Однако прошла целая ночь, а тишина пустыни нарушалась только дикими криками ягуаров и порывистым тявканьем степных волков — койотов, вышедших из своих берлог на поиски добычи.
На восходе солнца испанцы увидели, что ущелье было совершенно пустынно и что их свирепые враги окончательно отказались от намерения овладеть ими.
Воздав хвалу богу горячей молитвой, они занялись тогда погребением мертвецов, чтобы скорее сняться и пуститься в путь.
Потери их во время схватки с индейцами были значительны: четверо храбрых солдат графа погибло, двое были ранены, только он сам и канадец случайно уцелели. Охотник принужден был сознаться, что в течение пятнадцатилетнего скитания по лугам он никогда еще не видел со стороны краснокожих такой методичности и упорства.
Испанцы, убедившиеся в неосновательности своих ожиданий, переправились на твердую почву, чтобы выкопать могилы.
Наконец, отдав последний долг своим погибшим товарищам, с трудом положив на их могилу большие камни для защиты от диких зверей, путешественники наскоро закусили, сели на коней и пустились а путь.
Как и накануне, граф и охотник ехали рядом, погруженные в печальные размышления, бросая кругом равнодушные рассеянные взоры.
Наконец канадец повернулся на лошади, покачал головой, как бы желая отогнать от себя докучную мысль, и обратился к графу.
— Ба! — сказал он, как бы доканчивая свою мысль. — Умирать все равно придется, немного раньше или немного позднее.
— Да, — отвечал граф с печальной улыбкой. — Смерть действительно общий удел. Но пасть так, вдали от своих, под ударами недостойных врагов, не доставив своей смертью никакой пользы человечеству — вот что ужасно и чего бог не должен был допускать.
— Не ропщите на провидение, сеньор: эти люди пали, правда, но их смерть не была бесполезна, как вы полагаете, так как она позволила вам дождаться помощи.
— Это правда. Однако, я не могу не жалеть о судьбе преданных людей, в смерти которых я косвенно виноват.
— Это было хорошее сражение, храбро выдержанное с той и с другой стороны. Однако, вовремя прибыли наши освободители, без них мы, вероятно, лежали бы теперь неподвижными на земле. Но, — прибавил он после минутного раздумья, — почему удалились наши спасители? Мне кажется, что они должны были, по крайней мере, подъехать к нам, если не для принятия наших благодарностей, то чтобы посмотреть, в каком мы состоянии.
— Для чего? Царица Саванн слышала наши выстрелы, этого ей было достаточно для того, чтобы убедиться в нашей способности выдержать борьбу.
— Возможно, — возразил канадец с задумчивым видом. — Но какова бы ни была моя благодарность к этой необычайной женщине, которую вы называете Царицей Саванн, я не буду удовлетворен, пока не увижу ее вблизи.
— Поверьте мне, сеньор Оливье, не старайтесь разъяснить это дело: здесь скрывается печальная история.
— Вы ее знаете?
— Может быть, могу только догадываться, так как особа, прямо заинтересованная в поступках этой женщины, старается хранить об этом самое глубокое молчание.
— А! Подождите, — воскликнул канадец, ударяя себя по лбу. — Я думаю теперь, что дон Орелио Гутиеррец рассказывал нам в гасиенде дель Барио историю, относящуюся к этой женщине.
— На что вы намекаете, сеньор?
— Бог мой! Я не придал тогда важности этому сообщению, так что слышанное очень смутно помнится мне. Но все-таки я помню, что дело шло о восстании индейского племени, жившего на земле дона Аннибала де Сальдибара и о жестоком мщении краснокожих, вследствие которого жена хозяина гасиенды потеряла рассудок.
— Да, все это правда. Когда донна Эмилия выздоровела, она стала питать неумолимую ненависть к индейцам и с этого времени, если говорят правду, преследует их без отдыха, как диких зверей и безжалостно убивает.
— Действительно, это необыкновенно.
— Краснокожие считают эту женщину колдуньей, потому что она благополучно избегает их западни и выходит невредимой из всех схваток. Они питают к ней такой суеверный ужас, что достаточно произнести только ее имя, чтобы привести их в бегство, как видели вы это сегодняшней ночью. И как бы воздавая почтение ужасу, наводимому ею, они прозвали ее тем именем, какое вы слышали.
— Царицей Саванн?
— Да.
— Я часто слышал разговоры индейцев об этом странном создании, которое они считают почти что гением зла и о котором рассказывают самые фантастические и неправдоподобные истории, но, признаюсь, теперь почти не сомневаюсь, что донна Эмилия Сальдибар и Царица Саванн одно и то же лицо.
— Впрочем, я ничего не утверждаю, только повторяю то, что рассказывают.
— Как может быть, что вы, друг дона Аннибала, не знаете этого достоверно?
— Повторяю еще раз, что дон Аннибал скрывает роковую тайну и если случайно при нем говорят об этом странном существе, он сейчас же изменяет тему разговора, предоставляя каждому делать более или менее вероятные предположения.
— Очень хорошо! — отвечал охотник. — Благодарю за объяснения, кабальеро, но клянусь, что я сумею узнать правду от дона Аннибала или, в случае его отказа, от самой виновницы.
— С вашего позволения, кабальеро, я бы не советовал этого. Я не имею права ни останавливать вас, ни подстрекать. Однако, если вы позволите дать вам совет в таком важном деле, я скажу: проникать против желания в тайны, особенно когда они вас не касаются, — неосторожно.
— Благодарю за совет, кабальеро. Но, — сказал он, вдруг меняя тон, остановив лошадь и прикладывая правую руку к глазам, чтобы защитить их от лучей солнца, — кто там едет внизу?
— Где? — спросил граф, останавливая и свою лошадь.
— Там, против нас, всадник, летящий во весь опор.
— Действительно, — сказал граф. — Теперь я начинаю различать его среди облака пыли. — Гм! — пробормотал канадец, заряжая ружье. — Если он один — хорошо. Но на всякий случай нужно принять меры предосторожности.
— Что вы делаете?
— Видите, я приготовляюсь к визиту.
Между тем, всадник быстро приближался к испанцам. Скоро стало возможным различить по костюму и упряжи, что это мексиканец.
На скаку этот человек делал знаки с целью, по-видимому, привлечь внимание путешественников и заставить их ехать к нему навстречу.
— Э! — сказал вдруг граф. — Я не ошибаюсь. Разрядите ваше ружье, кабальеро, это один из моих пеонов. Какая причина заставила графиню отправить ко мне гонца?
— Мы ее узнаем, — отвечал канадец, опуская свое ружье и двигаясь вперед, — так как через пять минут соединимся с ним.
Действительно, через несколько минут всадник присоединился к ним.
Это был пеон с загорелым лицом и коренастым телом. Он был хорошо вооружен и сидел на степной лошади, с которой не может сравниться европейская.
Подъехав к своему господину, он остановился и, почтительно поклонившись графу, вынул из-за пояса мешочек из кожи опоссума, а из него письмо, которое и подал графу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
На восходе солнца испанцы увидели, что ущелье было совершенно пустынно и что их свирепые враги окончательно отказались от намерения овладеть ими.
Воздав хвалу богу горячей молитвой, они занялись тогда погребением мертвецов, чтобы скорее сняться и пуститься в путь.
Потери их во время схватки с индейцами были значительны: четверо храбрых солдат графа погибло, двое были ранены, только он сам и канадец случайно уцелели. Охотник принужден был сознаться, что в течение пятнадцатилетнего скитания по лугам он никогда еще не видел со стороны краснокожих такой методичности и упорства.
Испанцы, убедившиеся в неосновательности своих ожиданий, переправились на твердую почву, чтобы выкопать могилы.
Наконец, отдав последний долг своим погибшим товарищам, с трудом положив на их могилу большие камни для защиты от диких зверей, путешественники наскоро закусили, сели на коней и пустились а путь.
Как и накануне, граф и охотник ехали рядом, погруженные в печальные размышления, бросая кругом равнодушные рассеянные взоры.
Наконец канадец повернулся на лошади, покачал головой, как бы желая отогнать от себя докучную мысль, и обратился к графу.
— Ба! — сказал он, как бы доканчивая свою мысль. — Умирать все равно придется, немного раньше или немного позднее.
— Да, — отвечал граф с печальной улыбкой. — Смерть действительно общий удел. Но пасть так, вдали от своих, под ударами недостойных врагов, не доставив своей смертью никакой пользы человечеству — вот что ужасно и чего бог не должен был допускать.
— Не ропщите на провидение, сеньор: эти люди пали, правда, но их смерть не была бесполезна, как вы полагаете, так как она позволила вам дождаться помощи.
— Это правда. Однако, я не могу не жалеть о судьбе преданных людей, в смерти которых я косвенно виноват.
— Это было хорошее сражение, храбро выдержанное с той и с другой стороны. Однако, вовремя прибыли наши освободители, без них мы, вероятно, лежали бы теперь неподвижными на земле. Но, — прибавил он после минутного раздумья, — почему удалились наши спасители? Мне кажется, что они должны были, по крайней мере, подъехать к нам, если не для принятия наших благодарностей, то чтобы посмотреть, в каком мы состоянии.
— Для чего? Царица Саванн слышала наши выстрелы, этого ей было достаточно для того, чтобы убедиться в нашей способности выдержать борьбу.
— Возможно, — возразил канадец с задумчивым видом. — Но какова бы ни была моя благодарность к этой необычайной женщине, которую вы называете Царицей Саванн, я не буду удовлетворен, пока не увижу ее вблизи.
— Поверьте мне, сеньор Оливье, не старайтесь разъяснить это дело: здесь скрывается печальная история.
— Вы ее знаете?
— Может быть, могу только догадываться, так как особа, прямо заинтересованная в поступках этой женщины, старается хранить об этом самое глубокое молчание.
— А! Подождите, — воскликнул канадец, ударяя себя по лбу. — Я думаю теперь, что дон Орелио Гутиеррец рассказывал нам в гасиенде дель Барио историю, относящуюся к этой женщине.
— На что вы намекаете, сеньор?
— Бог мой! Я не придал тогда важности этому сообщению, так что слышанное очень смутно помнится мне. Но все-таки я помню, что дело шло о восстании индейского племени, жившего на земле дона Аннибала де Сальдибара и о жестоком мщении краснокожих, вследствие которого жена хозяина гасиенды потеряла рассудок.
— Да, все это правда. Когда донна Эмилия выздоровела, она стала питать неумолимую ненависть к индейцам и с этого времени, если говорят правду, преследует их без отдыха, как диких зверей и безжалостно убивает.
— Действительно, это необыкновенно.
— Краснокожие считают эту женщину колдуньей, потому что она благополучно избегает их западни и выходит невредимой из всех схваток. Они питают к ней такой суеверный ужас, что достаточно произнести только ее имя, чтобы привести их в бегство, как видели вы это сегодняшней ночью. И как бы воздавая почтение ужасу, наводимому ею, они прозвали ее тем именем, какое вы слышали.
— Царицей Саванн?
— Да.
— Я часто слышал разговоры индейцев об этом странном создании, которое они считают почти что гением зла и о котором рассказывают самые фантастические и неправдоподобные истории, но, признаюсь, теперь почти не сомневаюсь, что донна Эмилия Сальдибар и Царица Саванн одно и то же лицо.
— Впрочем, я ничего не утверждаю, только повторяю то, что рассказывают.
— Как может быть, что вы, друг дона Аннибала, не знаете этого достоверно?
— Повторяю еще раз, что дон Аннибал скрывает роковую тайну и если случайно при нем говорят об этом странном существе, он сейчас же изменяет тему разговора, предоставляя каждому делать более или менее вероятные предположения.
— Очень хорошо! — отвечал охотник. — Благодарю за объяснения, кабальеро, но клянусь, что я сумею узнать правду от дона Аннибала или, в случае его отказа, от самой виновницы.
— С вашего позволения, кабальеро, я бы не советовал этого. Я не имею права ни останавливать вас, ни подстрекать. Однако, если вы позволите дать вам совет в таком важном деле, я скажу: проникать против желания в тайны, особенно когда они вас не касаются, — неосторожно.
— Благодарю за совет, кабальеро. Но, — сказал он, вдруг меняя тон, остановив лошадь и прикладывая правую руку к глазам, чтобы защитить их от лучей солнца, — кто там едет внизу?
— Где? — спросил граф, останавливая и свою лошадь.
— Там, против нас, всадник, летящий во весь опор.
— Действительно, — сказал граф. — Теперь я начинаю различать его среди облака пыли. — Гм! — пробормотал канадец, заряжая ружье. — Если он один — хорошо. Но на всякий случай нужно принять меры предосторожности.
— Что вы делаете?
— Видите, я приготовляюсь к визиту.
Между тем, всадник быстро приближался к испанцам. Скоро стало возможным различить по костюму и упряжи, что это мексиканец.
На скаку этот человек делал знаки с целью, по-видимому, привлечь внимание путешественников и заставить их ехать к нему навстречу.
— Э! — сказал вдруг граф. — Я не ошибаюсь. Разрядите ваше ружье, кабальеро, это один из моих пеонов. Какая причина заставила графиню отправить ко мне гонца?
— Мы ее узнаем, — отвечал канадец, опуская свое ружье и двигаясь вперед, — так как через пять минут соединимся с ним.
Действительно, через несколько минут всадник присоединился к ним.
Это был пеон с загорелым лицом и коренастым телом. Он был хорошо вооружен и сидел на степной лошади, с которой не может сравниться европейская.
Подъехав к своему господину, он остановился и, почтительно поклонившись графу, вынул из-за пояса мешочек из кожи опоссума, а из него письмо, которое и подал графу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83