— Что они говорили? Ты верно, можешь это повторить!
— Да, конечно! Они говорили, что мой покойный дядя зарабатывал много денег и почти ничего из них не расходовал, что, следовательно, у него должны быть скоплены деньжонки, и что если только поискать хорошенько, то наверное, найдется где-нибудь порядочная сумма денег. Из этого они, конечно, приходили к заключению, что со временем Ассунта будет завидною невестой.
— Не говорили ли они еще чего-нибудь?
— Да, как мне помнится, они сообщили друг другу, что это состояние находится в ваших руках и что оно в итоге достигает 40, 000 пиастров; что сами вы богаты и у вас лежат капиталы, не уступающие капиталам вашего покойного брата: что вы накопляете сотню за сотней и что ужасно глупо оставлять такие капиталы в руках человека, который не пользуется ими, не пускает их в оборот; что было бы лучше, если бы они перешли к человеку, который сумел бы с честью потратить их. Когда я обернулся, чтобы увидеть того, кто осмеливался говорить таким образом, он успел уже скрыться в толпе. Вот все, что я слышал тогда, и сам не знаю, почему эти слова встревожили меня; я хотел пересказать их вам, но видя, что вы так огорчены и расстроены, отложил это до более удобного времени.
— Ты рассудил прекрасно, но я должен тебе сказать, что все, что ты слышал, слышал и я. Эти люди, кто бы они ни были, прекрасно знают наши денежные дела. Действительно, племянница моя богата: у нее не 40, 000 пиастров, как они полагают, а более 55, 000; что же касается лично меня, то хотя я богат, однако далеко не так, как она: в данный момент я имею свыше 35, 000 пиастров, что для нашей местности, конечно очень много. Слова, подобные тем, какие ты слышал вчера, уже давно доходят до меня, и потому я решил быть постоянно настороже и оградить себя от возможности похищения этих денег какими-нибудь недоброжелательными людьми и от всяких могущих быть неожиданных случайностей. Я принял все зависящие от меня меры предосторожности и теперь привел тебя сюда, Рафаэль, чтобы открыть тебе эту тайну.
— Клянусь вам, отец мой, — с достоинством произнес молодой человек, — что ваша тайна не выйдет из моих уст иначе, как с вашего разрешения! Говорю это перед лицом Господа Бога, который видит и слышит меня и в присутствии вашем, отец мой, вас, которого я так люблю и уважаю.
— Поклянись мне, сын мой, что в случае моей смерти, если бы тебя не было при мне в мой последний час, и я не имел возможности передать тебе мою последнюю волю, ты не откроешь этой тайны ни Ассунте, ни даже твоему брату без крайней надобности и не иначе, как для того, чтобы обеспечить будущее счастье того или другого. Впрочем, когда вы после моей смерти откроете тайник, в котором хранятся и наши капиталы, и Ассунты, то найдете в том же тайнике и мое завещание, в котором я письменно изложил свою последнюю волю, подписанную моей рукой. Поклянись мне, сын мой, что ты исполнишь в точности эту волю.
— Клянусь! Тайна ваша схоронена во мне, — и никто не вырвет ее у меня!
— Хорошо, Бог и я слышали твою клятву и приняли ее! Теперь иди за мной!
Они вышли и начали пробираться с большим трудом в самую темную чащу леса. Минут десять спустя ранчеро остановился и указал сыну на гигантскую латанию в полном соку и силе, но обезглавленную молнией, которая пробежала вдоль всего ствола, любовно обвитого дикой виноградной лозой.
— Видишь ты этого лесного великана, этого мощного гиганта, пострадавшего от грозы?! — проговорил ранчеро, — запомни его хорошенько! Посмотри на эти четыре стройные пальмы, которые обступили ее, как стража и этот ликидамбр, сучья которого оплела та же дикая лоза, что обвивает и латанию? Так вот, у подножия этого ликидамбра зарыто наше состояние, мое и Ассунты, с той стороны, которая обращена на юг, т. е. там, где кора на дереве суха и без малейших признаков мха. Запомни это хорошенько и не забудь!
— Будьте спокойны, отец мой!
— Эта часть леса почти никому неизвестны, а менее всего местным бродягам, которые никогда не заглядывают сюда, потому что здесь не пролегает никакой дороги; даже для охотников эти места совсем не подходят и не заманчивы. Из этого ты видишь, что место выбрано мной как нельзя лучше. Теперь смотри!
И с этими словами ранчеро разослал свой сарапе на земле и, подняв один за другим несколько камней различной величины, но в общем довольно больших и увесистых, громоздивших у подножия ликидамбра, стал рыть своим мачете землю, которую принимал в свой плащ, ссыпая ее с большого жестяного блюда, привезенного им с собой. Вырыв яму около двух фут глубины, он вытащил оттуда камень весьма тяжелый и большой, затем другой такой же и наконец, третий, а под ним оказалась шкура бизона, сложенная в несколько раз в виде двойного конверта или бумажника. Ранчеро достал ее, а из под нее вторую такую же шкуру, которую он только приподнял.
— Смотри! — сказал он сыну.
Молодой человек наклонился над ямой и заглянул в нее. То была квадратная яма, выложенная со всех сторон сухим камнем, чтобы не давать осыпаться земле; на дне ее стояли два небольших бочонка, какие обыкновенно употребляются китоловами для хранения китового жира; каждый из бочонков снабжен был крышкой, которую без труда можно было снять рукой; на одной из них ясно выделялась написанная кистью буква S, на другой буква А.
Ранчеро снял крышку, помеченную буквой А, достал из-за своего мягкого широкого пояса увесистый кошелек, наполненный золотом и высыпал все содержимое его в бочонок со словами:
— Это дополнить сумму в 55, 000 пиастров! — и затем снова накрыл бочонок крышкой.
После того он снова прикрыл оба бочонка бизоновыми шкурами, а поверх них наложил три большие камня. Когда пришла пора засыпать все это землей, оба мужчины проворно справились с этим делом, утоптали и умяли землю и навалили кучей каменья на то место, где рыли землю. Когда все было сделано и приведено в надлежащий порядок, даже и краснокожий не заподозрил бы, что в этом месте хозяйничали человеческие руки.
— Ты не забудешь, Рафаэль? — повторил ранчеро.
— Не забуду, отец! — лаконически ответил юноша.
— Ну, в таком случае поедем скорее домой; нам здесь нечего больше делать, а уже поздно! — И они поспешно удалились.
У подножия того высокого холма, где они оставили лошадей, которые с наслаждением пощипывали вьюны и молодые побеги деревьев, отец сказал:
— Ну, Рафаэль, теперь ты поезжай вперед! Будь мне проводником!
— Охотно! — отозвался молодой человек, весело улыбаясь. Они помчались галопом, несмотря на то, что им предстоял далекий и трудный путь. Однако, дон Рафаэль не разу не только не сбился, или не ошибся, но даже ни разу не призадумался о том, по какому направлению им следует ехать. Он ехал впереди отца с такой уверенностью, что эта памятливость сына приводила в восторг старого ранчеро, который гордился и любовался своим сыном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50