Даже если бы им упорно отказывались продавать пиво. Или отсчитывали сдачу с тысячи. Каждому. Хоть один-то должен был прибежать обратно!.. Но нет: никого.
Мы переглянулись. Потом Телятников посмотрел в сундучок, стоявший тут же, возле бордюра. Вся извлеченная из него рухлядь, то есть призовой фонд за этот забег, была уже сложена обратно. Я точно не складывал. Но и книга, и бутылка, и шапка-«носок» были там, и теперь сундучок беззубо улыбался нам откинутой крышкой, окованной по краям желтыми металлическими полосами. Макарка сказал:
– А с этим что делать? Ждать этих старперов как-то не фонтан. По-моему, они на самом деле сбежали из стационара. А скорость у них такая, что потому и не догнали.
Я наклонился и вынул книгу. Под слабым светом ночного фонаря перелистнул страницы. Буквы, похожие на увечных, хромых и кривобоких паучков, хаотично выпущенных погулять на желтоватое поле страницы, совершенно не желали связываться во что-то удобоваримое. Я с силой захлопнул книгу, отчего из ее многомудрых недр вышибло очередной сноп книжной пыли. Я чихнул. Макарка уже крутил в руках бутылку. Неизвестно, что предприняли короткие и толстые, но о-очень подвижные пальцы Телятникова, но только бутылка вдруг… откупорилась. Телятников тотчас же сунул туда свой нос. Я утомленно ожидал, что оттуда вылетит какой-нибудь высокопарный джинн и начнет излагать длинные и витиеватые постулаты служения нам с Макаркой. После сумасшедшего дня с тремя собеседованиями на предмет работы, после еще более сумасшедших стариканов я готов был допустить любое. Ни-че-го. Конечно, ничего.
– Ничего, – сказал и Макарка и ухмыльнулся.
– Совсем ничего? Они что, с пустой стеклотарой носятся, что ли? – отозвался я. – Ладно, бросай это дерьмо и пошли.
– Ты не понял. Я говорю – пахнет ничего. Винцо какое-то. Мы что-то наподобие пили в «Кубанских винах». С Шуриком Артемовым и Серегой. Бутылка пыльная. Открылась, правда, что-то больно легко. Может, стариканы уже приложились? Да нет, она полная. Гм… странно.
– Ну ты или бросай, или пей, не грей бутылку, – раздраженно сказал я. – Бутылка с искривленным горлышком, «Жан-Поль Шене», что ли? Которое по телевизору рекламируют. Правда, оно безалкогольное.
Макарка вытер рукавом горлышко бутылки и отпил. Он подержал вино во рту, словно желал прополоскать им десны, а потом проглотил.
– Н-неплохо, – нерешительно сказал он. – Пить можно. По крайней мере, портвейн «777» или какая-нибудь там мерзкая «паленая» «Анапа», которую мы пили натощак на первых курсах универа… гораздо хуже.
– Ну, передавай, – сказал я с веселой злостью.
Вино оказалось терпким и довольно вкусным, с глубоким бархатным привкусом, который свойствен прилично выдержанному продукту. Нет, в своей жизни мне приходилось пить и получше. Однако то, что было получше, приобреталось в пафосном ресторане либо ночном клубе, куда я позволял себе заглядывать во время редких финансовых приливов. Обратно меня вышвыривало штормовой волной безденежья, и так далее, и снова по кругу… Ну а тут – ХАЛЯВА! На халяву, как это общеизвестно, сладка и 70-процентная уксусная эссенция. Тут же было гораздо вкуснее…
Я сделал глоток, и другой. После этого моему примеру последовал Макарка. Последовательная нумерация глотков все ускорялась, и когда мы ощутили, что стоим в каком-то совершенно незнакомом месте, даже в общих чертах не напоминающем больничный парк, мы с Макаркой решили приостановиться. В конце концов, нам завтра еще на два собеседования.
– Д-допьем и пойдем, – объявил он и поднес горлышко бутылки к губам. Движимый внезапным темным порывом, я вырвал бутылку у него из рук. Непривычное чувство завладело мной. Телятников попытался что-то квакать, но я не слушал. Я держал в руке эту бутылку, закрыв глаза, и пытался понять, что не так. Не так?.. Ну да! Вне всякого с-сомнения… к-какое сложное это слово «сомнение»! Вне всякого… с-с-с… с-сом… Эта бутылка тяжелая! Нет, не потому, что она тяжелая, а потому, что она НЕ МЕНЯЕТ ВЕСА! Между тем как м-мы… сделали по десятку глотков, н-не м-менее!.. Я даже чуточку протрезвел, а асфальт под моими ногами, соглашаясь со мною, собрался в добродушные складки. Меня чуть покачнуло.
– М-ма… карррр! – почти по-вороньи вырвалось у меня. – М-макар! Пошли домой! А то такими темпами я завтра на собеседование не попаду!
– Д-да? – искренне удивился Макар и начал закрывать чертов сундучок. Последовательно переставляя ноги, я достиг ограды… Последующее преодоление маршрута «Больничный парк – место моей прописки» было скрыто стыдливым туманом беспамятства. Помню только, что около самого дома мы едва не угодили под машину. Макарка успел отскочить, а меня все-таки немного приложило. Я покатился по асфальту. Из машины (кажется, черной бээмвэшки) выскочил какой-то пафосный индивид и принялся на нас орать. Конечно, у него на то все основания. Если бы я ехал на дорогой машине и мне под колеса ввинтились два выпивших индивида, явно нацеливаясь своими тушками помять мне бампер и ненароком вышибить фару, – я бы тоже разозлился. И тоже орал. Но так как у меня нет машины, я спокойно отослал хозяина авто, ухоженного молодого человека в костюме, по известному адресу, поднялся с асфальта и ввалился в свой подъезд. Благо дело происходило в трех шагах от него. Я едва ли запомнил бы случай с машиной, если бы не ее номер: 777. Как портвейн.
4
…Пробуждение было сложным.
Меня разбудила Нинка. Конечно, я и не сомневался, что эта девчонка станет для меня этаким аналогом деревенского петуха, будящего всех ни свет ни заря. Она начала пританцовывать рядом со мной, гремя так, что проснулся и Макарка, который спал на полу. Чем она так гремит по полу, тапками, что ли? Так они вроде не деревянные.
Нинка между тем наклонила голову и быстро-быстро затараторила:
– А у меня к тебе этот… приз, Илюшка.
– Какой приз? – пробурчал я спросонок. – Открывала на ночь форточку и простудилась, что ли?
– То есть не приз, Илюшка, а это… сюрприз, – выговорила она. – Я сегодня проснулась рано-рано, начала причесываться и волосы заколкой закалывать, как меня это… мама учила. И вот, знаешь? Мне мама на день рождения олененка подарила.
– При чем тут олененок и мой сон? – продолжал бурчать я и попытался накрыться одеялом с головой. Но одеяло тотчас же поползло с меня, как живое, а потом и вовсе слетело, а Нинка продолжала, комкая в руках край пододеяльника:
– А то, что у олененка есть рожки и копытца. И вот… представляешь, я тоже олененок?..
– Что за чушь? – пробурчал из угла Телятников, который спросонья был очень ворчлив и терпеть не мог, когда ему мешали смотреть утренние сны. – Можешь ты угомонить свою… эту… пле… пель… мен-ни-цу?
Недоговорив, он сунул голову под подушку и снова захрапел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Мы переглянулись. Потом Телятников посмотрел в сундучок, стоявший тут же, возле бордюра. Вся извлеченная из него рухлядь, то есть призовой фонд за этот забег, была уже сложена обратно. Я точно не складывал. Но и книга, и бутылка, и шапка-«носок» были там, и теперь сундучок беззубо улыбался нам откинутой крышкой, окованной по краям желтыми металлическими полосами. Макарка сказал:
– А с этим что делать? Ждать этих старперов как-то не фонтан. По-моему, они на самом деле сбежали из стационара. А скорость у них такая, что потому и не догнали.
Я наклонился и вынул книгу. Под слабым светом ночного фонаря перелистнул страницы. Буквы, похожие на увечных, хромых и кривобоких паучков, хаотично выпущенных погулять на желтоватое поле страницы, совершенно не желали связываться во что-то удобоваримое. Я с силой захлопнул книгу, отчего из ее многомудрых недр вышибло очередной сноп книжной пыли. Я чихнул. Макарка уже крутил в руках бутылку. Неизвестно, что предприняли короткие и толстые, но о-очень подвижные пальцы Телятникова, но только бутылка вдруг… откупорилась. Телятников тотчас же сунул туда свой нос. Я утомленно ожидал, что оттуда вылетит какой-нибудь высокопарный джинн и начнет излагать длинные и витиеватые постулаты служения нам с Макаркой. После сумасшедшего дня с тремя собеседованиями на предмет работы, после еще более сумасшедших стариканов я готов был допустить любое. Ни-че-го. Конечно, ничего.
– Ничего, – сказал и Макарка и ухмыльнулся.
– Совсем ничего? Они что, с пустой стеклотарой носятся, что ли? – отозвался я. – Ладно, бросай это дерьмо и пошли.
– Ты не понял. Я говорю – пахнет ничего. Винцо какое-то. Мы что-то наподобие пили в «Кубанских винах». С Шуриком Артемовым и Серегой. Бутылка пыльная. Открылась, правда, что-то больно легко. Может, стариканы уже приложились? Да нет, она полная. Гм… странно.
– Ну ты или бросай, или пей, не грей бутылку, – раздраженно сказал я. – Бутылка с искривленным горлышком, «Жан-Поль Шене», что ли? Которое по телевизору рекламируют. Правда, оно безалкогольное.
Макарка вытер рукавом горлышко бутылки и отпил. Он подержал вино во рту, словно желал прополоскать им десны, а потом проглотил.
– Н-неплохо, – нерешительно сказал он. – Пить можно. По крайней мере, портвейн «777» или какая-нибудь там мерзкая «паленая» «Анапа», которую мы пили натощак на первых курсах универа… гораздо хуже.
– Ну, передавай, – сказал я с веселой злостью.
Вино оказалось терпким и довольно вкусным, с глубоким бархатным привкусом, который свойствен прилично выдержанному продукту. Нет, в своей жизни мне приходилось пить и получше. Однако то, что было получше, приобреталось в пафосном ресторане либо ночном клубе, куда я позволял себе заглядывать во время редких финансовых приливов. Обратно меня вышвыривало штормовой волной безденежья, и так далее, и снова по кругу… Ну а тут – ХАЛЯВА! На халяву, как это общеизвестно, сладка и 70-процентная уксусная эссенция. Тут же было гораздо вкуснее…
Я сделал глоток, и другой. После этого моему примеру последовал Макарка. Последовательная нумерация глотков все ускорялась, и когда мы ощутили, что стоим в каком-то совершенно незнакомом месте, даже в общих чертах не напоминающем больничный парк, мы с Макаркой решили приостановиться. В конце концов, нам завтра еще на два собеседования.
– Д-допьем и пойдем, – объявил он и поднес горлышко бутылки к губам. Движимый внезапным темным порывом, я вырвал бутылку у него из рук. Непривычное чувство завладело мной. Телятников попытался что-то квакать, но я не слушал. Я держал в руке эту бутылку, закрыв глаза, и пытался понять, что не так. Не так?.. Ну да! Вне всякого с-сомнения… к-какое сложное это слово «сомнение»! Вне всякого… с-с-с… с-сом… Эта бутылка тяжелая! Нет, не потому, что она тяжелая, а потому, что она НЕ МЕНЯЕТ ВЕСА! Между тем как м-мы… сделали по десятку глотков, н-не м-менее!.. Я даже чуточку протрезвел, а асфальт под моими ногами, соглашаясь со мною, собрался в добродушные складки. Меня чуть покачнуло.
– М-ма… карррр! – почти по-вороньи вырвалось у меня. – М-макар! Пошли домой! А то такими темпами я завтра на собеседование не попаду!
– Д-да? – искренне удивился Макар и начал закрывать чертов сундучок. Последовательно переставляя ноги, я достиг ограды… Последующее преодоление маршрута «Больничный парк – место моей прописки» было скрыто стыдливым туманом беспамятства. Помню только, что около самого дома мы едва не угодили под машину. Макарка успел отскочить, а меня все-таки немного приложило. Я покатился по асфальту. Из машины (кажется, черной бээмвэшки) выскочил какой-то пафосный индивид и принялся на нас орать. Конечно, у него на то все основания. Если бы я ехал на дорогой машине и мне под колеса ввинтились два выпивших индивида, явно нацеливаясь своими тушками помять мне бампер и ненароком вышибить фару, – я бы тоже разозлился. И тоже орал. Но так как у меня нет машины, я спокойно отослал хозяина авто, ухоженного молодого человека в костюме, по известному адресу, поднялся с асфальта и ввалился в свой подъезд. Благо дело происходило в трех шагах от него. Я едва ли запомнил бы случай с машиной, если бы не ее номер: 777. Как портвейн.
4
…Пробуждение было сложным.
Меня разбудила Нинка. Конечно, я и не сомневался, что эта девчонка станет для меня этаким аналогом деревенского петуха, будящего всех ни свет ни заря. Она начала пританцовывать рядом со мной, гремя так, что проснулся и Макарка, который спал на полу. Чем она так гремит по полу, тапками, что ли? Так они вроде не деревянные.
Нинка между тем наклонила голову и быстро-быстро затараторила:
– А у меня к тебе этот… приз, Илюшка.
– Какой приз? – пробурчал я спросонок. – Открывала на ночь форточку и простудилась, что ли?
– То есть не приз, Илюшка, а это… сюрприз, – выговорила она. – Я сегодня проснулась рано-рано, начала причесываться и волосы заколкой закалывать, как меня это… мама учила. И вот, знаешь? Мне мама на день рождения олененка подарила.
– При чем тут олененок и мой сон? – продолжал бурчать я и попытался накрыться одеялом с головой. Но одеяло тотчас же поползло с меня, как живое, а потом и вовсе слетело, а Нинка продолжала, комкая в руках край пододеяльника:
– А то, что у олененка есть рожки и копытца. И вот… представляешь, я тоже олененок?..
– Что за чушь? – пробурчал из угла Телятников, который спросонья был очень ворчлив и терпеть не мог, когда ему мешали смотреть утренние сны. – Можешь ты угомонить свою… эту… пле… пель… мен-ни-цу?
Недоговорив, он сунул голову под подушку и снова захрапел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84