— Ну да, конечно, вы меня отлично поняли, кабальеро, а между тем мои охотники все будут гоняться за бизонами и, вместе с тем, незаметно объединятся, чтобы в нужный момент нанести решительный удар нашим противникам!
— В самом деле, слушая вас, я начинаю думать, что мы преуспеем в нашем деле.
— Я никогда в этом не сомневался. Теперь мне остается только сообщить вам об одном моем приключении в Нижней Калифорнии, приключении, которое началось для меня очень счастливо, но окончилось той страшной болезнью, от которой я теперь только оправился.
— О-о… такие серьезные последствия — это не шутка.
— Да, но я должен предупредить, что это дело совершенно личное, касающееся меня одного!
— Как знать?! — задумчиво заметил асиендадо.
— Да, нет же, я в этом уверен! — сказал молодой человек. — Это любовная история, и больше ничего! — чуть слышно добавил он.
— Вы были влюблены? — удивленно воскликнул дон Порфирио.
— Да, влюблен, как безумный!
— Вы? Да возможно ли это?
— Я и теперь еще не излечился от этой любви…
— Влюбиться здесь, в этой глуши! Да к тому же вы ведь первый раз в этой стране, вы никого еще не знаете!
— Да, но ведь я уж сказал вам, что это случайное приключение. — И дон Торрибио подробно изложил всю свою историю встречи, знакомства и, наконец, странного, непонятного разрыва с этой семьей.
Дон Порфирио Сандос слушал с величайшим вниманием.
— Как звали кабальеро? — спросил он, когда дон Торрибио замолчал.
— Не знаю, он приказывал называть себя просто дон Мануэль.
— А девушку как звали?
— Донья Санта! — прошептал он.
— Неужели это в самом деле так? — задумчиво прошептал дон Порфирио, затем вдруг добавил: — Скажите, сеньор, у этого кабальеро были, конечно, один или два доверенных слуги?
— Да, с ним был один слуга, что-то вроде мажордома, человек мрачного, скрытного, с лукавым, злобным взглядом, — я полагаю, самбо по происхождению, — он носил прозвище Наранха.
— О, я как предчувствовал это! — воскликнул асиендадо, и глаза его заметали молнии. — Это он! Я так и знал, что это он!
— Он? Что вы хотите этим сказать? — спросил удивленный до крайности молодой человек.
— Я хочу сказать, дорогой сеньор, что вы любите воспитанницу того человека, против которого нам предстоит бороться. Я охотно пояснил бы вам все это сейчас же, но теперь некогда: нам надо торопиться обратно на асиенду. Пока же я скажу вам, что этот человек — наш самый непримиримый враг, которого нам более всего следует опасаться!
— Боже мой! — воскликнул молодой человек, побледнев.
— И он вас узнал или, вернее, угадал? — продолжал дон Порфирио.
— Боже мой! Боже мой! — горестно прошептал дон Торрибио, закрыв лицо руками.
Наступило молчание. Молодой человек сидел неподвижно, точно громом пораженный, а асиендадо глядел на него с сочувствием.
— Ободритесь! Не унывайте и простите мне то горе, которое я причинил вам…
— Да, вы причинили мне страшную боль! — прошептал дон Торрибио. — Почему бы мне и не сознаться вам в этом, — любовь эта была моя жизнь, моя надежда, моя радость, а теперь…
— Что же изменилось теперь? — многозначительно спросил асиендадо; — Ровно ничего! Вы любите и любимы взаимно; ненависть наша вам чужда: откажитесь от этого дела, ведь еще не поздно!
При этих словах дон Торрибио резко выпрямился: бледный, с сдвинутыми бровями и дрожащими губами, он строго, почти грозно смотрел на своего собеседника.
— Ни слова более, кабальеро! — воскликнул он. — Это слово было бы для меня неизгладимым оскорблением! Чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг!
— Преклоняюсь! Вы — благородный и доблестный молодой человек, простите мне мои слова, я ошибался в вас! — проговорил асиендадо. — Не отчаивайтесь, быть может, не все еще потеряно!
— Смотрите, сеньор! Не обнадеживайте меня после того, как сами постарались отнять у меня всякую надежду!
— Я ничего вам не сулю, а только говорю: не унывайте. Подождите, позже я расскажу вам, что мне известно; тогда вы сами увидите, следует ли вам отчаиваться или надеяться.
— Да, но когда вы скажите мне все это?
— Сегодня же вечером!
— Благодарю, я буду ждать. Пойдемте!
Оба собеседника спустились с вершины и сели на коней. Три четверти часа спустя они уже въезжали в ворота асиенды дель-Пальмар, не встретив никого на своем пути.
Однако если бы при въезде в лес они вгляделись в кусты, росшие почти на самом краю дороги, то, вероятно, увидели бы пару блестящих глаз, провожавших их с выражением злорадства и непримиримой ненависти.
Проезжая мимо этих кустов, лошадь под доном Торрибио вдруг шарахнулась в сторону, но молодой человек, погруженный в свои невеселые думы, машинально подтянул повод, не оглянувшись. Однако, подбирая поводья, губы всадника сложились в какую-то страшную усмешку, и брови на мгновение сдвинулись от досады.
ГЛАВА VI. Каким образом встретились донья Санта и дон Торрибио
Завтрак на асиенде дель-Пальмар прошел на этот раз молчаливо и невесело.
По окончании его дон Торрибио снова оседлал коня и в сопровождении одного только Пепе Ортиса выехал со двора, шепотом обменявшись с доном Порфирио несколькими словами, которые, по-видимому, очень взволновали собеседников.
Братья поехали рядом беседуя на своем особом языке, только для них двоих понятном.
Отъехав некоторое расстояние от асиенды, братья расстались. Дон Торрибио свернул направо, а Пепе поехал влево; вскоре они потеряли друг друга из вида. Затем оба с разных концов углубились в лес.
Дон Торрибио ехал очень осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху или хрусту ветвей, зорко осматривая каждый куст. Когда он достиг места, где несколько часов тому назад сидел в засаде какой-то человек, дон Торрибио слез с седла, поставил своего коня в густые заросли лиан и, привязав его к дереву, опустил ружье на землю, подле себя, а сам принялся внимательно изучать следы: отпечатки ног и колен, оставленные в самой чаще кустарника тем человеком, который был здесь поутру.
Окончив свои исследования, он осмотрелся кругом, убедился, что никто не подглядывает за ним, и затем уверенно пошел по следу.
Несомненно было, что человек, оставивший этот след, питал отвращение ко всякого рода дорожкам, дорогам и тропам: он все время шел напрямик ипри том делал массу изворотов; такого рода странствование было не только весьма утомительным и затруднительным, но и весьма скучным, потому что отнимало массу времени. Час спустя дон Торрибио вдруг остановился и притаился за стволом громадной старой махагуа. Он очутился на опушке широкой, светлой прогалины, от которой его теперь отделял только один ряд деревьев, растущих чрезвычайно тесно и густо оплетенных между собой терновником и цветущими вьюнами. Молодой человек стал ловко пробираться между терновником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63