Но как только Дэвидсон вышел из комнаты, она с яростью стала обвинять сэра Эмиаса Поулета и второго тюремщика, сэра Дрю Драри, в том, что они не нашли способа отправить Марию на тот свет без того, чтобы королеве пришлось подписывать такой приказ.
Елизавета приказала Дэвидсону немедленно отправиться к Уолсингему, чтобы они вместе написали и оба подписали письмо сэру Поулету, в котором критиковали его за то, что он не нашел, как без шума избавиться от Марии.
Письмо они закончили уже поздно ночью и решили отправить его вместе с приказом о казни на следующее утро. Однако ранним утром на следующий день Дэвидсон получил от королевы распоряжение, чтобы если ее приказ о казни еще не скреплен Большой Печатью, он ничего не предпринимал не повидав ее. А во время немедленно состоявшейся аудиенции королева стала расспрашивать Дэвидсона, почему он проявил такую поспешность, скрепляя печатью приказ.
Дэвидсон ответил, что он только выполнял ее распоряжение, и спросил, должен ли он продолжать эту процедуру. Королева сказала «да» и вновь разразилась гневной речью, обвиняя своих советников в том, что это они вынудили ее принять такое жестокое решение.
7 февраля 1587 года в апартаменты королевы шотландцев пришел слуга и доложил, что пришло несколько членов трибунала, в частности, граф Шлозбери и граф Кент, и с ними главный шериф Нортхэмптона, и просят у нее аудиенции. Мария послала за своими фрейлинами и прислугой и приняла приезжих. Они сообщили ей, что королева Англии не может больше сопротивляться требованию своих подданных казнить королеву Шотландии, и что Мария должна быть готова умереть завтра поутру.
За годы своего заключения Мария большую часть времени находилась под надзором графа Шлозбери, и вот теперь именно он зачитал срывающимся голосом смертельный приговор. Мария перекрестилась и ответила: «Во имя Господа Бога, я приветствую эту весть и благодарю Его за то, что приходит конец моим страданиям. Лучшей новости я не могла получить, и я благодарю Всевышнего за то, что Он позволил мне умереть во славу Его церкви, древней католической религии».
Она попросила, чтобы ее духовнику разрешили провести с ней последние часы перед казнью. В этом ей было отказано, но разрешили, чтобы ее навестил англиканский священник. Мария с негодованием отвергла это предложение.
На следующее утро провест-маршал постучал в ее дверь и не услышал никакого ответа. Он бросился за шерифом. Когда они пришли, дверь уже была открыта. На пороге стояла королева Шотландии, одетая как на бал.
Вместо обычного длинного серого платья, в котором она ходила все последнее время, на ней было платье из черного бархата и сатина, длинная вуаль покрывала ее парик, на шее висел золотой крест и украшенный бриллиантами молитвенник В руках она держала мраморный крест. Она шла, опираясь на руку дежурного офицера, когда увидела Эндрю Нелвила, руководителя ее королевского двора. Он стоял на коленях, обливаясь слезами. «Нелвил, – сказала она ему, – вы должны не плакать, а радоваться, что пришел конец моим несчастьям. Скажите моим друзьям, что я умираю как истинная католичка. Скажите моему сыну, что я была ему хорошей матерью. Скажите ему, что не сделала ничего, чтобы принести вред его королевству Шотландии. Прощайте, дорогой Нелвил».
Около трехсот дворян и рыцарей стояли у ограды в большом холле, за которым возвышался эшафот, задекорированный черной материей. Там же стоял стул и лежала черная подушка, на которую она должна будет встать на колени. Топор прислонили к ограде, два человека в черных масках стояли справа и слева от топора.
Королева оглянулась вокруг, улыбнулась и абсолютно спокойно поднялась на эшафот.
Зачитали приговор.
«Мадам, – сказал лорд Шлозбери, – это нам приказано совершить».
«Вы должны исполнить свой долг», – сказала она и уже собиралась опуститься на колени для совершения молитвы, когда к ней подошел настоятель Питерборо.
«Мадам, – произнес он, склонившись в глубоком поклоне, – Ваше Королевское Величество…» Видимо, потрясенный всей этой сценой и абсолютным спокойствием королевы, он четыре раза повторил эти слова. Когда он произносил их в четвертый раз, королева прервала его:
«Мистер настоятель, я католичка. Бесполезно пытаться поколебать меня, и ваши молитвы ни к чему не приведут».
«Вы должны изменить свое мнение, мадам, – выдавил из себя настоятель, к которому вернулся наконец дар речи. – Раскайтесь в ваших грехах, утвердитесь в вашей вере в Христа, и Он спасет вашу душу».
«Не утруждайте себя больше, мистер настоятель. Я принадлежу своей вере, за которую готова пролить кровь».
«Мне очень жаль, – сказал лорд Шлозбери, – видеть, как вы преданы папскому престолу».
«Это изображение Христа, которое вы держите, – сказал граф Кент, – не принесет вам добра, если он выгравирован на вашем сердце».
Королева ничего не ответила на это оскорбление, она повернулась спиной к настоятелю и опустилась на колени для молитвы. Однако ей не дали спокойно помолиться – настоятель с сопровождавшими его людьми затянули молитву. Королева не обратила на них никакого внимания, а стала читать по-латыни покаянные псалмы и молиться.
Фрейлины Марии подошли, чтобы снять с нее одеяния. Она сняла с шеи крест, фрейлины повесили ее вуаль на ограду. Потом, когда черное платье сняли с нее, она осталась только в багровом наряде – она шла на казнь только в нижнем белье цвета крови.
У палача, которому впервые довелось иметь дело с королевской кровью, задрожали руки, и он ударил топором не по шее, а по голове. Второй его удар тоже был неудачен. И только с третьей попытки топор палача отсек голову Марии Стюарт.
Так была поставлена точка в затянувшемся на десятилетия противостоянии двух королев – Елизаветы, королевы Англии, и Марии, королевы Шотландии.
Глава 25
Эхо
Точка-то была поставлена, но эхо от удара головы королевы Марии о доски эшафота разнеслось по всей Европе, не говоря уже об Англии.
Елизавете четыре дня не докладывали о том, что казнь совершена. Когда же она узнала эту новость, то дворец сотрясался от ее плача и криков, она рвала и метала, утверждая, что приказ о казни был отдан без ее ведома и за это они будут наказаны. Первым ее движением было обвинить Уолсингема, но он уже несколько недель лежал больной у себя дома и не присутствовал на заседании Тайного совета 5 февраля, когда было принято отправить решение о казни в Фовернтхэй.
Королева знала, что главная ответственность лежит на лорде Берли, но он плохо себя чувствовал из-за приступов падагры и не принимал участия в том заседании Тайного совета, где принималось решение о посылке в Фоверингей приказа о казни. Кроме того, она не могла забыть, как Берли верноподданно служил ей многие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Елизавета приказала Дэвидсону немедленно отправиться к Уолсингему, чтобы они вместе написали и оба подписали письмо сэру Поулету, в котором критиковали его за то, что он не нашел, как без шума избавиться от Марии.
Письмо они закончили уже поздно ночью и решили отправить его вместе с приказом о казни на следующее утро. Однако ранним утром на следующий день Дэвидсон получил от королевы распоряжение, чтобы если ее приказ о казни еще не скреплен Большой Печатью, он ничего не предпринимал не повидав ее. А во время немедленно состоявшейся аудиенции королева стала расспрашивать Дэвидсона, почему он проявил такую поспешность, скрепляя печатью приказ.
Дэвидсон ответил, что он только выполнял ее распоряжение, и спросил, должен ли он продолжать эту процедуру. Королева сказала «да» и вновь разразилась гневной речью, обвиняя своих советников в том, что это они вынудили ее принять такое жестокое решение.
7 февраля 1587 года в апартаменты королевы шотландцев пришел слуга и доложил, что пришло несколько членов трибунала, в частности, граф Шлозбери и граф Кент, и с ними главный шериф Нортхэмптона, и просят у нее аудиенции. Мария послала за своими фрейлинами и прислугой и приняла приезжих. Они сообщили ей, что королева Англии не может больше сопротивляться требованию своих подданных казнить королеву Шотландии, и что Мария должна быть готова умереть завтра поутру.
За годы своего заключения Мария большую часть времени находилась под надзором графа Шлозбери, и вот теперь именно он зачитал срывающимся голосом смертельный приговор. Мария перекрестилась и ответила: «Во имя Господа Бога, я приветствую эту весть и благодарю Его за то, что приходит конец моим страданиям. Лучшей новости я не могла получить, и я благодарю Всевышнего за то, что Он позволил мне умереть во славу Его церкви, древней католической религии».
Она попросила, чтобы ее духовнику разрешили провести с ней последние часы перед казнью. В этом ей было отказано, но разрешили, чтобы ее навестил англиканский священник. Мария с негодованием отвергла это предложение.
На следующее утро провест-маршал постучал в ее дверь и не услышал никакого ответа. Он бросился за шерифом. Когда они пришли, дверь уже была открыта. На пороге стояла королева Шотландии, одетая как на бал.
Вместо обычного длинного серого платья, в котором она ходила все последнее время, на ней было платье из черного бархата и сатина, длинная вуаль покрывала ее парик, на шее висел золотой крест и украшенный бриллиантами молитвенник В руках она держала мраморный крест. Она шла, опираясь на руку дежурного офицера, когда увидела Эндрю Нелвила, руководителя ее королевского двора. Он стоял на коленях, обливаясь слезами. «Нелвил, – сказала она ему, – вы должны не плакать, а радоваться, что пришел конец моим несчастьям. Скажите моим друзьям, что я умираю как истинная католичка. Скажите моему сыну, что я была ему хорошей матерью. Скажите ему, что не сделала ничего, чтобы принести вред его королевству Шотландии. Прощайте, дорогой Нелвил».
Около трехсот дворян и рыцарей стояли у ограды в большом холле, за которым возвышался эшафот, задекорированный черной материей. Там же стоял стул и лежала черная подушка, на которую она должна будет встать на колени. Топор прислонили к ограде, два человека в черных масках стояли справа и слева от топора.
Королева оглянулась вокруг, улыбнулась и абсолютно спокойно поднялась на эшафот.
Зачитали приговор.
«Мадам, – сказал лорд Шлозбери, – это нам приказано совершить».
«Вы должны исполнить свой долг», – сказала она и уже собиралась опуститься на колени для совершения молитвы, когда к ней подошел настоятель Питерборо.
«Мадам, – произнес он, склонившись в глубоком поклоне, – Ваше Королевское Величество…» Видимо, потрясенный всей этой сценой и абсолютным спокойствием королевы, он четыре раза повторил эти слова. Когда он произносил их в четвертый раз, королева прервала его:
«Мистер настоятель, я католичка. Бесполезно пытаться поколебать меня, и ваши молитвы ни к чему не приведут».
«Вы должны изменить свое мнение, мадам, – выдавил из себя настоятель, к которому вернулся наконец дар речи. – Раскайтесь в ваших грехах, утвердитесь в вашей вере в Христа, и Он спасет вашу душу».
«Не утруждайте себя больше, мистер настоятель. Я принадлежу своей вере, за которую готова пролить кровь».
«Мне очень жаль, – сказал лорд Шлозбери, – видеть, как вы преданы папскому престолу».
«Это изображение Христа, которое вы держите, – сказал граф Кент, – не принесет вам добра, если он выгравирован на вашем сердце».
Королева ничего не ответила на это оскорбление, она повернулась спиной к настоятелю и опустилась на колени для молитвы. Однако ей не дали спокойно помолиться – настоятель с сопровождавшими его людьми затянули молитву. Королева не обратила на них никакого внимания, а стала читать по-латыни покаянные псалмы и молиться.
Фрейлины Марии подошли, чтобы снять с нее одеяния. Она сняла с шеи крест, фрейлины повесили ее вуаль на ограду. Потом, когда черное платье сняли с нее, она осталась только в багровом наряде – она шла на казнь только в нижнем белье цвета крови.
У палача, которому впервые довелось иметь дело с королевской кровью, задрожали руки, и он ударил топором не по шее, а по голове. Второй его удар тоже был неудачен. И только с третьей попытки топор палача отсек голову Марии Стюарт.
Так была поставлена точка в затянувшемся на десятилетия противостоянии двух королев – Елизаветы, королевы Англии, и Марии, королевы Шотландии.
Глава 25
Эхо
Точка-то была поставлена, но эхо от удара головы королевы Марии о доски эшафота разнеслось по всей Европе, не говоря уже об Англии.
Елизавете четыре дня не докладывали о том, что казнь совершена. Когда же она узнала эту новость, то дворец сотрясался от ее плача и криков, она рвала и метала, утверждая, что приказ о казни был отдан без ее ведома и за это они будут наказаны. Первым ее движением было обвинить Уолсингема, но он уже несколько недель лежал больной у себя дома и не присутствовал на заседании Тайного совета 5 февраля, когда было принято отправить решение о казни в Фовернтхэй.
Королева знала, что главная ответственность лежит на лорде Берли, но он плохо себя чувствовал из-за приступов падагры и не принимал участия в том заседании Тайного совета, где принималось решение о посылке в Фоверингей приказа о казни. Кроме того, она не могла забыть, как Берли верноподданно служил ей многие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57