Только четверо из прибывших поднялись по широкой мраморной лестнице крыльца, остальные же остались во дворе, смешавшись с пеонами и слугами.
Если асиенда дель-Энганьо из долины и от подножья воладеро производила впечатление совиного гнезда, и мысль, что она обитаема, невольно возбуждала и удивление, и недоверие; если даже с громадной площади, на которой, как грозный призрак, возвышалось это мрачное, величавое здание, она производила впечатление неприступной крепости, то едва вы переступите порог поднавеса, как впечатление разом менялось; вы видели себя среди грандиозного и поистине роскошного дворца, богатство, роскошь и изысканность обстановки которого, без сомнения, затмили бы не только самые роскошные дворцы Мексики, но и дворцы главных городов Европы.
Длинный ряд поколений скопил здесь все эти сокровища, редкости, ценности, картины великих мастеров испанской, итальянской, фламандской, голландской и английской школы, ценность которых достигала нескольких миллионов, старинные бронзы, хрустали, фаянсы и фарфоры, ценные статуи и гобелены, ковры, меха, скульптуры и редкое оружие виднелись повсюду. Эта роскошь была серьезная, солидная, почтенная — та роскошь, которую мы можем встретить лишь в редких исторических замках и дворцах Франции, Англии и Испании, но о которой не имеют понятия наши современные крезы — выскочки, царьки финансового мира.
Вся эта роскошь, все эти богатства являлись плодами стараний и забот прежних поколений, теперешний же владелец асиенды не внес сюда ни единой крохи, не вбил, как говорится, в стену ни одного гвоздя; все скопленные им богатства имели только денежную ценность, но отнюдь не являлись произведениями искусства; бандиты не имеют времени быть меценатами — им нужна лишь нажива. Его богатства лежали, сваленные в кучу, в особо приготовленных и построенных для них складах и магазинах.
При входе в поднавес приезжих встретил высокий, худощавый человек.
— А, это вы, Наранха! — сказал один из четырех гостей. — Ну, что нового?
— Ничего, сеньор дон Бальдомеро! — ответил самбо. — Вас ожидают здесь с величайшим нетерпением.
— Я это знаю! — отвечал тот, которого назвали дон Бальдомеро. — Но я раньше не мог явиться, ведите же нас скорее к вашему господину!
Самбо почтительно поклонился и зашагал по ряду роскошно убранных комнат; наконец, откинув голубую бархатную портьеру, отворил дверь, затем откинул вторую тяжелую портьеру и, сторонясь к притолоке, доложил:
— Сеньор дон Бальдомеро де Карденас и трое других кабальеро!
Дон Бальдомеро был человек средних лет, с тонкими чертами и умным, проницательным взглядом насмешливых, живых глаз, скрывавшихся за очками в тонкой золотой оправе, роста высокого, не толст и не худ, с изящной и приветливой манерой и голосом, не только мягким, но, пожалуй, даже немного слащавым, которому он, однако, умел придать большую выразительность. На нем был костюм богатого ранчеро и много разного оружия.
Другие два его товарища, хотя носили то же платье, как и он, но во всей фигуре и выправке их проглядывало нечто военное; это были Корнелио Кебрантадор и дон Кристобаль Паломбо.
Четвертый из прибывших был маленького роста, толстенький человек с обезьяньей физиономией, красный, как пион, вечно сопящий, вечно движущийся и суетящийся, проворный и вертлявый, как мартышка, с хитрым лицом, громадными, грубыми руками и такими же ступнями, прикрепленными к изумительно тоненьким ножкам; звали его дон Бальтасар Турпид.
Комната, в которую ввел этих четырех лиц Наранха, представляла собой богатый рабочий кабинет, в котором на турецкой софе полулежали с тонкими маисовыми папиросками в зубах двое мужчин.
Один из них был сам хозяин дома, дон Мануэль де Линарес де Гуайтимотцин, а другой — молодой человек лет двадцати пяти, красивой наружности, принадлежащий к одной из богатейших фамилий провинции Чиуауа, — был старший или главный алькальд и начальник полиции города Урес, бывшего в то время столицей Соноры.
Этот молодой человек слыл за усердного поклонника доньи Санты и, как говорят, ухаживал за ней с разрешения и одобрения дона Мануэля, опекуна молодой девушки; кроме того, он был усердным и весьма полезным сообщником и союзников платеадос.
Когда им доложили о приезде дона Бальдомеро, оба мужчины встали со своих мест и сделали несколько шагов навстречу приезжему.
— Добро пожаловать, друг мой! — весело приветствовал его дон Мануэль. — И вы также, — сказал он, обращаясь к остальным. — А! Кого я вижу! — продолжал он. — Да это дон Бальтасар Турпид! Честное слово, не верю своим глазам, ведь это самый отъявленный домосед во всей республике, который только раз за всю свою жизнь съездил из Мехико до Пуэбло-де-Анхелос — и то чуть было не заболел от такого путешествия!
— Да, это я, дон Мануэль де Линарес, и на этот раз уверен, что умру.
— Caray! Я надеюсь, что нет, но что же могло вас заставить нарушить ваши привычки?
— Да то, сеньор mi amo, что дает ноги и старым, и молодым, то есть необходимость!
— Ну, обо всем этом после! — сказал дон Бальдомеро. — Теперь уж более двух часов ночи, а мы ведь с девяти утра не имели крохи во рту: я положительно умираю с голода.
— Неужели? Но скажите, почему вы приехали только сегодня и так поздно ночью, мы ведь ожидали вас еще вчера.
— Да мы так и рассчитывали, но нам по пути дали знать, что за нами следят, и нам пришлось сбить их со следа, что было нелегко, так как пришлось иметь дело с самым ловким бандитом всей саванны.
— Однако вам все-таки удалось провести его?
— Отлично! Благодаря находчивости дона Корнелио, мы теперь, кажется, надолго отделаемся от них.
— На это не рассчитывайте! — возразил дон Корнелио. — Я знаю этого Матадиеса, это настоящий демон хитрости и коварства, и мы так зло провели его сегодня, что он, наверное, захочет отомстить нам.
— Хм! Господь с ним, лишь бы подали ужин! — сказал дон Бальдомеро.
— Потерпите немного: уже готовят medianoche.
В этот момент на пороге показался Наранха и произнес:
— Ужин подан.
— Ну, слава Богу! — воскликнул дон Бальдомеро. — Право же, этот Наранха очень смышленый парень; жаль только, что он так безобразен.
— Всего не возьмешь, что прикажете делать! — тем же тоном отозвался дон Корнелио.
Все рассмеялись и прошли в столовую, ярко освещенную и обставленную с чисто царской роскошью. На столе был подан сытный и вместе с тем изысканный ужин в несколько перемен.
Сначала все весьма усердно работали ножами и вилками — особенно дон Бальдомеро, не забывая в то же время осушать рюмки и стаканы. Когда все утолили голод и с видом несомненного довольства откинулись на спинки стульев, кто попивая маленькими глоточками вино, кто небрежно играя своим прибором или оглаживая салфетку, тогда внесли кофе и ликеры, а также сигары и папиросы, по знаку дона Мануэля все слуги тотчас же удалились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63