– Ну и чудеса! Клянусь Герой, я не понимаю, как… Хрисея пристально посмотрела на Клеотеру.
– Так ты ничего ему не рассказала? – осведомилась она.
– Об Орхомене он знает, – прошептала Клео. – А обо всем остальном… Я не смогла. Прошу тебя, Хрисея! Я…
Автолик, будучи, как и все атлеты, человеком прямым и простодушным, дураком тем не менее никогда не был.
Лицо его потемнело. Он бросил свирепый взгляд на Аристона.
– Так это был ты! – прорычал он.
– Нет, господин мой Автолик, – невозмутимо произнесла Хрисея. – Я знаю Клеотеру, поскольку она укрылась в нашем доме, когда этот негодяй, ее муж, избил ее до полусмерти. Собственно говоря, я сама ухаживала за ней, хотя и носила тогда в своем чреве ребенка, которого я впоследствии потеряла. И именно по моему настоянию мой муж добился для нее развода и судебной защиты. Ну а после этого мы оба ни разу не видели ее, хотя до нас и дошли слухи, что она вышла за тебя замуж.
Она повернулась к Клеотере.
– Куда же ты убежала, дорогая, после судебного процесса? Бедный Аристон! Он выглядел таким разочарованным, когда вернулся домой и рассказал мне, как ты скрылась от него в толпе. Я всегда подозревала, что ему не давали покоя лавры Сократа и он желал бы отвести тебе роль Мирты, а мне – Ксантиппы!
– После, – только и смогла выдавить из себя Клеотера с невыразимой болью в голосе. – Хрис, здесь же дети…
Автолик отвернулся и хлопнул в ладоши. К ним подбежала рабыня.
– Уведи детей, – распорядился он. – Это слишком взрослый разговор для их нежных ушей.
Хрисея ущипнула Аристона так сильно, что он подпрыгнул.
– Если ты не перестанешь пялиться на мальчика, он обо всем догадается,
– прошипела она, – впрочем, если он еще не догадался, то он величайший глупец из всех смертных. Вылитый Дионис, возникший из твоего бедра, подобно тому как сам бог возник из бедра Зевса!
Но Автолик уже повернулся обратно к ним. Когда он заговорил, его голос был суров и печален:
– Теперь ты можешь говорить, Клео. Мнетоже хотелось бы услышать эту историю…
– И мне, – заявил Аристон с деланным спокойствием, стоившим ему невероятных усилий.
– Ну хорошо! – Клеотера с трудом сдерживала рыдания. – Если уж вам всем так хочется узнать про мой позор!
Автолик, мой добрый муж! Я знаю, это причинит тебе боль, но я должна сказать тебе правду: я убежала от Аристона, потому что влюбилась в него и не могла злоупотреблять доверием женщины, которая была столь добра ко мне, как Хрисея.
– Ну разумеется не могла, конечно не могла, не правда ли, дорогая? – подтвердила Хрисея.
– Ради Гестии, Хрис! – взмолился Аристон.
– А вот это уже причинит боль тебе. Аристон! – с вызовом заявила Клео.
– Я чуть не умерла с голода. Поэтому в конце концов я обзавелась любовником. Он был очень богат. Я не любила его, но терпела его общество, потому что он был похож на тебя.
– Недурно! – сказала Хрисея, не отрывая глаз от маленького мальчика, которого держала на руках его няня.
– Но ему пришлось вернуться в Македонию, откуда он был родом. Он хотел взять меня с собой, но я пришла в ужас от одной мысли об этом. Я много слышала о том, какая это дикая страна.
– Более дикая, чем Галлия, дорогая? – осведомилась Хрисея.
– Этого я не могу сказать, поскольку никогда не была в Македонии, да и к тому же я почти не помню Лютецию, мой родной полис. Видишь ли, Хрис, меня привезли в Мас-салию еще маленькой девочкой. А Массалия – это эллинский полис, что-то вроде маленьких Афин, хотя он и в Галлии. А кроме того – если уж ты хочешь знать правду, – я все еще была влюблена в твоего мужа! И самым ужасным было бы для меня уехать так далеко, что я никогда бы его больше не увидела!
– Клео, – с серьезным видом сказал Аристон, – если уж ты не хочешь или не можешь относиться с уважением ко мне, прояви уважение хотя бы к Автолику.
– О, я так уважаю его! – Клеотера уже не могла сдерживать слезы. – Я люблю и уважаю его! Он лучший из людей – куда благородней тебя. Аристон!
– Клео! – запротестовал Автолик.
– Выслушай меня до конца, мой муж! Я опять убежала. И именно тогда ты меня нашел, в лапах того зловонного чудовища, пытавшегося…
– …изнасиловать тебя, без сомнения, – ледяным тоном произнесла Хрисея. – Но скажи, дорогая: а что, собственно, тебя не устраивало? К тому времени тебе вряд ли было что терять!
– Хрисея! – взревел Аристон. Клеотера показала на малыша.
– Возможно, я потеряла бы его, – прошептала она. – На твоем примере я уже убедилась, что женщина может потерять еще неродившегося ребенка. И я думала, я знала, что он будет прекрасен.
– Да поможет нам Гера! – воскликнул Автолик.
– И Гестия, – добавил Аристон. Он улыбнулся Автолику. – Ты собираешься вызвать меня на борцовский поединок – ну, скажем, в обитых железом рукавицах? – спросил он.
– Нет, – спокойно ответил Автолик. – Мы слишком долго были друзьями, чтобы рассориться из-за давно минувших событий, сколь бы печальными они ни были. Даже если ты был любовником Клео – а я сильно подозреваю, что так оно и было, – ну и что с того? Я знаю, что ты не приближался к ней с тех пор как она вошла в мой дом. Если бы ты знал, друг мой, сколько радости она мне принесла. Я люблю своего сына, кем бы ни был его подлинный отец, ибо его рождение не явилось результатом обмана или умолчания. Клео с самого начала сказала мне, что беременна. И подарила мне эту прелестную маленькую нимфу, сотканную из морской пены и солнечных лучей, – самую лучшую из всех дочерей. Так что мы квиты с тобой – даже если ты когда-либо согрешил против меня, а я так не думаю. Но даже если это так, то я прощаю тебя. Ну признайся, было?
– Нет, – сказал Аристон. – Я не видел Клео с тех пор, как она вошла в твой дом, и до сегодняшнего дня. И знаешь что, Автолик…
– Что, Аристон?
– Она права. Позволь мне воздать тебе должное. Ты гораздо благороднее, чем я мог бы когда-либо стать!
– Хрисея, – прошептала Клеотера.
– Да, Клео?
– Не могли бы мы тоже проявить благородство – ты и я? Не могли бы мы последовать примеру наших мужей – поцеловаться и простить? Мне так нужно, чтобы ты меня простила! Я думаю, что только тогда душа моя обретет наконец покой!
Хрисея стояла неподвижно, как одна из статуй, поддерживающих крышу Эрехтейона; Аристону даже почудилось, что она перестала дышать. Затем она произнесла с глубоким вздохом:
– Да будет так! – и поцеловала Клеотеру. После чего опять закрыла лицо вуалью. И этот, столь безобидный на первый взгляд, поступок и привел ко всем последующим бедам.
Алкивиад, блистая великолепием своих доспехов, гарцевал во главе войска на изумительном гнедом жеребце. Трудно сказать, кто из них, всадник или конь, привлекал большее внимание, ибо в Афинах, после стольких лет жестокой войны, хорошие лошади стали большой редкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
– Так ты ничего ему не рассказала? – осведомилась она.
– Об Орхомене он знает, – прошептала Клео. – А обо всем остальном… Я не смогла. Прошу тебя, Хрисея! Я…
Автолик, будучи, как и все атлеты, человеком прямым и простодушным, дураком тем не менее никогда не был.
Лицо его потемнело. Он бросил свирепый взгляд на Аристона.
– Так это был ты! – прорычал он.
– Нет, господин мой Автолик, – невозмутимо произнесла Хрисея. – Я знаю Клеотеру, поскольку она укрылась в нашем доме, когда этот негодяй, ее муж, избил ее до полусмерти. Собственно говоря, я сама ухаживала за ней, хотя и носила тогда в своем чреве ребенка, которого я впоследствии потеряла. И именно по моему настоянию мой муж добился для нее развода и судебной защиты. Ну а после этого мы оба ни разу не видели ее, хотя до нас и дошли слухи, что она вышла за тебя замуж.
Она повернулась к Клеотере.
– Куда же ты убежала, дорогая, после судебного процесса? Бедный Аристон! Он выглядел таким разочарованным, когда вернулся домой и рассказал мне, как ты скрылась от него в толпе. Я всегда подозревала, что ему не давали покоя лавры Сократа и он желал бы отвести тебе роль Мирты, а мне – Ксантиппы!
– После, – только и смогла выдавить из себя Клеотера с невыразимой болью в голосе. – Хрис, здесь же дети…
Автолик отвернулся и хлопнул в ладоши. К ним подбежала рабыня.
– Уведи детей, – распорядился он. – Это слишком взрослый разговор для их нежных ушей.
Хрисея ущипнула Аристона так сильно, что он подпрыгнул.
– Если ты не перестанешь пялиться на мальчика, он обо всем догадается,
– прошипела она, – впрочем, если он еще не догадался, то он величайший глупец из всех смертных. Вылитый Дионис, возникший из твоего бедра, подобно тому как сам бог возник из бедра Зевса!
Но Автолик уже повернулся обратно к ним. Когда он заговорил, его голос был суров и печален:
– Теперь ты можешь говорить, Клео. Мнетоже хотелось бы услышать эту историю…
– И мне, – заявил Аристон с деланным спокойствием, стоившим ему невероятных усилий.
– Ну хорошо! – Клеотера с трудом сдерживала рыдания. – Если уж вам всем так хочется узнать про мой позор!
Автолик, мой добрый муж! Я знаю, это причинит тебе боль, но я должна сказать тебе правду: я убежала от Аристона, потому что влюбилась в него и не могла злоупотреблять доверием женщины, которая была столь добра ко мне, как Хрисея.
– Ну разумеется не могла, конечно не могла, не правда ли, дорогая? – подтвердила Хрисея.
– Ради Гестии, Хрис! – взмолился Аристон.
– А вот это уже причинит боль тебе. Аристон! – с вызовом заявила Клео.
– Я чуть не умерла с голода. Поэтому в конце концов я обзавелась любовником. Он был очень богат. Я не любила его, но терпела его общество, потому что он был похож на тебя.
– Недурно! – сказала Хрисея, не отрывая глаз от маленького мальчика, которого держала на руках его няня.
– Но ему пришлось вернуться в Македонию, откуда он был родом. Он хотел взять меня с собой, но я пришла в ужас от одной мысли об этом. Я много слышала о том, какая это дикая страна.
– Более дикая, чем Галлия, дорогая? – осведомилась Хрисея.
– Этого я не могу сказать, поскольку никогда не была в Македонии, да и к тому же я почти не помню Лютецию, мой родной полис. Видишь ли, Хрис, меня привезли в Мас-салию еще маленькой девочкой. А Массалия – это эллинский полис, что-то вроде маленьких Афин, хотя он и в Галлии. А кроме того – если уж ты хочешь знать правду, – я все еще была влюблена в твоего мужа! И самым ужасным было бы для меня уехать так далеко, что я никогда бы его больше не увидела!
– Клео, – с серьезным видом сказал Аристон, – если уж ты не хочешь или не можешь относиться с уважением ко мне, прояви уважение хотя бы к Автолику.
– О, я так уважаю его! – Клеотера уже не могла сдерживать слезы. – Я люблю и уважаю его! Он лучший из людей – куда благородней тебя. Аристон!
– Клео! – запротестовал Автолик.
– Выслушай меня до конца, мой муж! Я опять убежала. И именно тогда ты меня нашел, в лапах того зловонного чудовища, пытавшегося…
– …изнасиловать тебя, без сомнения, – ледяным тоном произнесла Хрисея. – Но скажи, дорогая: а что, собственно, тебя не устраивало? К тому времени тебе вряд ли было что терять!
– Хрисея! – взревел Аристон. Клеотера показала на малыша.
– Возможно, я потеряла бы его, – прошептала она. – На твоем примере я уже убедилась, что женщина может потерять еще неродившегося ребенка. И я думала, я знала, что он будет прекрасен.
– Да поможет нам Гера! – воскликнул Автолик.
– И Гестия, – добавил Аристон. Он улыбнулся Автолику. – Ты собираешься вызвать меня на борцовский поединок – ну, скажем, в обитых железом рукавицах? – спросил он.
– Нет, – спокойно ответил Автолик. – Мы слишком долго были друзьями, чтобы рассориться из-за давно минувших событий, сколь бы печальными они ни были. Даже если ты был любовником Клео – а я сильно подозреваю, что так оно и было, – ну и что с того? Я знаю, что ты не приближался к ней с тех пор как она вошла в мой дом. Если бы ты знал, друг мой, сколько радости она мне принесла. Я люблю своего сына, кем бы ни был его подлинный отец, ибо его рождение не явилось результатом обмана или умолчания. Клео с самого начала сказала мне, что беременна. И подарила мне эту прелестную маленькую нимфу, сотканную из морской пены и солнечных лучей, – самую лучшую из всех дочерей. Так что мы квиты с тобой – даже если ты когда-либо согрешил против меня, а я так не думаю. Но даже если это так, то я прощаю тебя. Ну признайся, было?
– Нет, – сказал Аристон. – Я не видел Клео с тех пор, как она вошла в твой дом, и до сегодняшнего дня. И знаешь что, Автолик…
– Что, Аристон?
– Она права. Позволь мне воздать тебе должное. Ты гораздо благороднее, чем я мог бы когда-либо стать!
– Хрисея, – прошептала Клеотера.
– Да, Клео?
– Не могли бы мы тоже проявить благородство – ты и я? Не могли бы мы последовать примеру наших мужей – поцеловаться и простить? Мне так нужно, чтобы ты меня простила! Я думаю, что только тогда душа моя обретет наконец покой!
Хрисея стояла неподвижно, как одна из статуй, поддерживающих крышу Эрехтейона; Аристону даже почудилось, что она перестала дышать. Затем она произнесла с глубоким вздохом:
– Да будет так! – и поцеловала Клеотеру. После чего опять закрыла лицо вуалью. И этот, столь безобидный на первый взгляд, поступок и привел ко всем последующим бедам.
Алкивиад, блистая великолепием своих доспехов, гарцевал во главе войска на изумительном гнедом жеребце. Трудно сказать, кто из них, всадник или конь, привлекал большее внимание, ибо в Афинах, после стольких лет жестокой войны, хорошие лошади стали большой редкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135