Через пятнадцать минут в саду послышались тихие шаги. Больной по-прежнему мирно похрапывал. Впустила через заднюю дверь, с полчаса говорили в помещении для прислуги... Когда вернулась к больному, он продолжал храпеть..
21 апреля
...В час дня пришел доктор Кодама. Давление 180 на 136. По сравнению со вчерашним немного снизилось, но успокаиваться еще рано. По его словам, верхнее должно опуститься до 170, разница с нижним должна быть больше, пятидесяти. Температура пришла в норму – 36,5°. И мочиться с сегодняшнего утра, хоть и с натугой, стал в судно. Аппетит нормальный, съедает все, что даю, но пока ограничиваюсь жидким питанием...
В два часа, поручив больного Коикэ, поднялась на второй этаж. Сделав в дневнике запись, спала до пяти. Спустившись к больному, увидела, что пришла Тосико. В половине шестого, за полчаса до ужина вновь сделали инъекцию люминала. Кодама объяснил, что, поскольку снотворное начинает действовать спустя четыре-пять часов, это самое подходящее время для инъекции, чтобы обеспечить спокойный сон. Он, однако, предупредил Коикэ, что больному лучше не знать о снотворном, пусть думает, что это лекарство, понижающее давление...
В шесть, увидев, как на ночной столик ставят поднос с ужином, больной зашевелил губами, явно желая что-то сказать. Несколько раз повторил одно и то же. Я не смогла ничего разобрать. Когда я зачерпнула кашу ложкой и поднесла ему ко рту, он, стараясь уклониться от руки, опять что-то сказал. Я решила, что он недоволен тем, что я его кормлю, вместо меня села Тосико, затем Коикэ, но дело было, как видно, не в этом. Между тем до меня начало постепенно доходить, что он говорит. С самого начала он говорил – «бифштекс», «бифштекс». Невероятно, но именно это: «Бифштекс, бифштекс», – он взглянул на меня умоляюще и вновь опустил глаза. Я, в общем, догадалась, чего он хочет, но Тосико и Коикэ, кажется, не поняли (хотя Тосико, может, и поняла). Так, чтобы они не заметили, я, обращаясь к больному, слегка покачала головой, мол: «Сейчас об этом нечего и думать, потерпи немного!» – не знаю, понял ли он меня. Но просить перестал, послушно открыл рот и всосал протянутую ему кашу...
В восемь ушла Тосико, в девять – домработница. В десять – больной крепко уснул и захрапел. Отослала Коикэ на второй этаж. В одиннадцать – послышались шаги в саду. Впустила через заднюю дверь в комнату прислуги. В двенадцать – ушел. Храп продолжался.
22 апреля
...Никаких заметных изменений в течении болезни. Давление, по сравнению со вчерашним, опять немного повысилось. Благодаря снотворному ночью крепко спит, но днем, по-видимому, в голове бродят какие-то смутные видения, чуть что – раздражается. Кодама говорит, необходимо, чтобы больной спал не меньше двенадцати часов в день, но он крепко спит не больше шести-семи часов, а в остальное время как будто дремлет, и невозможно определить, спит ли на самом деле. (По многолетнему опыту я знаю, что, если он не храпит, сон некрепкий, состояние между явью и сном. И однако, не могу избавиться от сомнений, не притворяется ли он, когда храпит.) Спросив позволение у Кодамы, с завтрашнего дня будем вкалывать люминал дважды в день – утром и вечером...
Тосико ушла в обычное время, за ней следом – домработница. В десять больной начал храпеть. В одиннадцать шаги в саду...
23 апреля
...Сегодня неделя с начала болезни. В девять утра, после завтрака, воспользовавшись моментом, когда Коикэ понесла поднос в кухню и мы остались одни, больной зашевелил губами. «Дне-ник, дне-ник!» – бормотал он. Более твердо по сравнению со вчерашним «бифштексом». «Дне-ник, дне-ник!» Наверно, беспокоится о своем дневнике, подумала я. «Хочешь вести дневник? Пока нельзя!» Но он помотал головой – «Нет». «Нет? Не дневник?» – спросила я. «Твой дневник», – сказал он. «Мой дневник?» – спросила я. Он кивнул: «Твой... Твой... что с твоим дневником?» – «Я никогда не вела дневник. Разве ты не знаешь?» – прикинулась я рассерженной. Его губы искривились бессильной улыбкой, и он кивнул, как бы говоря: «Ах, ну да, конечно...» Впервые, пусть и слабо, он улыбнулся, но улыбка была такой странной, загадочной. Коикэ, отнеся поднос на кухню, позавтракала в гостиной и к десяти часам вернулась к больному. Ни слова не говоря, она приготовилась сделать инъекцию люминала. «Что за укол?» – спросил он. Видимо, удивился, поскольку раньше в это время ему уколов не делали. «Давление у вас еще слишком высокое, я сделаю укол, чтобы понизить», – ответила Коикэ...
В час пришел доктор Кодама. В половине третьего, убедившись, что больной начал храпеть, я поднялась на второй этаж. Но, спустившись в пять, обнаружила, что храп прекратился. Коикэ сказала, что больной по-настоящему крепко спал не больше часа, а после пребывал в полусне. Получается, несмотря на снотворное, он не может спать днем так же хорошо, как ночью. После ужина второй укол...
Ровно в одиннадцать шаги в саду...
24 апреля
...Сегодня первое воскресенье после удара. С утра несколько посетителей с соболезнованиями. Всех отослала, не пустив в дом... Кодама не пришел. Существенных перемен в болезни нет. Около двух явилась Тосико. В последние дни она приходит вечером и проводит с больным пару часов, а сегодня неожиданно пришла днем. Стоя рядом с похрапывающим отцом, она сказала: «Я подумала, что сегодня не будет отбоя от посетителей...» – и посмотрела на меня. Я ничего не ответила, тогда она сказала: «Мама, тебе не надо сходить за продуктами? Может, ты хоть в воскресенье выйдешь, подышишь воздухом?» Интересно, сама надумала или он ее попросил?.. Будь у него желание, он бы вчера вечером мне намекнул, но об этом не было никакого разговора... Или не решился обратиться напрямую и сделал это через Тосико? Или же Тосико взяла инициативу в свои руки... Вдруг я вообразила, что именно сейчас, в эту самую минуту он страстно ждет меня в Осаке. А что, если так и есть?.. Нет, невозможно, я гнала от себя фантазии, но чем сильнее гнала, тем настойчивее они возвращались: если он все-таки ждет, что мне делать? Прикидывала и так и этак – нет, сегодня уже не успею туда добраться, я не могу покидать дом надолго, придется отложить до следующего воскресенья... Но у меня было еще кое-что на уме, поэтому я сказала Тосико: «Ладно, схожу на рынок. Думаю, за час управлюсь» – и в четвертом часу вышла из дома. Спешно поймала такси и примчалась на рынок. Купила пшеничного печенья, сушеного бобового молока и овощей в доказательство того, что ходила за продуктами. Пешком дошла до Тэрамати, купила в писчебумажной лавке десять больших листов бумаги «гампи» и один лист плотной бумаги на обложку, попросила разрезать по формату моего дневника и аккуратно упаковать, после чего спрятала сверток в сумке под овощами. На улице Каварамати поймала такси... Нет, не буду скрывать, я позвонила ему из овощной лавки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
21 апреля
...В час дня пришел доктор Кодама. Давление 180 на 136. По сравнению со вчерашним немного снизилось, но успокаиваться еще рано. По его словам, верхнее должно опуститься до 170, разница с нижним должна быть больше, пятидесяти. Температура пришла в норму – 36,5°. И мочиться с сегодняшнего утра, хоть и с натугой, стал в судно. Аппетит нормальный, съедает все, что даю, но пока ограничиваюсь жидким питанием...
В два часа, поручив больного Коикэ, поднялась на второй этаж. Сделав в дневнике запись, спала до пяти. Спустившись к больному, увидела, что пришла Тосико. В половине шестого, за полчаса до ужина вновь сделали инъекцию люминала. Кодама объяснил, что, поскольку снотворное начинает действовать спустя четыре-пять часов, это самое подходящее время для инъекции, чтобы обеспечить спокойный сон. Он, однако, предупредил Коикэ, что больному лучше не знать о снотворном, пусть думает, что это лекарство, понижающее давление...
В шесть, увидев, как на ночной столик ставят поднос с ужином, больной зашевелил губами, явно желая что-то сказать. Несколько раз повторил одно и то же. Я не смогла ничего разобрать. Когда я зачерпнула кашу ложкой и поднесла ему ко рту, он, стараясь уклониться от руки, опять что-то сказал. Я решила, что он недоволен тем, что я его кормлю, вместо меня села Тосико, затем Коикэ, но дело было, как видно, не в этом. Между тем до меня начало постепенно доходить, что он говорит. С самого начала он говорил – «бифштекс», «бифштекс». Невероятно, но именно это: «Бифштекс, бифштекс», – он взглянул на меня умоляюще и вновь опустил глаза. Я, в общем, догадалась, чего он хочет, но Тосико и Коикэ, кажется, не поняли (хотя Тосико, может, и поняла). Так, чтобы они не заметили, я, обращаясь к больному, слегка покачала головой, мол: «Сейчас об этом нечего и думать, потерпи немного!» – не знаю, понял ли он меня. Но просить перестал, послушно открыл рот и всосал протянутую ему кашу...
В восемь ушла Тосико, в девять – домработница. В десять – больной крепко уснул и захрапел. Отослала Коикэ на второй этаж. В одиннадцать – послышались шаги в саду. Впустила через заднюю дверь в комнату прислуги. В двенадцать – ушел. Храп продолжался.
22 апреля
...Никаких заметных изменений в течении болезни. Давление, по сравнению со вчерашним, опять немного повысилось. Благодаря снотворному ночью крепко спит, но днем, по-видимому, в голове бродят какие-то смутные видения, чуть что – раздражается. Кодама говорит, необходимо, чтобы больной спал не меньше двенадцати часов в день, но он крепко спит не больше шести-семи часов, а в остальное время как будто дремлет, и невозможно определить, спит ли на самом деле. (По многолетнему опыту я знаю, что, если он не храпит, сон некрепкий, состояние между явью и сном. И однако, не могу избавиться от сомнений, не притворяется ли он, когда храпит.) Спросив позволение у Кодамы, с завтрашнего дня будем вкалывать люминал дважды в день – утром и вечером...
Тосико ушла в обычное время, за ней следом – домработница. В десять больной начал храпеть. В одиннадцать шаги в саду...
23 апреля
...Сегодня неделя с начала болезни. В девять утра, после завтрака, воспользовавшись моментом, когда Коикэ понесла поднос в кухню и мы остались одни, больной зашевелил губами. «Дне-ник, дне-ник!» – бормотал он. Более твердо по сравнению со вчерашним «бифштексом». «Дне-ник, дне-ник!» Наверно, беспокоится о своем дневнике, подумала я. «Хочешь вести дневник? Пока нельзя!» Но он помотал головой – «Нет». «Нет? Не дневник?» – спросила я. «Твой дневник», – сказал он. «Мой дневник?» – спросила я. Он кивнул: «Твой... Твой... что с твоим дневником?» – «Я никогда не вела дневник. Разве ты не знаешь?» – прикинулась я рассерженной. Его губы искривились бессильной улыбкой, и он кивнул, как бы говоря: «Ах, ну да, конечно...» Впервые, пусть и слабо, он улыбнулся, но улыбка была такой странной, загадочной. Коикэ, отнеся поднос на кухню, позавтракала в гостиной и к десяти часам вернулась к больному. Ни слова не говоря, она приготовилась сделать инъекцию люминала. «Что за укол?» – спросил он. Видимо, удивился, поскольку раньше в это время ему уколов не делали. «Давление у вас еще слишком высокое, я сделаю укол, чтобы понизить», – ответила Коикэ...
В час пришел доктор Кодама. В половине третьего, убедившись, что больной начал храпеть, я поднялась на второй этаж. Но, спустившись в пять, обнаружила, что храп прекратился. Коикэ сказала, что больной по-настоящему крепко спал не больше часа, а после пребывал в полусне. Получается, несмотря на снотворное, он не может спать днем так же хорошо, как ночью. После ужина второй укол...
Ровно в одиннадцать шаги в саду...
24 апреля
...Сегодня первое воскресенье после удара. С утра несколько посетителей с соболезнованиями. Всех отослала, не пустив в дом... Кодама не пришел. Существенных перемен в болезни нет. Около двух явилась Тосико. В последние дни она приходит вечером и проводит с больным пару часов, а сегодня неожиданно пришла днем. Стоя рядом с похрапывающим отцом, она сказала: «Я подумала, что сегодня не будет отбоя от посетителей...» – и посмотрела на меня. Я ничего не ответила, тогда она сказала: «Мама, тебе не надо сходить за продуктами? Может, ты хоть в воскресенье выйдешь, подышишь воздухом?» Интересно, сама надумала или он ее попросил?.. Будь у него желание, он бы вчера вечером мне намекнул, но об этом не было никакого разговора... Или не решился обратиться напрямую и сделал это через Тосико? Или же Тосико взяла инициативу в свои руки... Вдруг я вообразила, что именно сейчас, в эту самую минуту он страстно ждет меня в Осаке. А что, если так и есть?.. Нет, невозможно, я гнала от себя фантазии, но чем сильнее гнала, тем настойчивее они возвращались: если он все-таки ждет, что мне делать? Прикидывала и так и этак – нет, сегодня уже не успею туда добраться, я не могу покидать дом надолго, придется отложить до следующего воскресенья... Но у меня было еще кое-что на уме, поэтому я сказала Тосико: «Ладно, схожу на рынок. Думаю, за час управлюсь» – и в четвертом часу вышла из дома. Спешно поймала такси и примчалась на рынок. Купила пшеничного печенья, сушеного бобового молока и овощей в доказательство того, что ходила за продуктами. Пешком дошла до Тэрамати, купила в писчебумажной лавке десять больших листов бумаги «гампи» и один лист плотной бумаги на обложку, попросила разрезать по формату моего дневника и аккуратно упаковать, после чего спрятала сверток в сумке под овощами. На улице Каварамати поймала такси... Нет, не буду скрывать, я позвонила ему из овощной лавки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31