Черты его были прекрасны, лоб благородный, а выражение лица гордое, решительное и прямодушное.
Женщина долго оставалась погруженной в безмолвное созерцание. Грудь ее высоко вздымалась, брови нахмуривались все более и более; она, казалось, подстрекала медленное возвращение к жизни человека, лежащего перед ней.
Наконец она прошептала голосом тихим и прерывистым:
– Вот он!.. На этот раз он в моей власти!.. Согласится ли он отвечать мне? О! Может быть, я сделала бы лучше, если б дала ему умереть!
Она остановилась и вздохнула, но почти сразу же продолжала:
– Дочь моя!.. Этот человек овладел моей дочерью!.. Дочь моя!.. Он должен возвратить мне ее! Я этого хочу! И он должен сделать по-моему, хотя бы мне пришлось снова предать его палачам, у которых я похитила их добычу! Эти раны ничего не значат: потеря крови причина его обморока!.. Но время идет! Могут заметить мое отсутствие. Узнаем, чего я могу ждать от него. Может быть, мои слезы и мольбы тронут его, хотя скорее можно умолить самого неумолимого индейца!.. А он!.. Он будет смеяться над моим горем; он будет отвечать сарказмом на мои отчаянные крики! О! Горе, горе ему тогда!
Она смотрела еще с минуту на раненого, все так же неподвижного, потом прибавила решительно:
– Попробуем!
Она взяла со столика хрустальный флакон, приподняла голову раненого и дала ему понюхать. Наступила минута ожидания. Женщина жадно следила за судорожными движениями раненого, которые были предвестниками возвращения жизни. Наконец он глубоко вздохнул и медленно раскрыл глаза.
– Где я? – прошептал он слабым голосом и снова закрыл глаза.
– В безопасном месте, – отвечала женщина.
При звуке этого голоса раненый встрепенулся. Он с усилием приподнялся и, осмотревшись вокруг с отвращением, к которому примешивались ужас и гнев, сказал глухим голосом:
– Кто это говорил?
– Я! – гордо отвечала женщина, становясь перед ним.
– А! – возразил он, опять опускаясь на диван. – Опять она!
– Да, опять я! Опять я, дон Тадео! Я, воля которой, несмотря на ваше презрение и вашу ненависть, никогда не ослабевала! Я, помощь которой вы всегда упорно отвергали и которая наконец насильно спасла вас!
– О! Для вас это было легко! – отвечал раненый презрительно. – Ведь вы находитесь в самых коротких отношениях с моими палачами!
При этом оскорбительном ответе, женщина не могла удержаться от гневного движения. Внезапный румянец покрыл ее лицо.
– Пожалуйста, без оскорблений, дон Тадео де Леон! – сказала она, топнув ногою. – Я спасла вас, я женщина и вы у меня в доме!
– Это правда! – отвечал дон Тадео, приподнимаясь и кланяясь с насмешкой. – Я и не подумал о том, что я у вас в доме; будьте же так добры, укажите мне дорогу, чтобы я мог выйти отсюда как можно скорее.
– Не торопитесь, дон Тадео. Ваши силы еще не достаточно окрепли. Вы не в состоянии идти и, пожалуй, упадете в нескольких шагах отсюда... может быть, вас поднимут агенты правительства, которые, поверьте мне, теперь уж не выпустят вас из своих рук.
– Быть может, для меня легче подвергнуться еще раз казни, нежели оставаться с вами.
Наступила минута молчания, во время которой собеседники внимательно наблюдали друг за другом. Наконец женщина сказала:
– Выслушайте меня, дон Тадео! Несмотря на все ваши усилия, судьба снова свела нас. Если вы еще живы, если вы получили только легкие раны, так это потому, что я подкупила солдат, которым поручено было расстрелять вас; я хотела принудить вас к объяснению, которого давно прошу у вас и в котором вы всегда мне отказывали... но теперь... теперь вы уже не можете избегнуть этого объяснения. Не изъявляя прав на вашу признательность, я все-таки скажу, что вы обязаны мне жизнью... Хотя бы за эту услугу вы должны выслушать меня.
– Неужели вы думаете, что я считаю услугой то, что вы сделали? По какому праву вы спасли мне жизнь? Вы плохо меня знаете, если думаете, что меня тронут ваши слезы. О, нет!.. Слишком долго был я вашим рабом, вашей игрушкой! Слава Богу, теперь я вас знаю, и Красавица , любовница генерала Бустаменте, тирана моей родины, палача моего и моих братьев, ничего не должна ждать от меня. Все что вы скажете, все что вы сделаете, будет бесполезно. Я не стану вам отвечать. Не трудитесь принимать на себя вид этой притворной кротости, которая вовсе вам несвойственна. Я безумно любил вас, целомудренную и добродетельную молодую девушку, когда в доме вашего достойного отца, которого вы впоследствии убили своим развратным поведением, вас еще звали Марией. В то время, я с радостью пожертвовал бы для вас жизнью и моим счастьем, вы это знаете не хуже меня, но Красавицу , бесстыдную куртизанку, женщину, отмеченную клеймом бесчестия, презренную тварь – я не знаю. Прочь! Между вами и мной нет ничего общего!
И повелительным жестом дон Тадео принудил ее отойти.
Женщина слушала его со сверкающим взором, задыхаясь и трепеща от бешенства и стыда. Когда он замолчал, она крепко сжала его руку и, наклонившись к нему, сказала прерывающимся голосом:
– Все ли вы сказали? Достаточно ли осыпали меня оскорблениями? Довольно ли грязи бросили мне в лицо? Не имеете ли еще чего прибавить?
– Ничего, – отвечал дон Тадео с холодным презрением. – Вы можете, если хотите, позвать ваших убийц...
И опустившись на диван, он стал ждать с самым дерзко-равнодушным видом.
ГЛАВА VII
Муж и жена
Донна Мария, несмотря на неудачу, не отказалась еще от надежды растрогать дона Тадео. Когда, размышляя о первых годах любви своей к нему, она вспоминала о том, с какой покорностью этот человек исполнял ее малейшие капризы, с какой готовностью он, по одному ее взгляду или улыбке, подчинялся ей, с каким самоотвержением отказывался от своей воли, чтобы жить ею и для нее, – она, несмотря на все то, что с тех пор произошло между ними, не могла поверить, чтобы эта сильная и глубокая страсть угасла совершенно. Гордость ее возмущалась при мысли о том, что она лишилась всей своей безграничной власти над этой избранной натурой. Она воображала, что подобно большей части мужчин, дон Тадео, уязвленный в своем самолюбии, еще любил ее, и что упреки, которые он делал ей, были искрами того не совсем потухшего огня, который тлел еще в глубине его сердца.
К несчастью, донна Мария не дала себе труда изучить человека, красота которого ее так долго держала в плену. Она не сумела увидеть и оценить могучую энергию и железную волю, составлявшие основание его характера.
Между тем самая история их любви могла бы послужить ей свидетельством.
Донне Марии было тогда четырнадцать лет. Она жила со своим отцом в окрестностях Сантьяго. Лишившись матери при самом рождении, она была воспитана старой теткой, которая была неподкупным Аргусом и не дозволяла ни одному обожателю приближаться к племяннице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Женщина долго оставалась погруженной в безмолвное созерцание. Грудь ее высоко вздымалась, брови нахмуривались все более и более; она, казалось, подстрекала медленное возвращение к жизни человека, лежащего перед ней.
Наконец она прошептала голосом тихим и прерывистым:
– Вот он!.. На этот раз он в моей власти!.. Согласится ли он отвечать мне? О! Может быть, я сделала бы лучше, если б дала ему умереть!
Она остановилась и вздохнула, но почти сразу же продолжала:
– Дочь моя!.. Этот человек овладел моей дочерью!.. Дочь моя!.. Он должен возвратить мне ее! Я этого хочу! И он должен сделать по-моему, хотя бы мне пришлось снова предать его палачам, у которых я похитила их добычу! Эти раны ничего не значат: потеря крови причина его обморока!.. Но время идет! Могут заметить мое отсутствие. Узнаем, чего я могу ждать от него. Может быть, мои слезы и мольбы тронут его, хотя скорее можно умолить самого неумолимого индейца!.. А он!.. Он будет смеяться над моим горем; он будет отвечать сарказмом на мои отчаянные крики! О! Горе, горе ему тогда!
Она смотрела еще с минуту на раненого, все так же неподвижного, потом прибавила решительно:
– Попробуем!
Она взяла со столика хрустальный флакон, приподняла голову раненого и дала ему понюхать. Наступила минута ожидания. Женщина жадно следила за судорожными движениями раненого, которые были предвестниками возвращения жизни. Наконец он глубоко вздохнул и медленно раскрыл глаза.
– Где я? – прошептал он слабым голосом и снова закрыл глаза.
– В безопасном месте, – отвечала женщина.
При звуке этого голоса раненый встрепенулся. Он с усилием приподнялся и, осмотревшись вокруг с отвращением, к которому примешивались ужас и гнев, сказал глухим голосом:
– Кто это говорил?
– Я! – гордо отвечала женщина, становясь перед ним.
– А! – возразил он, опять опускаясь на диван. – Опять она!
– Да, опять я! Опять я, дон Тадео! Я, воля которой, несмотря на ваше презрение и вашу ненависть, никогда не ослабевала! Я, помощь которой вы всегда упорно отвергали и которая наконец насильно спасла вас!
– О! Для вас это было легко! – отвечал раненый презрительно. – Ведь вы находитесь в самых коротких отношениях с моими палачами!
При этом оскорбительном ответе, женщина не могла удержаться от гневного движения. Внезапный румянец покрыл ее лицо.
– Пожалуйста, без оскорблений, дон Тадео де Леон! – сказала она, топнув ногою. – Я спасла вас, я женщина и вы у меня в доме!
– Это правда! – отвечал дон Тадео, приподнимаясь и кланяясь с насмешкой. – Я и не подумал о том, что я у вас в доме; будьте же так добры, укажите мне дорогу, чтобы я мог выйти отсюда как можно скорее.
– Не торопитесь, дон Тадео. Ваши силы еще не достаточно окрепли. Вы не в состоянии идти и, пожалуй, упадете в нескольких шагах отсюда... может быть, вас поднимут агенты правительства, которые, поверьте мне, теперь уж не выпустят вас из своих рук.
– Быть может, для меня легче подвергнуться еще раз казни, нежели оставаться с вами.
Наступила минута молчания, во время которой собеседники внимательно наблюдали друг за другом. Наконец женщина сказала:
– Выслушайте меня, дон Тадео! Несмотря на все ваши усилия, судьба снова свела нас. Если вы еще живы, если вы получили только легкие раны, так это потому, что я подкупила солдат, которым поручено было расстрелять вас; я хотела принудить вас к объяснению, которого давно прошу у вас и в котором вы всегда мне отказывали... но теперь... теперь вы уже не можете избегнуть этого объяснения. Не изъявляя прав на вашу признательность, я все-таки скажу, что вы обязаны мне жизнью... Хотя бы за эту услугу вы должны выслушать меня.
– Неужели вы думаете, что я считаю услугой то, что вы сделали? По какому праву вы спасли мне жизнь? Вы плохо меня знаете, если думаете, что меня тронут ваши слезы. О, нет!.. Слишком долго был я вашим рабом, вашей игрушкой! Слава Богу, теперь я вас знаю, и Красавица , любовница генерала Бустаменте, тирана моей родины, палача моего и моих братьев, ничего не должна ждать от меня. Все что вы скажете, все что вы сделаете, будет бесполезно. Я не стану вам отвечать. Не трудитесь принимать на себя вид этой притворной кротости, которая вовсе вам несвойственна. Я безумно любил вас, целомудренную и добродетельную молодую девушку, когда в доме вашего достойного отца, которого вы впоследствии убили своим развратным поведением, вас еще звали Марией. В то время, я с радостью пожертвовал бы для вас жизнью и моим счастьем, вы это знаете не хуже меня, но Красавицу , бесстыдную куртизанку, женщину, отмеченную клеймом бесчестия, презренную тварь – я не знаю. Прочь! Между вами и мной нет ничего общего!
И повелительным жестом дон Тадео принудил ее отойти.
Женщина слушала его со сверкающим взором, задыхаясь и трепеща от бешенства и стыда. Когда он замолчал, она крепко сжала его руку и, наклонившись к нему, сказала прерывающимся голосом:
– Все ли вы сказали? Достаточно ли осыпали меня оскорблениями? Довольно ли грязи бросили мне в лицо? Не имеете ли еще чего прибавить?
– Ничего, – отвечал дон Тадео с холодным презрением. – Вы можете, если хотите, позвать ваших убийц...
И опустившись на диван, он стал ждать с самым дерзко-равнодушным видом.
ГЛАВА VII
Муж и жена
Донна Мария, несмотря на неудачу, не отказалась еще от надежды растрогать дона Тадео. Когда, размышляя о первых годах любви своей к нему, она вспоминала о том, с какой покорностью этот человек исполнял ее малейшие капризы, с какой готовностью он, по одному ее взгляду или улыбке, подчинялся ей, с каким самоотвержением отказывался от своей воли, чтобы жить ею и для нее, – она, несмотря на все то, что с тех пор произошло между ними, не могла поверить, чтобы эта сильная и глубокая страсть угасла совершенно. Гордость ее возмущалась при мысли о том, что она лишилась всей своей безграничной власти над этой избранной натурой. Она воображала, что подобно большей части мужчин, дон Тадео, уязвленный в своем самолюбии, еще любил ее, и что упреки, которые он делал ей, были искрами того не совсем потухшего огня, который тлел еще в глубине его сердца.
К несчастью, донна Мария не дала себе труда изучить человека, красота которого ее так долго держала в плену. Она не сумела увидеть и оценить могучую энергию и железную волю, составлявшие основание его характера.
Между тем самая история их любви могла бы послужить ей свидетельством.
Донне Марии было тогда четырнадцать лет. Она жила со своим отцом в окрестностях Сантьяго. Лишившись матери при самом рождении, она была воспитана старой теткой, которая была неподкупным Аргусом и не дозволяла ни одному обожателю приближаться к племяннице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146