Потребовались все его моральные силы до последней капли, чтоб скрыть — как от модира, так и от Тернера — отчаяние и безысходность. Некоторое время он сидел молча, потрясенный, словно боец на ринге, который пробует оправиться от сокрушительного удара. Как и бойцу, чтоб оправиться, ему требовалось время.
— Очень хорошо, — произнес он наконец, — скажите ему, я должен это обдумать. Скажите ему, это слишком важно, чтоб я смог сразу принять решение.
— Он говорит, — перевел Тернер ответ модира, — он говорит, что завтра утром явится принимать сокровища.
XVIII
Давным-давно, служа мичманом на «Неустанном», Хорнблауэр участвовал в стольких операциях по захвату вражеских судов, что и не упомнишь. Фрегат находил каботажное судно, укрытое под защитой береговых батарей или сам загонял его в небольшую гавань. Потом ночью — иногда даже среди бела дня — спускали шлюпки. На каботажном судне делали все возможное — заряжали пушки, натягивали абордажные сетки, несли на шлюпках дозор вокруг судна — все без толку. Нападающие прорывались на палубу, раскидывали защитников, ставили паруса и уводили судно из-под носа береговой охраны. Он часто видел это вблизи, участвовал в этом сам, и без особого сочувствия наблюдал те жалкие предосторожности, которые принимали жертвы.
Теперь он оказался в их шкуре. Даже хуже — ведь «Атропа» лежит в Мармарисском заливе не защищенная береговыми батареями, ее окружают бесчисленные враги. Модир сказал, что придет за сокровищами утром, но не стоит доверять туркам. Может быть, они вновь пытаются усыпить его бдительность и ночью захватить «Атропу». Капитан «Меджиди» способен посадить в шлюпки больше людей, чем вся команда «Атропы», с берега же могут доставить в рыбачьих лодках солдат. Если двадцать лодок, наполненные фанатиками-мусульманами, нападут со всех сторон одновременно, как от них защититься? Можно натянуть абордажные сетки — уже натянули. Можно зарядить пушки — уже зарядили, картечь поверх ядра, и пушки наклонены так, чтоб простреливалась поверхность залива вблизи корабля. Можно нести непрестанный дозор — Хорнблауэр сам обошел судно, проверил, чтоб не дремали дозорные, чтоб не заснули слишком глубоко лежащие на жесткой палубе у пушек орудийные расчеты. Остальные матросы расположились у фальшбортов с пиками и тесаками.
Это было новое для Хорнблауэра ощущение — он мышка, а не кошка, обороняется, а не нападает, с тревогой ожидает восхода луны, вместо того, чтоб поспешно атаковать, пока еще темно. Можно счесть это новым уроком, который преподносит ему война. Теперь он знает, что думает и что чувствует жертва. Когда-нибудь он сможет использовать этот урок, перенеся на капитана корабля, который соберется атаковать, свои теперешние мысли, и заранее угадает все предосторожности, которые примет его будущий противник.
Еще одно доказательство его легкомыслия и непостоянства — сказал себе Хорнблауэр. Его вновь охватила горькая тоска. Он думает о будущем, а никакого будущего у него нет. Никакого будущего. Завтра — конец. Он еще точно не знал, что сделает. У него был неясный план, на заре очистить корабль от команды — кто не умеет плавать пусть сядут в шлюпки, кто умеет — пусть плывут до «Меджиди», а самому спуститься с заряженным пистолетом в пороховой погреб, взорвать сокровища, корабль и себя вместе со своими честолюбивыми надеждами и своей любовью к детям и жене. Но не лучше ли поторговаться? Не лучше ли вернуться с целой и невредимой «Атропой» и с теми сокровищами, которые Маккулуму, возможно, удастся поднять? Его долг спасти судно, если он может, а он может. Семь тысяч фунтов это далеко не четверть миллиона, но и они будут подарком для Англии, отчаянно нуждающейся в деньгах. Флотский капитан не может иметь личных чувств; он должен исполнять свой долг.
Пусть так, но Хорнблауэр содрогался от невыносимых мучений, не в силах превозмочь беспросветную тоску. Он посмотрел на черный силуэт «Меджиди», и к тоске прибавилась жгучая ненависть. Громада турецкого корабля уходила за раковину «Атропы» — слабый ночной ветер, как и следовало ожидать, менял направление, и корабли поворачивались на якорях. Светили звезды, там и сям закрываемые клочьями едва угадываемых облаков. За «Меджиди» небо было чуть посветлее — скоро над горами встанет луна. Прекраснейшая ночь, какую только можно себе вообразить, слабый бриз… Слабый бриз! Хорнблауэр обернулся в темноте, словно боялся, что кто-то раньше времени отгадает его мысли.
— Я на несколько минут спущусь вниз, мистер Джонс, — мягко сказал он.
— Есть, сэр.
Тернер, конечно, все рассказал. Кают-компания знает, в каком затруднительном положении оказался их капитан. Даже в двух словах Джонса отчетливо сквозило любопытство.
Хорнблауэр послал за свечами. Они осветили всю маленькую каюту, и только скудная мебель отбрасывала черные тени. Но карта, которую Хорнблауэр разложил на столе, была ярко освещена. Он склонился над ней, вглядываясь в мелкие циферки, отмечавшие замеры глубин. Он вспомнил их сразу, как только о них подумал — можно было и не освежать свою память. Мыс Ред Клиф, остров Пэседж, риф Кайя, мыс Сари за рифом Кайя. Если бриз будет дуть по-прежнему, он сможет пройти на ветре риф Кайя. Господи, надо торопиться! Хорнблауэр задул свечи и на ощупь выбрался из каюты.
— Мистер Джонс! Позовите двух надежных боцманматов, тихо пожалуйста.
Бриз дул, немного более порывистый, чем хотелось бы. Луна еще не встала над горами.
— Слушайте меня внимательно, вы двое. Тихо обойдите судно, разбудите всех, кто спит. Ни звука — слышали? Марсовые пусть тихо соберутся у основания мачт. Тихо.
— Есть, сэр — прошептали боцманматы.
— Приступайте. Теперь, мистер Джонс…
Под тихое шлепанье босых ног — это матросы собирались у мачт — Хорнблауэр шепотом отдавал Джонсу приказы. «Меджиди» совсем близко, там тысяча пар ушей, и каждое может расслышать любой необычный звук — например, звук топора, который кладут на палубу, или вымбовок шпиля, которые аккуратно освобождают из пазов. К окружавшей Хорнблауэра группе офицеров подошел боцман и заговорил шепотом, до крайности не соответствующим его могучей фигуре.
— Палы шпиля откинуты, сэр.
— Очень хорошо. Вам начинать. Вернитесь назад, сосчитайте до ста и начинайте выбирать шпринг. Шесть оборотов, и держите так. Ясно?
— Есть, сэр.
— Тогда ступайте. Остальным тоже все ясно? Мистер Карслейк вы с топором у якорного каната. Я с топором у шпринга. Мистер Смайли у шкотов фор-марселя. Мистер Хант у шкотов грот-марселя. По местам.
Все было тихо. Над горами возникла узенькая полоска луны и тут же расширилась, осветив «Атропу», мирно стоящую на якоре. Она казалась недвижной, неспособной к действиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69