Когда-нибудь вам захочется уйти на покой...
Тяжелым жестом Грэдмен поднял руку.
— Моя надежда — умереть на посту, — сказал он.
— Ну, как хотите, Грэдмен. Вы, как и раньше, всем ведайте; но у нас будет на кого положиться, если вы захвораете, либо захотите отдохнуть, либо еще что.
— Лучше бы не надо, мистер Сомс. Молодой человек, у нас в конторе...
— Хороший человек, Грэдмен. К тому же он кое-чем обязан мне и моему зятю. Он вам не помешает. Знаете, ведь никто не вечен.
Лицо старика странно сморщилось, голос скрипел больше обычного.
— Словно бы и рано вперед загадывать. Я вполне справляюсь с работой, мистер Сомс.
— О, я вас понимаю, — сказал Сомс, — я и сам это чувствую, но время никого не ждет, и надо подумать о будущем.
Из-под седых усов вырвался вздох.
— Что ж, мистер Сомс, раз вы решили, говорить больше нечего; но я недоволен.
— Пойдемте, я подвезу вас до станции.
— Спасибо, я лучше пройдусь, подышу воздухом. Вот только запру.
Сомс понял, что запирать надо не только ящики, но и чувства, и вышел.
Преданный старик! Проехать сразу же к Полкинфорду, выбрать что-нибудь ему в подарок.
В громадном магазине, так тесно уставленном — серебром и золотом, что являлось сомнение, была ли здесь когда продана хоть одна вещь. Сомс огляделся. Надо подыскать что-нибудь стоящее — ничего вычурного, кричащего. Пунша старик, верно, не пьет — сектант! Может, подойдут эти два верблюда? Серебряные, с позолотой, у каждого по два горба, и из них торчат свечи. И между горбами выгравировать — «Джозефу Грэдмену от благодарной семьи Форсайтов». Грэдмен живет где-то около Зоологического сада. Гм! Верблюды? Нет! Лучше чашу. Если он не пьет пунша, может насыпать в нее розовых лепестков или ставить цветы.
— Мне нужна чаша, — сказал он, — очень хорошая.
— Сию минуту, сэр, у нас как раз есть то, что вам нужно.
Всегда у них есть как раз то, что вам нужно!
— Вот взгляните, сэр, литого серебра — очень строгий рисунок.
— Строгий! — сказал Сомс. — Я бы даром ее не взял.
— Совершенно верно, сэр, это, может быть, не совсем то, что вам нужно. Ну, а вот эта небольшая, но изящная чаша?
— Нет, нет, что-нибудь простое и устойчивое, чтобы вмещала около галлона.
— Мистер Бэнкуэйт, подите-ка сюда. Этому джентльмену нужна старинная чаша.
— Сию минуту, сэр, у нас как раз есть то, что вам нужно.
Сомс издал неясное ворчанье.
— На старинные чаши спрос небольшой; но у нас есть одна, антикварная, из дома Роксборо.
— С гербом? — сказал Сомс. — Не годится. Мне нужно новую или, во всяком случае, без герба.
— А тогда вот эта вам подойдет, сэр.
— О боже! — сказал Сомс и указал кончиком зонта в противоположную сторону. — Вот это что такое?
Приказчик сделал огорченное лицо и достал вещь с застекленной полки.
На выпуклой, стянутой кверху ножке покоилась вместительная серебряная чаша. Сомс постучал по ней пальцем.
— Чистого серебра, сэр, и, как видите, очень гладкие края; форма достаточно скромная, внутри позолота лучшего качества. Я бы сказал, как раз то, что вам нужно.
— Неплохо. Сколько стоит?
Приказчик склонился над кабалистическим знаком.
— Тридцать пять фунтов, сэр.
— Вполне достаточно, — сказал Сомс. Понравится ли подарок старому Грэдмену, он не знал, но вещь не безвкусная, престиж семьи не пострадает. — Так я ее беру, — сказал он. — Выгравируйте на ней эти слова, — он написал их. — Пошлите по этому адресу, а счет мне; и, пожалуйста, поскорее.
— Будет исполнено, сэр. Не интересуют ли вас эти бокалы? Очень оригинальные.
— Больше ничего! — сказал Сомс. — До свидания! Он дал приказчику свою карточку, окинул магазин холодным взглядом и вышел. Одной заботой меньше!
Под брызгами сентябрьского солнца он шел по Пикадилли на запад, в Грин-парк. Эти мягкие осенние дни хорошо на него действовали. Ему не стало жарко, и холодно не было.
И платаны, чуть начинавшие желтеть, радовали его — хорошие деревья, стройные. Шагая по траве лужаек. Сомс даже ощущал умиление. Звук быстрых, нагонявших его шагов вторгся в его сознание. Голос сказал:
— А, Форсайт! Вы на собрание к Майклу? Пойдемте вместе!
«Старый Монт», как всегда самоуверенный, болтливый! Вот и сейчас пошел трещать!
— Как вы смотрите на все эти перемены в Лондоне, Форсайт? Помните, широкие панталоны и кринолины — расцвет Лича — старый Пэм на коне? Сентябрь навевает воспоминания.
— Это все поверхностное, — сказал Сомс.
— Поверхностное? Иногда и мне так кажется. Но есть и существенная разница — разница между романами Остин и Троллопа и современными писателями. Приходов не осталось. Классы? Да, но грань между ними проводит человек, а не бог, как во времена Троллопа.
Сомс фыркнул. Вечно он так странно выражается!
— Если дальше пойдем такими темпами, скоро вообще никакой грани не будет, — сказал он.
— А вы, пожалуй, не правы, Форсайт. Я бы не удивился возвращению лошади.
— При чем тут лошадь? — пробурчал Сомс.
— Ждать нам остается только царства небесного на земле, — продолжал сэр Лоренс, помахивая тросточкой. — Тогда у нас опять начнется расцвет личности. А царство небесное уже почти наступило.
— Совершенно вас не понимаю, — сказал Сомс.
— Обучение бесплатное; женщины имеют право голоса; даже у рабочего есть — или скоро будет — автомобиль; трущобы обречены на гибель — благодаря вам, Форсайт; развлечения и новости проникают под каждую крышу; либеральная партия сдана в архив; свобода торговли стала величиной переменной; спорт доступен в любых количествах; догматам дали по шее; генеральной стачке тоже; бойскаутов что ни день, то больше; платья удобные; и волосы короткие — это все признаки царства небесного.
— Но при чем тут все-таки лошадь?
— Символ, дорогой мой Форсайт! Лошадь нельзя подвести ни под стандарт, ни под социализм. Начинается реакция против единообразия. Еще немножко царства небесного — и мы опять начнем заниматься своей душой и ездить цугом.
— Что это за шум? — сказал Сомс. — Будто кто-то взывает о помощи.
Сэр Лоренс вздернул бровь.
— Это пылесос в Букингемском дворце. В них много человеческого.
Сомс глухо заворчал — не умеет этот человек быть серьезным! Ну-ну, скоро, может быть, придется. Если Флер... Но не хотелось думать об этом «если».
— Что меня восхищает в англичанах, — вдруг заговорил сэр Лоренс, это их эволюционизм. Они подаются вперед и назад, и снова вперед. Иностранцы считают их безнадежными консерваторами, но у них есть своя логика — это великая вещь, Форсайт. Как вы думаете поступить с вашими картинами, когда соберетесь на тот свет? Завещаете их государству?"
— Смотря по тому, как оно со мной обойдется. Если они еще повысят налог на наследство, я изменю завещание.
— По принципу наших предков, а? Либо добровольная служба, либо никакой! Молодцы были наши предки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Тяжелым жестом Грэдмен поднял руку.
— Моя надежда — умереть на посту, — сказал он.
— Ну, как хотите, Грэдмен. Вы, как и раньше, всем ведайте; но у нас будет на кого положиться, если вы захвораете, либо захотите отдохнуть, либо еще что.
— Лучше бы не надо, мистер Сомс. Молодой человек, у нас в конторе...
— Хороший человек, Грэдмен. К тому же он кое-чем обязан мне и моему зятю. Он вам не помешает. Знаете, ведь никто не вечен.
Лицо старика странно сморщилось, голос скрипел больше обычного.
— Словно бы и рано вперед загадывать. Я вполне справляюсь с работой, мистер Сомс.
— О, я вас понимаю, — сказал Сомс, — я и сам это чувствую, но время никого не ждет, и надо подумать о будущем.
Из-под седых усов вырвался вздох.
— Что ж, мистер Сомс, раз вы решили, говорить больше нечего; но я недоволен.
— Пойдемте, я подвезу вас до станции.
— Спасибо, я лучше пройдусь, подышу воздухом. Вот только запру.
Сомс понял, что запирать надо не только ящики, но и чувства, и вышел.
Преданный старик! Проехать сразу же к Полкинфорду, выбрать что-нибудь ему в подарок.
В громадном магазине, так тесно уставленном — серебром и золотом, что являлось сомнение, была ли здесь когда продана хоть одна вещь. Сомс огляделся. Надо подыскать что-нибудь стоящее — ничего вычурного, кричащего. Пунша старик, верно, не пьет — сектант! Может, подойдут эти два верблюда? Серебряные, с позолотой, у каждого по два горба, и из них торчат свечи. И между горбами выгравировать — «Джозефу Грэдмену от благодарной семьи Форсайтов». Грэдмен живет где-то около Зоологического сада. Гм! Верблюды? Нет! Лучше чашу. Если он не пьет пунша, может насыпать в нее розовых лепестков или ставить цветы.
— Мне нужна чаша, — сказал он, — очень хорошая.
— Сию минуту, сэр, у нас как раз есть то, что вам нужно.
Всегда у них есть как раз то, что вам нужно!
— Вот взгляните, сэр, литого серебра — очень строгий рисунок.
— Строгий! — сказал Сомс. — Я бы даром ее не взял.
— Совершенно верно, сэр, это, может быть, не совсем то, что вам нужно. Ну, а вот эта небольшая, но изящная чаша?
— Нет, нет, что-нибудь простое и устойчивое, чтобы вмещала около галлона.
— Мистер Бэнкуэйт, подите-ка сюда. Этому джентльмену нужна старинная чаша.
— Сию минуту, сэр, у нас как раз есть то, что вам нужно.
Сомс издал неясное ворчанье.
— На старинные чаши спрос небольшой; но у нас есть одна, антикварная, из дома Роксборо.
— С гербом? — сказал Сомс. — Не годится. Мне нужно новую или, во всяком случае, без герба.
— А тогда вот эта вам подойдет, сэр.
— О боже! — сказал Сомс и указал кончиком зонта в противоположную сторону. — Вот это что такое?
Приказчик сделал огорченное лицо и достал вещь с застекленной полки.
На выпуклой, стянутой кверху ножке покоилась вместительная серебряная чаша. Сомс постучал по ней пальцем.
— Чистого серебра, сэр, и, как видите, очень гладкие края; форма достаточно скромная, внутри позолота лучшего качества. Я бы сказал, как раз то, что вам нужно.
— Неплохо. Сколько стоит?
Приказчик склонился над кабалистическим знаком.
— Тридцать пять фунтов, сэр.
— Вполне достаточно, — сказал Сомс. Понравится ли подарок старому Грэдмену, он не знал, но вещь не безвкусная, престиж семьи не пострадает. — Так я ее беру, — сказал он. — Выгравируйте на ней эти слова, — он написал их. — Пошлите по этому адресу, а счет мне; и, пожалуйста, поскорее.
— Будет исполнено, сэр. Не интересуют ли вас эти бокалы? Очень оригинальные.
— Больше ничего! — сказал Сомс. — До свидания! Он дал приказчику свою карточку, окинул магазин холодным взглядом и вышел. Одной заботой меньше!
Под брызгами сентябрьского солнца он шел по Пикадилли на запад, в Грин-парк. Эти мягкие осенние дни хорошо на него действовали. Ему не стало жарко, и холодно не было.
И платаны, чуть начинавшие желтеть, радовали его — хорошие деревья, стройные. Шагая по траве лужаек. Сомс даже ощущал умиление. Звук быстрых, нагонявших его шагов вторгся в его сознание. Голос сказал:
— А, Форсайт! Вы на собрание к Майклу? Пойдемте вместе!
«Старый Монт», как всегда самоуверенный, болтливый! Вот и сейчас пошел трещать!
— Как вы смотрите на все эти перемены в Лондоне, Форсайт? Помните, широкие панталоны и кринолины — расцвет Лича — старый Пэм на коне? Сентябрь навевает воспоминания.
— Это все поверхностное, — сказал Сомс.
— Поверхностное? Иногда и мне так кажется. Но есть и существенная разница — разница между романами Остин и Троллопа и современными писателями. Приходов не осталось. Классы? Да, но грань между ними проводит человек, а не бог, как во времена Троллопа.
Сомс фыркнул. Вечно он так странно выражается!
— Если дальше пойдем такими темпами, скоро вообще никакой грани не будет, — сказал он.
— А вы, пожалуй, не правы, Форсайт. Я бы не удивился возвращению лошади.
— При чем тут лошадь? — пробурчал Сомс.
— Ждать нам остается только царства небесного на земле, — продолжал сэр Лоренс, помахивая тросточкой. — Тогда у нас опять начнется расцвет личности. А царство небесное уже почти наступило.
— Совершенно вас не понимаю, — сказал Сомс.
— Обучение бесплатное; женщины имеют право голоса; даже у рабочего есть — или скоро будет — автомобиль; трущобы обречены на гибель — благодаря вам, Форсайт; развлечения и новости проникают под каждую крышу; либеральная партия сдана в архив; свобода торговли стала величиной переменной; спорт доступен в любых количествах; догматам дали по шее; генеральной стачке тоже; бойскаутов что ни день, то больше; платья удобные; и волосы короткие — это все признаки царства небесного.
— Но при чем тут все-таки лошадь?
— Символ, дорогой мой Форсайт! Лошадь нельзя подвести ни под стандарт, ни под социализм. Начинается реакция против единообразия. Еще немножко царства небесного — и мы опять начнем заниматься своей душой и ездить цугом.
— Что это за шум? — сказал Сомс. — Будто кто-то взывает о помощи.
Сэр Лоренс вздернул бровь.
— Это пылесос в Букингемском дворце. В них много человеческого.
Сомс глухо заворчал — не умеет этот человек быть серьезным! Ну-ну, скоро, может быть, придется. Если Флер... Но не хотелось думать об этом «если».
— Что меня восхищает в англичанах, — вдруг заговорил сэр Лоренс, это их эволюционизм. Они подаются вперед и назад, и снова вперед. Иностранцы считают их безнадежными консерваторами, но у них есть своя логика — это великая вещь, Форсайт. Как вы думаете поступить с вашими картинами, когда соберетесь на тот свет? Завещаете их государству?"
— Смотря по тому, как оно со мной обойдется. Если они еще повысят налог на наследство, я изменю завещание.
— По принципу наших предков, а? Либо добровольная служба, либо никакой! Молодцы были наши предки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83