Дорнфорд положил карточку в карман и опять нагнулся над столом.
– А эту? – осведомился он. – Можно мне взять обе?
На втором снимке Динни была уже постарше, но все ещё с косами и круглым личиком; руки её были сложены, голова чуть-чуть опущена, а глаза подняты кверху.
– К сожалению, нельзя. Я не знала, что она здесь.
Это была точно такая же карточка, какую она в своё время послала Уилфриду.
Дорнфорд кивнул, и девушка почувствовала, что он интуитивно догадался о причине отказа. Она смутилась и сказала:
– Впрочем, почему бы нет? Берите. Теперь это не имеет значения.
И вложила карточку ему в руку.
Когда во вторник утром Дорнфорд и Клер уехали, Динни посидела над картой, вывела автомобиль и отправилась в Беблок-хайт. Водить машину она не любила, но её тревожила мысль о Тони Круме, которому в прошлую субботу не удалось, как обычно, взглянуть на Клер. На двадцать пять миль у неё ушло больше часа. Она оставила машину у гостиницы, где ей сообщили, что мистер Крум, видимо, у себя в коттедже, и пошла пешком. Тони, в одной рубашке, красил деревянные стены своей низкой гостиной. Ещё с порога Динни заметила, как заходила у него в зубах трубка.
– Что-нибудь с Клер? – выпалил он.
– Ничего. Просто мне захотелось взглянуть, как вы устроились.
– Очень мило с вашей стороны! А я все тружусь.
– Вижу.
– Клер любит зеленоватый цвет, как у утиных яиц. Эта окраска – г самая близкая к нему, какую я смог достать.
– Она как раз в тон потолочинам.
Крум, глядя мимо неё, сказал:
– Не верю, что Клер когда-нибудь поселится здесь со мной, но не могу не мечтать об этом, иначе жизнь теряет и цель, и смысл.
Динни дотронулась до его рукава:
– От места вам не откажут. Я говорила с Джеком Масхемом.
– Уже? Да вы прямо волшебница. Я сейчас. Вымоюсь, оденусь и все вам покажу.
Динни подождала его у порога, на который ложилась полоса солнечного света. Дом Крума представлял собой не один, а два соединённых вместе коттеджа, сохранивших свои глицинии, вьющиеся розы и соломенные крыши. Со временем здесь будет очень хорошо.
– Сейчас, – рассказывал Крум, – стойла уже готовы, в загоны подведена вода. Остановка лишь за лошадьми, но их привезут только в мае. Масхем не хочет рисковать. Меня это тоже устраивает, – пусть процесс закончится до их прибытия. Вы прямо из Кондафорда?
– Да. Клер сегодня утром вернулась в город. Она, конечно, велела бы передать вам привет, но я не сказала ей, что поеду.
– А почему вы приехали? – в упор спросил Крум.
– Из товарищеских чувств.
Он стиснул ей руку.
– Ах да, простите… Вам не кажется, – неожиданно спросил он, – что когда думаешь о страданиях ближнего, то самому становится легче?
– Не слишком.
– Конечно, вы правы. Сильное желание – всё равно что зубная боль или нарыв в ухе. От этого никуда не уйдёшь.
Динни кивнула.
– А тут ещё весна! – усмехнулся Крум. – Словом, между «нравился» и «люблю» – большая разница. Я в отчаянии, Динни. Я не верю, что чувства Клер ко мне могут измениться. Если бы уж ей было суждено полюбить меня, то она полюбила бы именно теперь. А раз она меня не любит, я здесь не останусь. Лучше уеду в Кению или ещё куда-нибудь.
Она посмотрела в его доверчивые глаза, устремлённые на неё в ожидании ответа, и ощутила волнение. Клер – её сестра, но разве она знает чтонибудь о ней, о глубинах её души?
– Не стоит загадывать наперёд. На вашем месте я не отчаивалась бы.
Крум сжал ей локоть:
– Простите, что без конца болтаю о своей навязчивой идее. Но когда день и ночь…
– Знаю.
– Мне придётся купить двух козлов. Лошади ослов не любят, да и козлов обычно не жалуют, но я хочу, чтобы у загона был домашний, обжитой вид. Я раздобыл для конюшни двух кошек. Как вы думаете, это полезно?
– Я разбираюсь только в собаках и – теоретически – в свиньях.
– Пойдёмте завтракать. В гостинице недурная ветчина.
Больше Тони речь о Клер не заводил. Угостив Динни "недурною ветчиной", он усадил девушку в её машину и проехал миль пять в сторону Кондарфорда, объявив, что обратно пройдётся пешком.
– Бесконечно признателен вам за ваш приезд, – поблагодарил он, безжалостно стиснув ей руку. – Это очень по-товарищески с вашей стороны. Привет Клер.
Он повернул и пошёл назад тропинкой через поле, на прощанье помахав Динни рукой.
Остальную часть обратного пути Динни думала о своём. Хотя югозападный ветер все ещё не улёгся, солнце то выглядывало, то скрывалось, и тогда начинала сыпаться колючая, как град, крупа. Загнав машину на место, девушка позвала спаниеля Фоша и направилась к новому свинарнику. Её отец уже был там и осматривал постройку, как настоящий генерал-лейтенант подтянутый, зоркий и немного чудаковатый. Отнюдь не уверенная, что здание когда-нибудь в самом деле наполнится свиньями, Динни взяла отца под руку:
– Как идёт сражение за "свинград"?
– Вчера заболел один из каменщиков, а плотник повредил себе большой палец. Я говорил со стариком Беллоузом, но ведь нельзя же, чёрт возьми, накидываться на него за то, что он хочет занять своих людей подольше. Я симпатизирую тем, кто держится за своих рабочих, а не путается с разными там союзами. Он заверяет, что к концу следующего месяца всё будет готово, но едва ли справится.
– Конечно, нет, – поддержала отца Динни. – Он уже дважды давал обещание.
– Где ты была?
– Ездила навестить Тони Крума.
– Что-нибудь новое?
– Нет. Я только сообщила ему, что видела мистера Масхема и что тот не откажет ему от места.
– Рад за него. Он парень с характером. Досадно, что он не военный.
– Мне очень жаль его, папа: он любит по-настоящему.
– На это всё жалуются, – сухо отозвался генерал. – Ты видала, как ловко сбалансирован новый бюджет? Мы живём в эпоху сплошной истерии: каждое утро к завтраку тебе подают очередной европейский кризис.
– Всё дело в наших газетах. Во французских шрифт мельче, поэтому они и тревожат человека вдвое меньше. Я, например, читала их совершенно равнодушно.
– Да, виноваты газеты и радио: всё становится известно ещё до того, как произойдёт. А уж заголовки – те в два раза крупней самих событий. Как почитаешь речи и передовицы, так тебе и начинает казаться, что мир впервые попал в такой переплёт, хотя он испокон века в какомнибудь переплёте, только раньше из-за этого не поднимали шум.
– Но без шума не удалось бы сбалансировать бюджет, дорогой!
– Да нет, просто сейчас все так делается. Но это не по-английски.
– Откуда нам знать, папа, что по-английски, а что – нет.
Генерал наморщил обветренный лоб, и по его изборождённому лицу поползла улыбка. Он указал на свинарник:
– Вот это по-английски. В конце концов мы всегда делаем то, что нужно, хотя и в последнюю минуту.
– Ты это одобряешь?
– Нет. Но ещё меньше я одобряю истерику, как лекарство от всех болезней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77