И вошёл.
Тимоти, обложенный подушками, полусидел в постели, сложив руки на груди и уставив глаза в потолок, на котором застыла вниз головою муха. Сомс стал в ногах кровати, глядя прямо на него.
— Дядя Тимоти, — сказал он, повысив голос, — дядя Тимоти!
Глаза Тимоти оторвались от мухи и остановились на лице гостя. Сомс видел, как бледный старческий язык прошёл по тёмным губам.
— Дядя Тимоти, — повторил он, — не могу ли я что-нибудь сделать для вас? Не хотите ли вы что-нибудь сказать?
— Ха! — произнёс Тимоти.
— Я пришёл проведать вас и посмотреть, все ли у вас благополучно.
Тимоти кивнул. Он, видимо, старался освоиться с возникшей перед ним фигурой.
— Есть ли у вас всё, что вам нужно?
— Нет, — сказал Тимоти.
— Не могу ли я достать вам что-нибудь?
— Нет, — сказал Тимоти.
— Я Сомс. Понимаете? Ваш племянник. Сомс Форсайт. Сын вашего брата Джемса.
Тимоти кивнул.
— Я был бы рад что-нибудь сделать для вас.
Тимоти поманил. Сомс подошёл ближе.
— Ты, — заговорил Тимоти беззвучным от старости голосом, — ты накажи им всем, — и палец его постучал по локтю Сомса, — чтоб они держались, держались — консоли идут в гору, — и он трижды кивнул головой.
— Хорошо, — сказал Сомс, — я им передам.
— Да, — сказал Тимоти и, снова уставив глаза в потолок, добавил: Муха.
Странно растроганный, Сомс взглянул на приятное полное лицо кухарки, сплошь покрывшееся морщинками от постоянной возни у плиты.
— Ну, теперь-то ему станет лучше, сэр, — сказала она.
Тимоти что-то бормотал, но он явно разговаривал сам с собой, и Сомс вышел вместе с кухаркой.
— Мне так хотелось бы приготовить вам клубничный мус, мистер Сомс, как в добрые старые дни; вы так его, бывало, любили. До свидания, сэр, всего хорошего; вот обрадовали нас, что зашли!
— Оберегайте его, Джейн, — он в самом деле стар.
И, пожав её морщинистую руку. Сомс спустился в переднюю. Смизер ещё стояла в дверях — дышала свежим воздухом.
— Как вы его находите, мистер Сомс?
— Смизер, — сказал Сомс, — мы все перед вами в долгу.
— О, нисколько, мистер Сомс. Не говорите! Это одно удовольствие, он замечательный человек.
— Ну, до свидания, — сказал Сомс и сел в такси.
«Идут в гору, — думал он. — В гору».
Прибыв в свой отель на Найтсбридж, он вошёл в гостиную и заказал чай. Ни жены, ни дочери не было дома. И снова его охватило чувство одиночества. Ох, эти гостиницы! Какие они стали теперь чудовищно громадные! Он помнит время, когда самыми большими были гостиницы Лонга, Брауна, Морлея, Тевисток-отель, а при упоминании о Лэнгхэме и Гранд-отеле сомнительно покачивали головой. Отели и клубы, клубы и отели; им теперь нет конца. И Сомс, только что дивившийся на стадионе Лорда чуду традиции и прочности, предался раздумью о том, как изменился этот Лондон, где он родился на свет шестьдесят пять лет назад. Идут ли консоли в гору или падают, но Лондон стал чудовищно богат. Нет другого столь богатого города, кроме разве Нью-Йорка. Пусть газеты впадают в истерику; но те, кто, подобно ему, помнят, каков был Лондо шестьдесят лет назад, и видят его теперь, — те понимают всю плодотворность и гибкость богатства. Нужно только не терять головы и неуклонно стремиться к нему. В самом деле! Он помнит, булыжные мостовые и вонючую солому под ногами в кэбе. А старый Тимоти — чего только он не мог бы рассказать, если бы сохранил память! Во всём неустройство, люди спешат, суетятся, но здесь — Лондон на Темзе, вокруг — Британская империя, а дальше — край земли. «Консоли идут в гору!» Нечему тут удивляться. Всё дело в породе. И всё, что было в Сомсе бульдожьего, с минуту отражалось во взгляде его серых глаз, пока их не привлекла викторианская гравюра на стене. Отель закупил три дюжины таких гравюрок. На старые офорты в старых гостиницах было приятно смотреть какая-нибудь охота или «Карьера повесы», — а эта сентиментальная ерунда — да что там! Викторианская эпоха миновала. «Накажи им, чтоб они держались», — сказал старый Тимоти. Но чего держаться в этом новом «демократическом» столпотворении, когда даже частная собственность под угрозой? И при мысли, что может быть уничтожена частная собственность. Сомс оттолкнул чашку с недопитым чаем и подошёл к окну. Подумать только! Природой можно будет владеть не в большей мере, чем владеет эта толпа цветами, деревьями, прудами Хайд-парка. Нет, нет! Частная собственность лежит в основе всего, что стоит иметь. Просто мир немного свихнулся, как иногда собаки в полнолуние теряют рассудок и отправляются на ночную охоту. Но мир, как собака, знает, где лучше кормят и дают тёплую постель, он непременно вернётся к единственному очагу, какой стоит иметь, — к частной собственности. Мир временно впал в детство, как старый Тимоти, и начинает с лакомого куска!
Он услышал за спиной шум и увидел, что пришли жена и дочь.
— Вернулись всё-таки! — сказал он.
Флёр не ответила; она постояла, посмотрела на него и на мать и прошла в свою спальню. Аннет налила себе чашку чая.
— Я еду в Париж, к моей матери, Сомс.
— О! К твоей матери?
— Да.
— Надолго?
— Не знаю.
— А когда выезжаешь?
— В понедельник.
Действительно ли она едет к матери? Странно, как ему это стало безразлично! Странно, как безошибочно предугадала она, что он отнесётся безразлично к её отъезду, поскольку всё обходится без скандала. И вдруг между собой и женой он отчётливо увидел лицо, которое уже видел сегодня: лицо Ирэн.
— Деньги тебе нужны?
— Спасибо; у меня вполне достаточно.
— Хорошо. Извести нас, когда соберёшься назад.
Аннет положила на тарелку печенье, которое вертела в пальцах, и, глядя на мужа сквозь подчернённые ресницы, спросила:
— Передать что-нибудь maman?
— Передай поклон.
Аннет потянулась, держа руки на пояснице, и сказала по-французски:
— Какое счастье, что ты никогда не любил меня, Сомс! — И, встав, тоже вышла из комнаты.
Сомс был рад, что она сказала это по-французски, как бы исключая тем необходимость ответа. Опять то, другое лицо — бледное, темноглазое, всё ещё красивое И где-то глубоко-глубоко внутри зашевелилось что-то похожее на тепло, словно от искры, тлеющей под рыхлой кучей пепла. А Флёр сходит с ума по её сыну! Дикая случайность! Но существует ли вообще случайность? Человек идёт по тротуару, и ему падает на голову кирпич. А, вот это — случайность, несомненно. Но тут!.. «Унаследовала», — сказала Флёр. Она — она будет крепко держаться своего!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I. ДУХ СТАРОГО ДЖОЛИОНА
Двойственное побуждение заставило Джолиона сказать в то утро своей жене: «Поедем на стадион!»
«Срочно требуется»… что-нибудь, чем можно заглушить тревогу, которая не оставляла его и Ирэн в течение шестидесяти часов с той минуты, как Джон привёз Флёр в Робин-Хилл. И требуется что-нибудь, чтобы утолить терзания памяти у человека, знающего, что любой день может положить им конец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77