Да кроме того, он едва сводил концы с концами на наше жалованье.
— Когда я болела, сэр.
— Да, конечно, это сыграло роль.
— Конечно, сэр.
— Ладно, давайте я напишу вам записку к мистеру Грину. Присядьте.
Он писал, украдкой поглядывая на нее. Это худенькое большеглазое лицо, эти иссиня-черные вьющиеся волосы — необычайно интересно! Пожалуй, чересчур утонченно и бледно для вкусов широкой публики. Но, черт возьми! Нельзя же из-за публики вечно рисовать стандартные синие глаза, золотистые локоны и красные, как мак, щеки! «Она не совсем в обычном вкусе, писал он, — но так хороша в своем роде, что может стать художественным типом, как типы Бердсли и Дана».
Когда Викторина ушла с запиской, Майкл позвонил секретарше.
— Нет, мисс Перрен, она ничего у меня не выпрашивала. Но какое лицо, правда?
— Я тоже решила, что вам надо поглядеть на нее. Но ведь она не писательница?
— О нет!
— Ну, надеюсь, она добилась того, что ей нужно.
Майкл усмехнулся.
— Отчасти, мисс Перрен, отчасти! Вы меня считаете ужасным дураком, а?
— Ничуть, что вы! Но, по-моему, вы слишком мягкосердечны.
Майкл взъерошил волосы.
— А вы бы удивились, если бы я сказал, что сделал важное дело?
— Пожалуй, мистер Монт.
— Ну, тогда я вам не скажу ничего. Когда вы перестанете дуться, можно продолжать письмо к моему отцу насчет «Дуэта». Очень, мол, сожалеем, что при нынешнем положении дел мы лишены возможности переиздать разговор этих старых хрычей; мы на этом и так потеряли уйму денег. Конечно, вам придется это перевести. А потом надо написать старику что-нибудь ободряющее. Ну, например: «Когда французы образумятся и птички запоют, — словом, к весне мы надеемся еще раз пересмотреть этот вопрос в свете...» м-м-м... чего, мисс Перрен?
— В свете накопленного нами опыта. Насчет французов и птичек можно пропустить?
— Чудесно! «Преданные вам Дэнби и Уинтер». Вы не считаете, что появление этой книги в нашем издательстве — возмутительный пример непотизма?
— А что такое непотизм?
— Злоупотребление сыновней преданностью. Он никогда ни гроша не заработал своими книгами.
— Он очень изысканный писатель, мистер Монт.
— А мы за эту изысканность расплачиваемся. И всетаки он славный «Старый Барт»! Ну, вот пока и все. Идите завтракать, мисс Перрен, да как следует позавтракайте! У этой девушки и фигура необычайная, правда? Она очень тоненькая, но держится совсем прямо. Да, я все хотел вас спросить, мисс Перрен... Почему современные девицы всегда ходят как-то изогнувшись и вытянув шею вперед? Ведь не может быть, что они все так сложены?
Щеки секретарши зарделись.
— Конечно, причина есть, мистер Монт.
— А! Какая?
Щеки секретарши зарделись еще ярче.
— Я... я как-то не решаюсь...
— О, простите! Я спрошу жену. Только она-то держится очень прямо!
— Видите ли, в чем дело, мистер Монт: сейчас модно, чтобы... ну, сзади... ничего не было, а ведь это... и м... не так — вот они и стараются добиться такого вида, втягивая грудь и вытягивая шею. На модных картинках так рисуют, и манекенщицы всегда так ходят.
— Понятно, — сказал Майкл. — Спасибо, мисс Перрен! Очень мило, что вы объяснили. Дальше идти некуда, верно?
— Да, я сама совершенно не придерживаюсь этой моды.
— Нет, ничуть!
Секретарша опустила глаза и удалилась. Майкл сел к столу и стал рисовать на промокашке женский профиль. Но это была не Викторина...
Викторина, позавтракав, как всегда, чашкою кофе с булкой, поехала подземкой в Челси с письмом Майкла к Обри Грину. Правда, ее поход не увенчался успехом, но мистер Монт был очень добр, и Викторина повеселела.
У студии стоял, отпирая дверь, молодой человек — очень элегантный, в светло-сером спортивном костюме, весь какой-то скользящий, без шляпы, со светлыми, красиво зачесанными назад волосами и мягким голосом.
— Натурщица? — спросил он.
— Да, сэр. Вот, пожалуйста, у меня к вам записка от мистера Монта.
— От Майкла? Войдите.
Викторина прошла за ним. Комната почти вся светлозеленая — высокая комната с верхним светом и стропилами; стены сплошь увешаны рисунками и картинами, а часть картин как будто соскользнула на пол. На мольберте стояло изображение двух дам, с которых почти совсем соскользнули платья, — и Викторина смутилась. Она заметила, что глаза художника, светло-зеленые, как стены комнаты, скользят по ней внимательным взглядом.
— Вы будете позировать как угодно?
— Да, сэр, — машинально ответила Викторина.
— Снимите, пожалуйста, шляпу.
Викторина сняла шапочку и встряхнула волосами.
— О-о! — протянул художник. — Интересно!
Викторина не поняла, что ему интересно.
— Будьте добры, взойдите на помост!
Викторина нерешительно оглянулась. Улыбка словно скользнула по всему лицу художника, по лбу, по блестящим светлым волосам.
— Видно, это ваш первый опыт?
— Да, сэр.
— Тем лучше. — И он указал на маленькое возвышение.
Викторина села в черное дубовое кресло.
— Вам как будто холодно?
— Да, сэр.
Он подошел к шкафу и вернулся с двумя рюмками чегото коричневого.
— Выпейте Grand Marnier.
Она увидела, как он залпом проглотил ликер, и последовала его примеру. Ликер был сладкий, очень вкусный, у нее сразу перехватило дыхание.
— Возьмите папироску.
Викторина взяла папироску из его портсигара и сжала ее губами. Он дал ей прикурить. И снова улыбка скользнула по его лицу и спряталась в блестящих волосах.
— В себя тяните, — сказал он. — Где вы родились?
— В Пэтни, сэр.
— Это занятно! Вы только посидите минуточку спокойно. Это не так страшно, как рвать зуб, только дольше. Главное — старайтесь не заснуть.
— Хорошо, сэр.
Он взял большой лист бумаги и кусок чего-то черного и начал рисовать.
— Скажите, пожалуйста, мисс...
— Коллинз, сэр, Викторина Коллинз.
Она инстинктивно назвала свою девичью фамилию — ей это казалось более профессиональным.
— Вы сейчас без работы? — он остановился, и снова улыбка скользнула по его лицу. — Или у вас еще есть какоенибудь занятие?
— Сейчас нет, сэр. Я замужем, и больше ничего.
Некоторое время художник молчал. Было занятно следить, как он смотрит — и делает штрих. Сто взглядов — сто штрихов. Наконец он сказал:
— Чудесно! Теперь отдохнем. Само небо послало вас сюда, мисс Коллинз. Идите погрейтесь.
Викторина подошла к камину.
— Вы что-нибудь слышали об экспрессионизме?
— Нет, сэр.
— Понимаете, это значит обращать внимание на внешность, только поскольку она выражает внутреннее состояние. Вам это что-нибудь объясняет?
— Нет, сэр.
— Так. Кажется, вы сказали, что согласны, позировать... м-м... совсем?
Викторина смотрела на веселого, скользящего джентльмена.
Она не понимала, что он хочет сказать, но чувствовала что-то не совсем обычное.
— Как это «совсем», сэр?
— Совсем нагой.
— О-о! — она опустила глаза, потом посмотрела на соскользнувшие платья тех двух женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Когда я болела, сэр.
— Да, конечно, это сыграло роль.
— Конечно, сэр.
— Ладно, давайте я напишу вам записку к мистеру Грину. Присядьте.
Он писал, украдкой поглядывая на нее. Это худенькое большеглазое лицо, эти иссиня-черные вьющиеся волосы — необычайно интересно! Пожалуй, чересчур утонченно и бледно для вкусов широкой публики. Но, черт возьми! Нельзя же из-за публики вечно рисовать стандартные синие глаза, золотистые локоны и красные, как мак, щеки! «Она не совсем в обычном вкусе, писал он, — но так хороша в своем роде, что может стать художественным типом, как типы Бердсли и Дана».
Когда Викторина ушла с запиской, Майкл позвонил секретарше.
— Нет, мисс Перрен, она ничего у меня не выпрашивала. Но какое лицо, правда?
— Я тоже решила, что вам надо поглядеть на нее. Но ведь она не писательница?
— О нет!
— Ну, надеюсь, она добилась того, что ей нужно.
Майкл усмехнулся.
— Отчасти, мисс Перрен, отчасти! Вы меня считаете ужасным дураком, а?
— Ничуть, что вы! Но, по-моему, вы слишком мягкосердечны.
Майкл взъерошил волосы.
— А вы бы удивились, если бы я сказал, что сделал важное дело?
— Пожалуй, мистер Монт.
— Ну, тогда я вам не скажу ничего. Когда вы перестанете дуться, можно продолжать письмо к моему отцу насчет «Дуэта». Очень, мол, сожалеем, что при нынешнем положении дел мы лишены возможности переиздать разговор этих старых хрычей; мы на этом и так потеряли уйму денег. Конечно, вам придется это перевести. А потом надо написать старику что-нибудь ободряющее. Ну, например: «Когда французы образумятся и птички запоют, — словом, к весне мы надеемся еще раз пересмотреть этот вопрос в свете...» м-м-м... чего, мисс Перрен?
— В свете накопленного нами опыта. Насчет французов и птичек можно пропустить?
— Чудесно! «Преданные вам Дэнби и Уинтер». Вы не считаете, что появление этой книги в нашем издательстве — возмутительный пример непотизма?
— А что такое непотизм?
— Злоупотребление сыновней преданностью. Он никогда ни гроша не заработал своими книгами.
— Он очень изысканный писатель, мистер Монт.
— А мы за эту изысканность расплачиваемся. И всетаки он славный «Старый Барт»! Ну, вот пока и все. Идите завтракать, мисс Перрен, да как следует позавтракайте! У этой девушки и фигура необычайная, правда? Она очень тоненькая, но держится совсем прямо. Да, я все хотел вас спросить, мисс Перрен... Почему современные девицы всегда ходят как-то изогнувшись и вытянув шею вперед? Ведь не может быть, что они все так сложены?
Щеки секретарши зарделись.
— Конечно, причина есть, мистер Монт.
— А! Какая?
Щеки секретарши зарделись еще ярче.
— Я... я как-то не решаюсь...
— О, простите! Я спрошу жену. Только она-то держится очень прямо!
— Видите ли, в чем дело, мистер Монт: сейчас модно, чтобы... ну, сзади... ничего не было, а ведь это... и м... не так — вот они и стараются добиться такого вида, втягивая грудь и вытягивая шею. На модных картинках так рисуют, и манекенщицы всегда так ходят.
— Понятно, — сказал Майкл. — Спасибо, мисс Перрен! Очень мило, что вы объяснили. Дальше идти некуда, верно?
— Да, я сама совершенно не придерживаюсь этой моды.
— Нет, ничуть!
Секретарша опустила глаза и удалилась. Майкл сел к столу и стал рисовать на промокашке женский профиль. Но это была не Викторина...
Викторина, позавтракав, как всегда, чашкою кофе с булкой, поехала подземкой в Челси с письмом Майкла к Обри Грину. Правда, ее поход не увенчался успехом, но мистер Монт был очень добр, и Викторина повеселела.
У студии стоял, отпирая дверь, молодой человек — очень элегантный, в светло-сером спортивном костюме, весь какой-то скользящий, без шляпы, со светлыми, красиво зачесанными назад волосами и мягким голосом.
— Натурщица? — спросил он.
— Да, сэр. Вот, пожалуйста, у меня к вам записка от мистера Монта.
— От Майкла? Войдите.
Викторина прошла за ним. Комната почти вся светлозеленая — высокая комната с верхним светом и стропилами; стены сплошь увешаны рисунками и картинами, а часть картин как будто соскользнула на пол. На мольберте стояло изображение двух дам, с которых почти совсем соскользнули платья, — и Викторина смутилась. Она заметила, что глаза художника, светло-зеленые, как стены комнаты, скользят по ней внимательным взглядом.
— Вы будете позировать как угодно?
— Да, сэр, — машинально ответила Викторина.
— Снимите, пожалуйста, шляпу.
Викторина сняла шапочку и встряхнула волосами.
— О-о! — протянул художник. — Интересно!
Викторина не поняла, что ему интересно.
— Будьте добры, взойдите на помост!
Викторина нерешительно оглянулась. Улыбка словно скользнула по всему лицу художника, по лбу, по блестящим светлым волосам.
— Видно, это ваш первый опыт?
— Да, сэр.
— Тем лучше. — И он указал на маленькое возвышение.
Викторина села в черное дубовое кресло.
— Вам как будто холодно?
— Да, сэр.
Он подошел к шкафу и вернулся с двумя рюмками чегото коричневого.
— Выпейте Grand Marnier.
Она увидела, как он залпом проглотил ликер, и последовала его примеру. Ликер был сладкий, очень вкусный, у нее сразу перехватило дыхание.
— Возьмите папироску.
Викторина взяла папироску из его портсигара и сжала ее губами. Он дал ей прикурить. И снова улыбка скользнула по его лицу и спряталась в блестящих волосах.
— В себя тяните, — сказал он. — Где вы родились?
— В Пэтни, сэр.
— Это занятно! Вы только посидите минуточку спокойно. Это не так страшно, как рвать зуб, только дольше. Главное — старайтесь не заснуть.
— Хорошо, сэр.
Он взял большой лист бумаги и кусок чего-то черного и начал рисовать.
— Скажите, пожалуйста, мисс...
— Коллинз, сэр, Викторина Коллинз.
Она инстинктивно назвала свою девичью фамилию — ей это казалось более профессиональным.
— Вы сейчас без работы? — он остановился, и снова улыбка скользнула по его лицу. — Или у вас еще есть какоенибудь занятие?
— Сейчас нет, сэр. Я замужем, и больше ничего.
Некоторое время художник молчал. Было занятно следить, как он смотрит — и делает штрих. Сто взглядов — сто штрихов. Наконец он сказал:
— Чудесно! Теперь отдохнем. Само небо послало вас сюда, мисс Коллинз. Идите погрейтесь.
Викторина подошла к камину.
— Вы что-нибудь слышали об экспрессионизме?
— Нет, сэр.
— Понимаете, это значит обращать внимание на внешность, только поскольку она выражает внутреннее состояние. Вам это что-нибудь объясняет?
— Нет, сэр.
— Так. Кажется, вы сказали, что согласны, позировать... м-м... совсем?
Викторина смотрела на веселого, скользящего джентльмена.
Она не понимала, что он хочет сказать, но чувствовала что-то не совсем обычное.
— Как это «совсем», сэр?
— Совсем нагой.
— О-о! — она опустила глаза, потом посмотрела на соскользнувшие платья тех двух женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80