И энергичный, а? И я бы забрал Дагни на «Элефантину», врачи ведь нужны и там. Ну, чего ты молчишь, Улисс?
— Тебе же не нравятся мои советы, — сказал я. — Посоветуйся лучше с Робином.
— И то верно. — Антонио ринулся к диспетчерам и с ходу ввязался в спор.
Наконец я сдал груз и спросил, когда очередной рейс.
— Послезавтра, — сказал усталый диспетчер. — Повезёшь Стэффорда.
— Стэффорда? — переспросил я. — Постой, разве он…
— Исчезни, Улисс. Тебе ясно сказано: послезавтра прилетит с Венеры Стэффорд, и ты повезёшь его на шарик. Ступай и не морочь людям голову.
Я побежал на узел связи, чтобы сообщить Робину потрясающую новость. Возвращается Стэффорд со своей комиссией!
Мне навстречу по коридору, вся облитая зеленоватым светом плафонов, шла Ксения. Руки в карманах брюк, невысокая фигура обтянута черным биклоном, белокурые волосы выбились из-под шапочки с козырьком.
— Знаю, что ты прилетел, Улисс. — Она, улыбаясь, смотрела на меня. — Что случилось?
— Возвращается Стэффорд, — сказал я.
— Стэффорд? А, он работал на Венере… Как ты провёл праздники?
— Хорошо. А ты?
— Чудесно. Я сделала миллион анализов.
— Ну да…— Мне стало немного неудобно за свою праздность, в то время как она напряжённо работала. Никто в лунной обсерватории не управлялся лучше неё со спектральными анализами.
— Галактики в заговоре против меня, — сказала Ксения. — Как только приближается праздник, их излучение становится интенсивнее. Зайди, если хочешь, Улисс.
— Зайду, — сказал я.
Узел транскосмической связи — можно сказать, вотчина семьи Грековых. Дед Робина, Иван Александрович Греков, был здесь — тогда ещё студентом-практикантом, — когда были приняты первые сигналы с Сапиены. Много десятилетий он бессменно руководил узлом. Да и теперь старейшина межзвёздных связистов частенько наведывался на Луну, даром что ему было без малого сто лет. И хотя узлом теперь ведал Анатолий Греков, отец Робина, фактически им продолжал руководить Дед. Так его и называли селениты — Дед.
Из-за двери доносились голоса. Я постучал — никто не ответил. Табло «Не входить. Идёт сеанс» не горело, и я вошёл в комнату, примыкавшую к аппаратной узла связи. Мои шаги тонули в сером губчатом ковре, никто не обратил на меня внимания. Только Робин подмигнул мне. Он сидел в кресле под огромными часами с секундной стрелкой во всю стену и любезничал с девушкой-лаборанткой.
А за столом сидели предки Робина и старший оператор, сверхсерьезный молодой человек. Феликс стоял по другую сторону стола, как студент перед грозным синклитом экзаменаторов, и тихо доказывал свою правоту. Говорил он по-русски, потому что Дед не признавал интерлинга.
Дед сидел насупясь, занавесив глаза седыми бровями; топорщились седые усы, в глубоких складках у рта змеилось сомнение. На голове у Деда была древняя академическая шапочка, которая, как уверяли лунные шутники, приросла к нему навечно.
Я прислушался.
Феликс, насколько я понял, говорил примерно то же, что в рубке корабля, — о сдвиге квази-одновременности, уравнении Платонова и о своей экстраполяции. Он зашарил по карманам куртки, стал вытаскивать плёнки, таблицы, простые карандаши и тепловые многоцветки, недоеденный брикет. Наконец он извлёк смятый листок логарифмической бумаги с каким-то графиком.
— Вот, — сказал он. — Здесь шкала времени, фактические точки и та, которую я получил.
Грековы склонились над листком.
— Я основывался на вашей инфоркарте из последнего «Астрономического вестника», Иван Александрович, — сказал Феликс. — Там, если помните, дан подробный график всех сеансов связи…
— Моя статья, молодой человек, — веско сказал Дед, — не может служить основанием для подобных экзерсисов.
— Что? — Феликс посмотрел на него своим странным взглядом издалека. — Ах да, экзерсисы… У вас в инфоркарте сказано, что вторая передача с Сапиены дошла до нас на три и две десятых метрической секунды раньше расчётного времени…
— К вашему сведению, молодой человек: для одиннадцати лет прохождения сигнала три метрических секунды выпадают из допусков на точность совпадения земного и сапиенского календарей.
— Возможно, — согласился Феликс. — Но следующая передача пришла ещё быстрее. Вот её номер и величина опережения. И дальше — по нарастающей. Последняя передача пришла на два часа раньше расчётного времени. Здесь закономерность… Вот номер передачи, отправленной вами двадцать два года назад: «восемнадцать тридцать девять». Ответ на неё придёт завтра. С опережением на двадцать с лишним суток.
Дед откинулся на спинку кресла, его сухонькие руки с коричневыми стариковскими пятнами лежали на столе.
— Чепуха, — сказал он.
Я оглянулся на Робина, он усмехнулся и подмигнул мне.
Теперь заговорил отец Робина, Анатолий Греков:
— Видишь ли, Феликс, нам удалось договориться с Сапиеной относительно времени подготовки ответной информации. Это время не может превысить двенадцати суток по нашему счёту. Даже если на Сапиене мгновенно расшифровали нашу передачу и мгновенно составили и закодировали ответ, если бы даже они не затратили на это ни одной секунды, то и тогда опережение не может быть более двенадцати суток. Твоя экстраполяция некорректна.
Феликс сунул свой график в карман.
— И всё-таки, — тихо сказал он, — ответ на «восемнадцать тридцать девять» придёт завтра.
Дед поднялся, упёрся кулаками в стол.
— Я знавал покойного Петра Николаевича Платонова, — объявил он. — Прекрасный был математик. Но с заскоками. Его уравнение, на которое вы тут ссылались, — заскок. Оно не удовлетворяет элементарным требованиям логики.
— Но Платонов предложил принципиально новую систему отсчёта, — сказал Феликс с какой-то затаённой тоской в голосе. — Почему никто не хочет это понять?
— Потому что, молодой человек, его система противоречит факту зависимости «время-пространство».
— Нет. Это противоречие кажущееся.
Дед грозно засопел. Анатолий Греков сказал поспешно:
— Ты устроился с ночлегом, Феликс? Мальчики тебе помогут. У нас тут тесновато… Постой! — окликнул он Феликса, направившегося к двери. — Забери свои карандаши. И этот… брикет.
Глава пятая
САПИЕНА НАРУШАЕТ ГРАФИК
Столовая в Селеногорске называется «У Герасима». Это потому, что робота, обслуживающего столовую, зовут Герасим. Робот он хороший, расторопный. Принеся поднос с едой, он говорит приятным низким голосом; «Кушать подано». Унося посуду, заявляет совсем другим тоном: «Поел — уступи место товарищу».
Феликс наотрез отказался от ужина, и мы с Робином пошли к Герасиму без него. Как всегда, в столовой стоял весёлый гомон. За шахматными столиками сражались участники восемьсот какого-то лунного чемпионата — тут стоит закончиться одному чемпионату, как начинается следующий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Тебе же не нравятся мои советы, — сказал я. — Посоветуйся лучше с Робином.
— И то верно. — Антонио ринулся к диспетчерам и с ходу ввязался в спор.
Наконец я сдал груз и спросил, когда очередной рейс.
— Послезавтра, — сказал усталый диспетчер. — Повезёшь Стэффорда.
— Стэффорда? — переспросил я. — Постой, разве он…
— Исчезни, Улисс. Тебе ясно сказано: послезавтра прилетит с Венеры Стэффорд, и ты повезёшь его на шарик. Ступай и не морочь людям голову.
Я побежал на узел связи, чтобы сообщить Робину потрясающую новость. Возвращается Стэффорд со своей комиссией!
Мне навстречу по коридору, вся облитая зеленоватым светом плафонов, шла Ксения. Руки в карманах брюк, невысокая фигура обтянута черным биклоном, белокурые волосы выбились из-под шапочки с козырьком.
— Знаю, что ты прилетел, Улисс. — Она, улыбаясь, смотрела на меня. — Что случилось?
— Возвращается Стэффорд, — сказал я.
— Стэффорд? А, он работал на Венере… Как ты провёл праздники?
— Хорошо. А ты?
— Чудесно. Я сделала миллион анализов.
— Ну да…— Мне стало немного неудобно за свою праздность, в то время как она напряжённо работала. Никто в лунной обсерватории не управлялся лучше неё со спектральными анализами.
— Галактики в заговоре против меня, — сказала Ксения. — Как только приближается праздник, их излучение становится интенсивнее. Зайди, если хочешь, Улисс.
— Зайду, — сказал я.
Узел транскосмической связи — можно сказать, вотчина семьи Грековых. Дед Робина, Иван Александрович Греков, был здесь — тогда ещё студентом-практикантом, — когда были приняты первые сигналы с Сапиены. Много десятилетий он бессменно руководил узлом. Да и теперь старейшина межзвёздных связистов частенько наведывался на Луну, даром что ему было без малого сто лет. И хотя узлом теперь ведал Анатолий Греков, отец Робина, фактически им продолжал руководить Дед. Так его и называли селениты — Дед.
Из-за двери доносились голоса. Я постучал — никто не ответил. Табло «Не входить. Идёт сеанс» не горело, и я вошёл в комнату, примыкавшую к аппаратной узла связи. Мои шаги тонули в сером губчатом ковре, никто не обратил на меня внимания. Только Робин подмигнул мне. Он сидел в кресле под огромными часами с секундной стрелкой во всю стену и любезничал с девушкой-лаборанткой.
А за столом сидели предки Робина и старший оператор, сверхсерьезный молодой человек. Феликс стоял по другую сторону стола, как студент перед грозным синклитом экзаменаторов, и тихо доказывал свою правоту. Говорил он по-русски, потому что Дед не признавал интерлинга.
Дед сидел насупясь, занавесив глаза седыми бровями; топорщились седые усы, в глубоких складках у рта змеилось сомнение. На голове у Деда была древняя академическая шапочка, которая, как уверяли лунные шутники, приросла к нему навечно.
Я прислушался.
Феликс, насколько я понял, говорил примерно то же, что в рубке корабля, — о сдвиге квази-одновременности, уравнении Платонова и о своей экстраполяции. Он зашарил по карманам куртки, стал вытаскивать плёнки, таблицы, простые карандаши и тепловые многоцветки, недоеденный брикет. Наконец он извлёк смятый листок логарифмической бумаги с каким-то графиком.
— Вот, — сказал он. — Здесь шкала времени, фактические точки и та, которую я получил.
Грековы склонились над листком.
— Я основывался на вашей инфоркарте из последнего «Астрономического вестника», Иван Александрович, — сказал Феликс. — Там, если помните, дан подробный график всех сеансов связи…
— Моя статья, молодой человек, — веско сказал Дед, — не может служить основанием для подобных экзерсисов.
— Что? — Феликс посмотрел на него своим странным взглядом издалека. — Ах да, экзерсисы… У вас в инфоркарте сказано, что вторая передача с Сапиены дошла до нас на три и две десятых метрической секунды раньше расчётного времени…
— К вашему сведению, молодой человек: для одиннадцати лет прохождения сигнала три метрических секунды выпадают из допусков на точность совпадения земного и сапиенского календарей.
— Возможно, — согласился Феликс. — Но следующая передача пришла ещё быстрее. Вот её номер и величина опережения. И дальше — по нарастающей. Последняя передача пришла на два часа раньше расчётного времени. Здесь закономерность… Вот номер передачи, отправленной вами двадцать два года назад: «восемнадцать тридцать девять». Ответ на неё придёт завтра. С опережением на двадцать с лишним суток.
Дед откинулся на спинку кресла, его сухонькие руки с коричневыми стариковскими пятнами лежали на столе.
— Чепуха, — сказал он.
Я оглянулся на Робина, он усмехнулся и подмигнул мне.
Теперь заговорил отец Робина, Анатолий Греков:
— Видишь ли, Феликс, нам удалось договориться с Сапиеной относительно времени подготовки ответной информации. Это время не может превысить двенадцати суток по нашему счёту. Даже если на Сапиене мгновенно расшифровали нашу передачу и мгновенно составили и закодировали ответ, если бы даже они не затратили на это ни одной секунды, то и тогда опережение не может быть более двенадцати суток. Твоя экстраполяция некорректна.
Феликс сунул свой график в карман.
— И всё-таки, — тихо сказал он, — ответ на «восемнадцать тридцать девять» придёт завтра.
Дед поднялся, упёрся кулаками в стол.
— Я знавал покойного Петра Николаевича Платонова, — объявил он. — Прекрасный был математик. Но с заскоками. Его уравнение, на которое вы тут ссылались, — заскок. Оно не удовлетворяет элементарным требованиям логики.
— Но Платонов предложил принципиально новую систему отсчёта, — сказал Феликс с какой-то затаённой тоской в голосе. — Почему никто не хочет это понять?
— Потому что, молодой человек, его система противоречит факту зависимости «время-пространство».
— Нет. Это противоречие кажущееся.
Дед грозно засопел. Анатолий Греков сказал поспешно:
— Ты устроился с ночлегом, Феликс? Мальчики тебе помогут. У нас тут тесновато… Постой! — окликнул он Феликса, направившегося к двери. — Забери свои карандаши. И этот… брикет.
Глава пятая
САПИЕНА НАРУШАЕТ ГРАФИК
Столовая в Селеногорске называется «У Герасима». Это потому, что робота, обслуживающего столовую, зовут Герасим. Робот он хороший, расторопный. Принеся поднос с едой, он говорит приятным низким голосом; «Кушать подано». Унося посуду, заявляет совсем другим тоном: «Поел — уступи место товарищу».
Феликс наотрез отказался от ужина, и мы с Робином пошли к Герасиму без него. Как всегда, в столовой стоял весёлый гомон. За шахматными столиками сражались участники восемьсот какого-то лунного чемпионата — тут стоит закончиться одному чемпионату, как начинается следующий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85