Вне дворца ловитвой вольной шах был увлечен,
Во дворце же утешался живописью он.

Бехрам и рабыня

Возжелал душой однажды шах Бехрам
Поохотиться по долам и горам.
Огненнокопытного в степь коня погнал он,
И в онагра первого, выстрелив, попал он.
Вровень с Муштари звездою в небе плыл Стрелец, –
Муштари достал стрелою царственный стрелец.
Оцепили всадники поле и упрямо
Весь табун онагров гнали прямо на Бехрама.
Шах на месте, льву подобно, притаясь, стоял.
Рыжий конь от нетерпенья прядал и плясал.
С тетивы Бехрам, как ливень частый, сыпал стрелы.
Чуть пускал стрелу – вторая в воздухе свистела.
Убегающих онагров стрелы настигали,
Настигая от полета, пламенем пылали.
Если есть онагр убитый и кувшин вина,
Полная огня жаровня алчущим нужна.
Дичь степную настигали за стрелой стрела
И без промаха пронзали, словно вертела.
Даже самых быстроногих шах не пропускал,
Настигал, и мигом им он ноги подсекал.
Шах имел рабу, красою равную луне;
Ты такой красы не видел даже и во сне!
Вся – соблазн, ей имя – Смута, иначе – Фитне.
Шах в любви к Фитне веселье черпал, как в випе.
А когда она на руде, как никто, играла,
С неба вольных птиц спускаться наземь заставляла.
На пиру, после охоты, за ковшом вина
Шах Бехрам любил послушать, как поет она.
Стрелы – шахово оружье. Струны – стрелы девы.
Стрел острей в сердца вонзались сладкие напевы.
Стадо вспугнутых онагров показалось там,
Где земля сливалась с небом. И погнал Бехрам
Скакуна; как лев пустыни, яростен и рьян,
Шах летел, крутя в руке легкий свой аркан.
На кольцо он спусковое положил стрелу,
Щелкнул звонкой тетивою и пустил стрелу.
В бок онагру мчащемуся та стрела вошла,
И, целуя прах, добыча на землю легла.
За короткий срок он много дичи подстрелил;
А не стало стрел – арканом прочих изловил.
А рабыня, отвернувшись, поодаль сидела,
От похвал воздерживалась – даже не глядела.
Огорчился шах, однако до поры сдержался.
Вдруг еще онагр далеко в поле показался.
«Узкоглазая татарка! – шах промолвил ей. –
Что не смотришь, что не ценишь меткости моей?
Почему не хвалишь силу лука моего?
Иль не видит глаз твой узкий больше ничего?
Вот – онагр, он быстр на диво; как поймать его?
От крестца могу до гривы пронизать его!»
А рабыня прихотливой женщиной была,
И упрямой, и болтливой женщиной была.
Молвила: «Чтоб я дивилась меткости твоей,
Ты копытце у онагра с тонким ухом сшей».
Шах, ее насмешки слыша, гневом пламенел.
Он потребовал, подобный ветру, самострел.
И на тетиву свинцовый шарик положил.
В ухо шариком свинцовым зверю угодил.
С ревом поднял зверь копытце к уху на бегу,
Вырвать он хотел из уха жгучую серьгу.
Молнией, все осветившей, выстрел шаха был.
Он копыто зверя к уху выстрелом пришил.
Обратясь к рабыне: «Видишь?» – он спросил ее.
Та ответила: «Ты дело выполнил свое!
Ремесло тому не трудно, кто постиг его.
Тут нужна одна сноровка – только и всего.
В том, что ты сейчас копыто зверя с ухом сшил, –
Лишь уменье и привычка – не избыток сил!»
Шаха оскорбил, озлобил девушки ответ.
Гнев его блеснул секирой тем словам вослед.
Яростно ожесточилось сердце у него,
Правда злобною затмилось в сердце у него.
Властелин, помедли в гневе друга убивать,
Прежде чем ты вновь не сможешь справедливым стать.
«Дерзкую в живых оставлю – не найду покоя.
А убить! – женоубийство дело не мужское.
Лишь себя я опозорю», – думал гневный шах.
Был у шаха полководец, опытный в боях.
Шах сказал: «Покончи с нею взмахом топора –
Женщина позором стала моего двора.
Нам же дозволяет разум кровью смыть позор».
Девушку повез вельможа в область ближних гор.
Чтобы, как нагар со свечки, голову ее
С тела снять, привез рабыню он в свое жилье.
Дева, слезы проливая, молвила ему:
«Если ты не хочешь горя дому своему,
Ты беды непоправимой, мудрый, не твори.
На себя моей невинной крови не бери.
Избранный и задушевный я Бехрамов друг,
Всех рабынь ему милее я и всех супруг.
Я Бехраму услаждала на пирах досуг,
Я вернейших разделяла приближенных круг.
Див толкнул меня на шалость – дерзок и упрям…
Сгоряча, забыв про жалость, приказал Бехрам
Верную убить подругу… Ты же два-три дня
Подожди еще! Сегодня не казни меня.
Доложи царю обманно, что раба мертва.
Коль обрадуют владыку страшные слова, –
О, убей Фитне тогда же! Жизнь ей не нужна!
Если же душа Бехрама будет стеснена
Горем, то меня минует смертная беда.
Ты ж избегнешь угрызений совести тогда,
Кипарис судьбы напрасно в прах не упадет.
Хоть Фитне теперь ничтожна, но – пора придет –
За добро добром стократно возмещу тебе я!»
Молвив так, сняла рабыня ожерелье с шеи,
Семь рубинов полководцу отдала она;
Подать с целой части света – каждому цепа;
Дань с Омана за два лета – полцены ему.
Полководец внял совету мудрому тому, –
Воздержался от убийства, пощадил Фитне.
Молвил: «Будешь в этом доме ты служанкой мне.
Ни при ком Бехрама имя не упоминай.
«Наняли меня в служанки», – дворню уверяй.
Данную тебе работу честно исполняй.
О тебе ж я позабочусь – не забуду, знай!»
Тайный договор скрепили, – жизнью поклялись;
Оп от зла, она от ранней гибели спаслись.
Пред царем предстал вельможа через восемь дней.
Стал Бехрам у полководца спрашивать о ней.
Полководец молвил: «Змею я луну вручил
И за кровь ее рыданьем выкуп заплатил».
Затуманились слезами шаховы глаза,
И от сердца полководца отошла гроза.
Он имел одно поместье средь земель своих –
Сельский замок, удаленный от очей мирских.
Стройной башни над холмами высился отвес,
Омываемый волнами голубых небес.
Шестьдесят ступеней было в башенной стене,
Кровля башни подымалась к звездам и луне.
С сожаленьями своими там наедине
Постоянно находилась бедная Фитне.
В том селении корова родила телка,
Ласкового и живого принесла телка.
А Фитне телка на шею каждый день брала;
За ноги держа, на башню на себе несла.
Солнце в мир несет весну – и несет тельца,
А видал ли ты луну, что несет тельца?
Дева сребротелая, хоть и с малой силой,
Каждый день тельца на кровлю на себе вносила,
За шесть лет не покидала дела. Наконец
Стал быком шестигодовым маленький телец.
Все же дева с телом розы, легче лепестка,
Каждый день наверх вносила грузного быка.
Бык жирел, но шею ей груз не тяготил,
Потому что и у ней прибывало сил.
С полководцем тем сидела раз наедине
Узкоглазая – с душою смутною – Фитне;
И четыре крупных лала – красных, как весна,
Из ушных своих подвесок вынула она.
Молвила: «Ты самоцветы ценные продай
И, когда получишь плату, мне не возвращай;
Накупи баранов, амбры, розовой воды,
Вин, сластей, свечей, чтоб ярко осветить сады.
Из жарких и вин тончайших, амбры и сластей
Пиршественный стол воздвигни в замке для гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93