Название мне понравилось,
хотя и показалось немножко неточным. Разве можно знать все? Нет, все,
наверное, знать нельзя. А так в общем книжка была ничего. Познавательная.
Вроде тех карточек, которые заполнял Староверцев.
Прочитал я немножко, потом скучно стало. Я подошел к окну и
посмотрел. Падал снег. От снега улица стала новенькой, свежей, словно
только что возникла. И неизвестно почему мне стало вдруг хорошо, хотя я
жил не в летящем куда-то космическом корабле, а в самом обыкновенном,
давно не ремонтированном доме. И дому ничего не угрожало. Ни случайная
встреча с метеоритом, ни другие опасности такого рода. Он не мог сбиться с
трассы и заблудиться в бесконечной вселенной. Все было очень обыкновенно.
Внизу на той стороне я видел булочную со старинной вывеской, на которой
нарисован вкусный крендель, и пошивочную мастерскую с восковым гражданином
в мешковато сшитом костюме в витрине, и телефонную будку, ту самую, где
Дроводелов отрезал трубку. Мне стало как-то уютно и радостно, словно
завтра начинается праздник и будет длиться долго-долго. Но затем мой
взгляд упал на подъезд того дома, где жил Громов. Радость и уют сдуло как
ветром. И хотя это было обычное парадное в обычном жактовском доме, мне
казалось, что за дверью начинается другой мир, мир, полный неожиданностей
и тайн. Я и стоял у окна и думал, какой из этих миров лучше: этот, с
булочной и пошивочной мастерской и телефонной будкой, или тот, где вместо
пошивочной и телефона-автомата летают метеориты?
И тут я вспомнил мальчика. Ведь он был лишен выбора. За него все
выбрала судьба. Он родился на корабле в пути. А потом все летел и летел. А
за стеной того отсека, где спал мальчик, была не пошивочная мастерская, а
ничто, именуемое вакуумом.
Мне стало как-то неловко, словно я поделился своими мыслями с целым
залом слушателей. Затем я стал надевать пальто. И ровно через минуту я
стоял уже у тех самых дверей.
Я стоял, все не решаясь поднести палец к кнопке звонка. В тот момент,
когда я решился, дверь сама отворилась. Вышел отец Громова. Он куда-то
уходил и был в пальто.
- Дома, - сказал он мне. - Заходите.
И я сделал шаг. В то мгновение, когда я делал этот шаг, я не
подозревал о последствиях.
Громов мне как будто даже обрадовался.
- Заходи, - сказал он. - Раздевайся. У нас уже и вещи связаны.
Зачем он добавил о вещах, которые были действительно связаны, не
знаю.
Когда мы проходили через столовую, я взглянул на стену. Но божка там
уже не было. Он лежал на полу рядом с чемоданом, поджав свои узкие
деревянные ножки.
Тогда я вдруг осознал, что Громовы переезжают. До того момента, когда
я увидел божка на полу рядом с чемоданом, я еще сомневался.
Когда мы пришли в детскую и сели, Громов спросил:
- Ты так или по делу?
- По делу, - сказал я.
Громов сразу же замолчал. Я тоже не решался сказать, по какому делу
пришел.
- И черепа тоже везете? - спросил я.
- Везем.
- И божка?
- Божка тоже.
- А мальчика?
Это слово само вырвалось у меня почти невзначай. Я бы много дал,
чтобы вернуть его назад. Лицо у Громова сразу изменилось. Его словно
что-то отодвинуло от меня. И казалось, я его вижу не в комнате перед
собой, а на экране телевизора.
- А зачем тебе мальчик? - тихо спросил Громов.
- Я ему вопрос хочу задать.
- Так задавай, - так же тихо сказал Громов. - Я отвечу.
- Я хочу, чтобы сам мальчик ответил.
- Я и есть мальчик.
- Ты?
- Да, я. Разве ты об этом не догадался?
Я ничего не сказал. Меня бросало то в озноб, то в жар. На лбу
выступил пот.
- Ну, что же ты не задаешь вопросы?
- Я лучше потом, - сказал я.
- Когда же потом?
- В следующий раз.
- Мы завтра уезжаем в Новосибирск.
- Когда?
- В девять вечера.
- Тогда я после обеда забегу, можно?
- Забегай.
Но я, конечно, не забежал к нему после обеда. Почему? Я сам не знаю.
Может быть, потому, что я не знал, о чем его спрашивать. Не мог же я
спрашивать про динозавра с хватательной функцией в передних ногах, который
воровал яйца у своих соседей. Это было бы слишком мелко. А более крупных
вопросов у меня в сознании, к сожалению, не возникло. Слишком уж я
волновался.
12
Я долго переживал и волновался. Дней пять или шесть. А потом перестал
переживать и больше ужо не волновался. И как только перестал волноваться,
в моей голове появилось множество вопросов, которые следовало бы задать
мальчику, то есть Громову. Но Громов был уже далеко, в Академическом
городке под Новосибирском. А в их квартиру въехала какая-то чужая семья. Я
видел, как подъехала трехтонка с вещами. Но то были обыкновенные вещи,
столы, кровати, стулья, диваны. И конечно, среди этих вещей но могло быть
деревянного божка с поджатыми ножками и нумерованных черепов. Я смотрел,
как носили эти вещи, и сердце мое сжималось от тоски. И я думал: вот была
в доме напротив необыкновенная квартира, и в ней жил Громов, а сейчас туда
въехала незнакомая семья, и это уже необратимый процесс, как любит
говорить наш учитель физики Дмитрий Спиридонович.
Вообще настроение у меня было плохое в эти дни, и ребята это заметили
сразу.
- Что нос-то повесил? - спросили меня.
- Громов уехал, - сказал я.
- Ну и что? Подумаешь! Вместо него другой уже сидит ученик. Новый. Он
тоже, кажется, много знает. Приехал из Горького. Говорит на трех языках.
И действительно, на том месте у окна сидел новичок, издали он даже
был чем-то похож на Громова. Такое же задумчивое выражение лица. И волосы
жесткие, прямые, ежиком.
И как Громов, он то и дело смотрел в окно. Потом сделал кому-то
гримасу и показал язык. И я подумал, что он это, наверное, старухе в доме
напротив, которая ела яблоки или щелкала утюгом орехи. Громов этого себе
никогда не позволял. Он ко всем относился с уважением, и к этой старухе
тоже.
Да, неважное было у меня настроение. А тут еще стали тревожить меня
вопросы, которые я не успел задать Громову.
Уроки тянулись долго. А когда я возвращался домой, я увидел рядом с
собой того, новенького, который сидел на месте Громова.
- Ты далеко живешь? - спросил он меня.
Я назвал улицу и номер дома. Он удивился.
- Значит, ты живешь напротив, - сказал он.
И я догадался, что это он поселился в квартире Громова. Это их вещи
привезла трехтонка. Я смотрел на него и никак не мог сообразить, как к
нему отношусь: хорошо или плохо? Два голоса спорили во мне. Один голос
говорил: он же не виноват, что сел на место Громова у окна и поселился в
его квартире. И Громов все равно уехал бы в Академический городок под
Новосибирском, раз его отца выбрали в члены-корреспонденты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
хотя и показалось немножко неточным. Разве можно знать все? Нет, все,
наверное, знать нельзя. А так в общем книжка была ничего. Познавательная.
Вроде тех карточек, которые заполнял Староверцев.
Прочитал я немножко, потом скучно стало. Я подошел к окну и
посмотрел. Падал снег. От снега улица стала новенькой, свежей, словно
только что возникла. И неизвестно почему мне стало вдруг хорошо, хотя я
жил не в летящем куда-то космическом корабле, а в самом обыкновенном,
давно не ремонтированном доме. И дому ничего не угрожало. Ни случайная
встреча с метеоритом, ни другие опасности такого рода. Он не мог сбиться с
трассы и заблудиться в бесконечной вселенной. Все было очень обыкновенно.
Внизу на той стороне я видел булочную со старинной вывеской, на которой
нарисован вкусный крендель, и пошивочную мастерскую с восковым гражданином
в мешковато сшитом костюме в витрине, и телефонную будку, ту самую, где
Дроводелов отрезал трубку. Мне стало как-то уютно и радостно, словно
завтра начинается праздник и будет длиться долго-долго. Но затем мой
взгляд упал на подъезд того дома, где жил Громов. Радость и уют сдуло как
ветром. И хотя это было обычное парадное в обычном жактовском доме, мне
казалось, что за дверью начинается другой мир, мир, полный неожиданностей
и тайн. Я и стоял у окна и думал, какой из этих миров лучше: этот, с
булочной и пошивочной мастерской и телефонной будкой, или тот, где вместо
пошивочной и телефона-автомата летают метеориты?
И тут я вспомнил мальчика. Ведь он был лишен выбора. За него все
выбрала судьба. Он родился на корабле в пути. А потом все летел и летел. А
за стеной того отсека, где спал мальчик, была не пошивочная мастерская, а
ничто, именуемое вакуумом.
Мне стало как-то неловко, словно я поделился своими мыслями с целым
залом слушателей. Затем я стал надевать пальто. И ровно через минуту я
стоял уже у тех самых дверей.
Я стоял, все не решаясь поднести палец к кнопке звонка. В тот момент,
когда я решился, дверь сама отворилась. Вышел отец Громова. Он куда-то
уходил и был в пальто.
- Дома, - сказал он мне. - Заходите.
И я сделал шаг. В то мгновение, когда я делал этот шаг, я не
подозревал о последствиях.
Громов мне как будто даже обрадовался.
- Заходи, - сказал он. - Раздевайся. У нас уже и вещи связаны.
Зачем он добавил о вещах, которые были действительно связаны, не
знаю.
Когда мы проходили через столовую, я взглянул на стену. Но божка там
уже не было. Он лежал на полу рядом с чемоданом, поджав свои узкие
деревянные ножки.
Тогда я вдруг осознал, что Громовы переезжают. До того момента, когда
я увидел божка на полу рядом с чемоданом, я еще сомневался.
Когда мы пришли в детскую и сели, Громов спросил:
- Ты так или по делу?
- По делу, - сказал я.
Громов сразу же замолчал. Я тоже не решался сказать, по какому делу
пришел.
- И черепа тоже везете? - спросил я.
- Везем.
- И божка?
- Божка тоже.
- А мальчика?
Это слово само вырвалось у меня почти невзначай. Я бы много дал,
чтобы вернуть его назад. Лицо у Громова сразу изменилось. Его словно
что-то отодвинуло от меня. И казалось, я его вижу не в комнате перед
собой, а на экране телевизора.
- А зачем тебе мальчик? - тихо спросил Громов.
- Я ему вопрос хочу задать.
- Так задавай, - так же тихо сказал Громов. - Я отвечу.
- Я хочу, чтобы сам мальчик ответил.
- Я и есть мальчик.
- Ты?
- Да, я. Разве ты об этом не догадался?
Я ничего не сказал. Меня бросало то в озноб, то в жар. На лбу
выступил пот.
- Ну, что же ты не задаешь вопросы?
- Я лучше потом, - сказал я.
- Когда же потом?
- В следующий раз.
- Мы завтра уезжаем в Новосибирск.
- Когда?
- В девять вечера.
- Тогда я после обеда забегу, можно?
- Забегай.
Но я, конечно, не забежал к нему после обеда. Почему? Я сам не знаю.
Может быть, потому, что я не знал, о чем его спрашивать. Не мог же я
спрашивать про динозавра с хватательной функцией в передних ногах, который
воровал яйца у своих соседей. Это было бы слишком мелко. А более крупных
вопросов у меня в сознании, к сожалению, не возникло. Слишком уж я
волновался.
12
Я долго переживал и волновался. Дней пять или шесть. А потом перестал
переживать и больше ужо не волновался. И как только перестал волноваться,
в моей голове появилось множество вопросов, которые следовало бы задать
мальчику, то есть Громову. Но Громов был уже далеко, в Академическом
городке под Новосибирском. А в их квартиру въехала какая-то чужая семья. Я
видел, как подъехала трехтонка с вещами. Но то были обыкновенные вещи,
столы, кровати, стулья, диваны. И конечно, среди этих вещей но могло быть
деревянного божка с поджатыми ножками и нумерованных черепов. Я смотрел,
как носили эти вещи, и сердце мое сжималось от тоски. И я думал: вот была
в доме напротив необыкновенная квартира, и в ней жил Громов, а сейчас туда
въехала незнакомая семья, и это уже необратимый процесс, как любит
говорить наш учитель физики Дмитрий Спиридонович.
Вообще настроение у меня было плохое в эти дни, и ребята это заметили
сразу.
- Что нос-то повесил? - спросили меня.
- Громов уехал, - сказал я.
- Ну и что? Подумаешь! Вместо него другой уже сидит ученик. Новый. Он
тоже, кажется, много знает. Приехал из Горького. Говорит на трех языках.
И действительно, на том месте у окна сидел новичок, издали он даже
был чем-то похож на Громова. Такое же задумчивое выражение лица. И волосы
жесткие, прямые, ежиком.
И как Громов, он то и дело смотрел в окно. Потом сделал кому-то
гримасу и показал язык. И я подумал, что он это, наверное, старухе в доме
напротив, которая ела яблоки или щелкала утюгом орехи. Громов этого себе
никогда не позволял. Он ко всем относился с уважением, и к этой старухе
тоже.
Да, неважное было у меня настроение. А тут еще стали тревожить меня
вопросы, которые я не успел задать Громову.
Уроки тянулись долго. А когда я возвращался домой, я увидел рядом с
собой того, новенького, который сидел на месте Громова.
- Ты далеко живешь? - спросил он меня.
Я назвал улицу и номер дома. Он удивился.
- Значит, ты живешь напротив, - сказал он.
И я догадался, что это он поселился в квартире Громова. Это их вещи
привезла трехтонка. Я смотрел на него и никак не мог сообразить, как к
нему отношусь: хорошо или плохо? Два голоса спорили во мне. Один голос
говорил: он же не виноват, что сел на место Громова у окна и поселился в
его квартире. И Громов все равно уехал бы в Академический городок под
Новосибирском, раз его отца выбрали в члены-корреспонденты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14