С тех пор, вдали родной долины,
Мне бурь не страшен произвол,
Я на груди у Каролины
Нашла приют от горьких зол.
Цветы - увы! - недолговечны...
Недолго же и мне цвести,
Хотя мне дышится беспечно
У девственной груди!
Мой аромат с моим дыханьем
Она впивает с лепестка
И каждым тихим колыханьем
Напоминает: "Смерть близка!"
Но есть поэт... Он век свой длинный
Отдаст, чтобы на той груди
Узнать блаженства час единый,
А там - хоть смерть приди!
Андреа
Прочитав стихи до конца, мистер Брэндон отложил их с немалой досадой и сказал:
- Черт возьми! Парень дурак дураком, а не так он глуп, как кажется; и если будет продолжать в том же духе, он, чего доброго, вскружит девчонке голову. Они не могут устоять перед мужчиной, если тот достаточно настойчив, - уж мне ли не знать!
И мистер Брэндон погрузился в раздумье о своем многообразном опыте, подтверждавшем его наблюдение, что как бы ни был глуп мужчина, дама уступит ему, хотя бы просто от усталости. Ему вспомнилось несколько случаев, когда мужчина подносил и подносил стихи, - и, глядишь, девица сменила неприязнь на терпимость, терпимость на неравнодушие, а неравнодушие привело ее в церковь св. Георгия на Гановер-сквере.
- Мерзавец, не щадящий свой родной язык, чтобы сгубить такую милую малютку! - закричал он в горячем порыве. - Не бывать тому, или я не я!
С той минуты Каролина стала ему представляться все красивей, и он сам оказался чуть ли не так же влюблен в нее, как Фитч.
Вот почему мистер Брэндон возрадовался, увидав, что Фитч уезжает в экипаже Свигби. Мисс Каролины с ними не было. "Час настал!" - подумал Брэндон и, позвонив в звонок, он не без волнения справился у Бекки, где мисс Каролина. Надо признаться, хозяйка и служанка были при обычном своем занятии, то есть работали и читали роман в задней гостиной. Бедная Карри! Какие выпадали ей другие радости?
Не много одолела она страниц, и Бекки не много сделала стежков, штопая обеденную скатерть, которую рачительная домоводка, миссис Ганн, поручила ее заботе, когда раздался робкий стук в дверь гостиной. Залившись краской, Каролина вздрогнула и уронила свою книгу, как это делает в комедии мисс Лидия Ленгвиш.
Мистер Джордж Брэндон вошел с самым смиренным видом. Он держал в руке шейный платок черного атласа, сильно разодранный с одного конца. Было ясно, что носить его в таком виде невозможно; но мисс Каролина слишком застыдилась и затрепетала, чтобы у нее могло возникнуть подозрение, что коварный Брэндон сам разорвал свой шарф за секунду перед тем, как вошел в комнату. Не знаю, заподозрила ли что-нибудь такое Бекки, или это обычная плутовская улыбка, всегда появлявшаяся на ее лице, когда ей что-нибудь нравилось, заиграла сейчас в ее глазах, растянула ей рот и собрала в складки ее толстые красные щеки.
- У меня приключилась беда, - сказал он, - и я буду очень обязан мисс Каролине, если она меня выручит ("Каролине" было произнесено с какой-то нежной запинкой, от которой девушка, названная так, покраснела еще сильней, чем обычно). - Другого шарфа у меня в запасе нет, а нельзя же мне выходить на улицу с голой шеей; ведь правда нельзя, мисс Бекки?
- Конечно, нельзя, - сказала Бекки.
- Это можно только знаменитому художнику, такому, как мистер Фитч, добавил Брэндон с улыбкой, сразу отразившейся и на лице той дамы, в которой он искал возбудить интерес. - Великому гению, - добавил он, - разрешается что угодно.
- А у него, - говорит Бекки, - борода такая большая, что и шее от нее тепло!
На это замечание, несмотря на то что мисс Каролина бросила благопристойное: "Как не стыдно, Бекки!" - мистер Брэндон разразился таким смехом, что, корчась, повалился прямо на диван, на котором сидела мисс Каролина. Как она испугалась, как задрожала, когда он вскинул руку на спинку дивана! Мистер Брэндон, не подумав извиниться за свой достаточно дерзкий поступок, стал и дальше отпускать шутки по адресу бедного Фитча, так хитро применяясь к пониманию служанки и барышни, что одна каждый раз встречала их раскатом смеха, а другая против воли улыбалась. Брэндон, надо сказать, совсем покорил Бекки своими утренними разговорами, и она теперь заранее была готова рассмеяться, едва он скажет слово. Сколько его тонких замечаний честная судомойка донесла со второго этажа до Каролины и как безжалостно умудрялась она их estropier Исказить (франц.)., пока несла из его гостиной в кухню!
Итак, пока мистер Брэндон, как выразилась Бекки, "валял дурака", Каролина взяла его единственный шарф и принялась своими маленькими пальчиками устранять беду, которую он учинил. Было ли то по ее неловкости? Но, так или иначе, на починку не могло не потребоваться хоть несколько минут: mangeur de coeurs не преминул их использовать. Он повел беседу легко, любезно, в доверительном тоне, быстро успокоив этим нашу трепетную героиню, так что она уже была способна на его нескончаемые вопросы, которые он ставил очень ловко и с видом братской заинтересованности, ронять те нескончаемые "да" и "нет", такие милые и робкие, бросать украдкой те нежные быстрые взгляды, какими юные и скромные девушки обычно отвечают на вопросы обольстительного молодого холостяка. Драгоценные "да" и "нет", как вы прелестны, когда вас нежно шепчут розовые губки!.. Взгляды быстрых невинных глаз, как вы очаровательны... И как очарователен легкий румянец, заливающий щечку, на которую ложится темная тень ресниц под опущенными веками в голубых прожилках! Здесь, однако, разрешите автору торжественно вас заверить, что он не имеет в виду ничего неподобающего или безнравственного. Лишь посмотрите, прошу вас, на невинную, застенчивую шестнадцатилетнюю девушку: была бы она только добра, а уж миловидна она непременно. Она уже взрослая женщина, но еще и девочка. Как прелестна вся ее повадка! Как изысканна ее неосознанная грация! Ни одна Клеопатра со всеми своими уловками так не пленительна, как она в своей естественности. Кто устоит перед ее доверчивой простотой или не будет растроган и побежден ее нежным призывом к покровительству?
Все это Брэндон видел и понимал, как понял бы всякий другой джентльмен, прошедший ту же школу. Не надо думать, что если мужчина подлец, то он не способен оценить по заслугам добродетель и чистоту; и наш герой испытывал к этому простому, милому, нежному, бесхитростному созданию истинное уважение и симпатию - симпатию такую живую и сладостную, что он был только рад уступить и предаться ей, возможно, даже принимая ее за истинную любовь к добродетели и возвращение к дням своей невинности.
Нет, мистер Брэндон, ничего подобного здесь не было. Причиной здесь было лишь то, что порок и разврат вам к этому времени приелись, а эта милая добродетель явилась чем-то новым. О, только потому, что в своей пресыщенности вы давно отвыкли от этого простого блюда, сейчас вы так остро почувствовали вкус к нему;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36