мальчик не двигался; но когда она вытащила подол его рубашки, снова начал извиваться. Ничего, узлы завязаны крепко, Джерри отлично поработал, просто замечательно. Какая прелесть, ноги в носочках и брыкаться-то толком не могут, а почему мы не в пижаме, гадкий мальчишка, должно быть, намыливался куда-то, и она провела рукой по его голенькому животу с кнопочкой в центре, пупок, моя дорогая, если непременно надо давать всему названия, и почувствовала тонкие, не толще волоса, ребра, и стук-стук, тук-тук с левой стороны. Тогда она расстегнула его штаны и взяла в руку крошечный влажный член, а мальчик вырывался и мычал через нос. Она приставила острие ножа к его коже и, решив, что правильно нашла место, слегка нажала и проколола кожу. Мальчик содрогнулся и взметнулся в своих оковах, а она, или тот, кто был ею — далекий и взбудораженный — чуть-чуть испугался. Нажав еще немного, она почувствовала, как нож коснулся пульсирующего комка, или тот сам снова и снова прикасался к ножу, пока тело взрывалось конвульсиями, а из носа исходило пронзительное мычание. Она исступленно, изо всех сил надавила на нож; и пульсирующий комок обхватил лезвие, так что рукоятка дергалась в ее руке, а перед глазами стояло черное солнце. Всюду было мокро и все содрогалось, и она выдернула нож, чтобы не мешать судорогам, но они прекратились. Мальчик неподвижно сидел в своих путах, и белую полосу пластыря пересекала по центру черная струйка, вытекающая из его носа.
Она дико вздрогнула, ударилась головой о ствол и пришла в себя. Громко жужжали и стрекотали насекомые, а над склоном холма взвивался безумный красный
свет. Он взмывал вверх, ширился над горизонтом и падал обратно, туда, где пылал огонь. Софи, дрожа от страсти мнимого убийства, начала спускаться по древесному туннелю обратно к старой барже. У нее подгибались колени. Она подошла к деревенскому мосту над каналом — и тут же подъехала с выключенными фарами машина, покачиваясь на неровной дороге. Софи не могла бежать навстречу, просто ждала. Машина остановилась, сдала назад, развернулась, готовая умчаться прочь. Тогда Софи подошла к ней, хихикая и шатаясь, чтобы предупредить Джерри о стариках в конюшне и о том, что придется воспользоваться баржей, но на водительском месте сидел Билл.
— Билл? Где он? Где мальчишка?
— Нет мальчишки! Я его сцапал, но какой-то горящий козел выскочил на меня, и… Софи, все пропало. Надо сматываться!
Она стояла, уставившись в его лицо, мертвенно-белое с одной стороны и пылающее с другой, той, где в небе повисло огненное облако.
— Мисс! Софи! Поехали отсюда на хер! У нас мало времени…
— А Джерри?!
— Он в порядке… Они взяли твоего приятеля в заложники… Ну поехали же!..
— Они?
Я поняла сразу же, как только он увидел ее без парика. Что-то говорило мне, но я отказывалась верить. Предательство. Думают, что удачно обменялись.
Вспыхнувшая в ней злоба захлестнула и триумф, и ярость, взвинтила ее до криков — в его, в их адрес, — до проклятий и плевков; а потом она упала на четвереньки и снова и снова кричала в траву, где не было мальчика, только Софи, всеми использованная и одураченная.
— Софи!
— Убирайся, тупая тварь! О черт, черт!
— В последний раз…
— Отваливай!
И когда она, наконец, перестала кричать и начала соображать, что разодрала себе щеки, что у нее в руках зажаты пучки волос и что больше ничего нет — ни его, ни их, ни ее, только темная ночь с угасающим пожаром за гребнем холмов, по ее щекам, смывая кровь, хлынули слезы.
Вскоре она поднялась на колени и заговорила, словно он был рядом.
— Понимаешь, ничего из этого не выйдет ! Все эти годы никто… Ты думаешь, она чудесная, да? Все мужчины так думают поначалу. Но в ней ничего нет, Джерри, совсем ничего. Чуть-чуть мяса и костей, и больше ничего, не с кем встречаться, не с кем идти, не с кем быть, не с кем делиться. Одни идеи. Призраки. Идеи и пустота — идеальная террористка.
Софи тяжело поднялась и взглянула на старую баржу, где не было мальчика, не было тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
И он притащит мальчика сюда, вниз к каналу, чтобы отнести его по тропинке в конюшню… Можно было бы разместиться в древней барже, с ее отсеком на носу, со старым туалетом…
Свет озарял холмы. Внезапно Софи догадалась, что это ее огонь, разожженный ею самой, декларация, деяние на глазах всего мира — преступление, победа! В ней пронеслась буря чувств: смех, ярость и дикая преступная радость — словно от света, содрогавшегося с другой стороны холмов, весь мир размягчался и плавился, как верхушка свечи. Только сейчас она узнала, что значит навеки преступить черту, и поняла, что способна на это. Она закрыла глаза, и ее обступили видения. Она увидела себя, ползущую по длинному проходу, тому, что тянется вдоль старой баржи от носа к корме. Она перестала чувствовать ладонями и телом грубую кору древесного ствола, к которому прижималась с закрытыми глазами. Вместо нее она чувствовала под коленями неровный дощатый пол, слышала плеск воды под ним, ощущала влагу на своих ладонях. В ее руке почему-то оказался десантный нож Джерри. В том отсеке, в туалете на носу, раздавались звуки, словно там бился кролик. Потом биение прекратилось, как будто кролик замер от ужаса. Возможно, прислушивался к ее медленному, влажному приближению.
— Ну все, все! Я иду!
Удары возобновились. Конечно, он услышал девичий голос.
Она обратилась к двери будничным тоном:
— Подожди минутку, я сейчас открою.
Дверь легко подалась, широко распахнулась. Внутри она увидела сперва эллипс маленького окна, иллюминатора, потом — маленький белый прямоугольник над унитазом, или толчком, или как он там называется. Прямоугольник яростно дергался, и она почувствовала запах мочи. Мальчик был тут, со связанными за спиной руками, связанными ногами, связанными коленями. Он сидел, спутанный, на унитазе, как мог бы сидеть в шкафу, прикрученный веревками к стенкам баржи, рот и щеки обмотаны толстым слоем липкой ленты. Он изо всех сил дергался, из его носа исходил скулящий звук. Софи почувствовала страшное отвращение к этому существу, сидевшему на вонючем унитазе, — такая мерзость, тьфу и фи, ох, сколько тут колдовских чар, благодаря которым ясно видишь, что все пропало, и…
Это был мой выбор.
Следовало взять пистолет, только я не знаю, лучше уж ножом… да, намного лучше!
Мальчик замер, ожидая ее на плоском алтаре. Левой рукой она начала задирать на нем свитер, и мальчик не двигался; но когда она вытащила подол его рубашки, снова начал извиваться. Ничего, узлы завязаны крепко, Джерри отлично поработал, просто замечательно. Какая прелесть, ноги в носочках и брыкаться-то толком не могут, а почему мы не в пижаме, гадкий мальчишка, должно быть, намыливался куда-то, и она провела рукой по его голенькому животу с кнопочкой в центре, пупок, моя дорогая, если непременно надо давать всему названия, и почувствовала тонкие, не толще волоса, ребра, и стук-стук, тук-тук с левой стороны. Тогда она расстегнула его штаны и взяла в руку крошечный влажный член, а мальчик вырывался и мычал через нос. Она приставила острие ножа к его коже и, решив, что правильно нашла место, слегка нажала и проколола кожу. Мальчик содрогнулся и взметнулся в своих оковах, а она, или тот, кто был ею — далекий и взбудораженный — чуть-чуть испугался. Нажав еще немного, она почувствовала, как нож коснулся пульсирующего комка, или тот сам снова и снова прикасался к ножу, пока тело взрывалось конвульсиями, а из носа исходило пронзительное мычание. Она исступленно, изо всех сил надавила на нож; и пульсирующий комок обхватил лезвие, так что рукоятка дергалась в ее руке, а перед глазами стояло черное солнце. Всюду было мокро и все содрогалось, и она выдернула нож, чтобы не мешать судорогам, но они прекратились. Мальчик неподвижно сидел в своих путах, и белую полосу пластыря пересекала по центру черная струйка, вытекающая из его носа.
Она дико вздрогнула, ударилась головой о ствол и пришла в себя. Громко жужжали и стрекотали насекомые, а над склоном холма взвивался безумный красный
свет. Он взмывал вверх, ширился над горизонтом и падал обратно, туда, где пылал огонь. Софи, дрожа от страсти мнимого убийства, начала спускаться по древесному туннелю обратно к старой барже. У нее подгибались колени. Она подошла к деревенскому мосту над каналом — и тут же подъехала с выключенными фарами машина, покачиваясь на неровной дороге. Софи не могла бежать навстречу, просто ждала. Машина остановилась, сдала назад, развернулась, готовая умчаться прочь. Тогда Софи подошла к ней, хихикая и шатаясь, чтобы предупредить Джерри о стариках в конюшне и о том, что придется воспользоваться баржей, но на водительском месте сидел Билл.
— Билл? Где он? Где мальчишка?
— Нет мальчишки! Я его сцапал, но какой-то горящий козел выскочил на меня, и… Софи, все пропало. Надо сматываться!
Она стояла, уставившись в его лицо, мертвенно-белое с одной стороны и пылающее с другой, той, где в небе повисло огненное облако.
— Мисс! Софи! Поехали отсюда на хер! У нас мало времени…
— А Джерри?!
— Он в порядке… Они взяли твоего приятеля в заложники… Ну поехали же!..
— Они?
Я поняла сразу же, как только он увидел ее без парика. Что-то говорило мне, но я отказывалась верить. Предательство. Думают, что удачно обменялись.
Вспыхнувшая в ней злоба захлестнула и триумф, и ярость, взвинтила ее до криков — в его, в их адрес, — до проклятий и плевков; а потом она упала на четвереньки и снова и снова кричала в траву, где не было мальчика, только Софи, всеми использованная и одураченная.
— Софи!
— Убирайся, тупая тварь! О черт, черт!
— В последний раз…
— Отваливай!
И когда она, наконец, перестала кричать и начала соображать, что разодрала себе щеки, что у нее в руках зажаты пучки волос и что больше ничего нет — ни его, ни их, ни ее, только темная ночь с угасающим пожаром за гребнем холмов, по ее щекам, смывая кровь, хлынули слезы.
Вскоре она поднялась на колени и заговорила, словно он был рядом.
— Понимаешь, ничего из этого не выйдет ! Все эти годы никто… Ты думаешь, она чудесная, да? Все мужчины так думают поначалу. Но в ней ничего нет, Джерри, совсем ничего. Чуть-чуть мяса и костей, и больше ничего, не с кем встречаться, не с кем идти, не с кем быть, не с кем делиться. Одни идеи. Призраки. Идеи и пустота — идеальная террористка.
Софи тяжело поднялась и взглянула на старую баржу, где не было мальчика, не было тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77